Тем не менее, в машину я села с удовольствием, едва не застонав вслух. Она была прекрасна и послушна, но в ней читалось своенравие. Она была себе на уме.

– Ты девочка, – шепнула я. – Пусть Андрей зовет тебя самцом, но ты девочка.

И погладила по рулю.

– Все хорошо? – спросил садясь в машину Марат.

– Все прекрасно. Пристёгивайтесь. – надавила на газ, машина хотела этого, она любила скорость. – Начинаем экскурсию по городу. В нем живёт меньше ста тысяч человек, поэтому при желании я могу показать его вам полностью часа за два-три, но смотреть здесь не на что. Если только на Ленина, посмотрите направо, бюст Ленина, на площади Ленина, перед домом культуры. Дом культуры находится под нашим шефством и в прошлом году мы полностью его отремонтировали.

Город был серым. Еще не растаял снег, снег тоже был серым – из-за многочисленных труб комбината. Его нужно модернизировать. Системы очистки никуда не годились. Я несла чушь, управляя прекрасным автомобилем, а Язгулов так внимательно меня слушал, словно я говорила нечто важное. Я отвыкла от того, что меня слушают. Напомнила себе – не влюбляйся, дура. Этого нам только не хватало.

– Вы славянка, – вдруг удивил меня Марат. – Вы Чернова Анна Михайловна. Но ваша внешность несколько не типичная. Не расскажете?

– Моя бабушка была якуткой, – неохотно ответила я. – Дед приехал сюда поднимать производство по направлению, она была юной студенткой…я похожа на неё немного. Скулами. Глаза только вот…

– Оленьи, – перебил Марат. – У вас оленьи глаза. Огромные, распахнутые. Только не карие, а черные.

Трубы комбината было видно с любой точки города, но сейчас мы вырвались на просторы степи и он показался перед нами черной громадиной цехов и труб, торчащих в небо.

– Комбинат, – с радостью перевела я тему. – Добро пожаловать.

Пожалуй, настояв на том, чтобы меня сопровождала эта девушка, я не прогадал. Она отлично знала город, хотя не изучить это захолустье за несколько лет было бы сложно. Она лихо водила и тонкие ее пальцы на руле лежали так уверенно, что я даже забыл, что с предубеждением отношусь к женщинам за рулём. К слову, больше никто нас не подрезал – джип явно был знаком местному населению и его сторонились. За городом Анна вдавила газ и лихо понеслась к комбинату, разбрызгивая грязь и лужи.

Самое главное – она отлично знала комбинат. Я не видел в ней и доли неуверенности. Она водила меня по цехам, говорила знаючи, а все люди, которые встречались на нашем пути здоровались, называя ее по имени-отчеству.

– В карьер поедем? – спросила она.

– Поедем, – кивнул я. – Но вы слишком лихо водите, можно, за рулём будет кто-нибудь другой?

Она рассмеялась и мне понравился ее смех. Она вся мне нравилась, эта полная противоречий девушка. Мы вышли в широко распахнутые ворота и я увидел карьер. Его было видно с самолёта, но прилетел я вчера уже в потемках. Огромная яма, которую рыли уже пятьдесят лет, впечатляла размахом и глубиной.

– Сергей! – крикнула она, пытаясь перекричать шум. – Сергей, отвезете в карьер меня и большого гостя из Москвы?

– Да, Анна Михайловна!

Меня поразило и то, что она знает многих рабочих по имени и то, что с готовностью полезла первая в кабину огромного грузовика. Оттуда уже, сверху вниз посмотрела на меня вопросительно.

– Ну?

Я полез. В кабине пахло пылью и машинным маслом. Водитель, мужчина лет сорока вел машину уверенно. Я не боялся летать, вроде не боялся высоты, но спускаться на дно карьера по насыпной дороге было до жути страшно. Анна же была спокойна, а ведь стоит только чуть съехать и машину понесет по гравию вниз…

– Каску наденьте, – сказала Анна, словно каска бы спасла.

Через два часа мы вынырнули из ада – я был уверен, что будь на земле ад, он был именно в этой огромной, ревущей моторами техники яме, и мы вернулись на сам комбинат. Здесь велась сортировка и обработка добытого из-под земли.

– Все явно ветшает, – резюмировал я. – Давайте уйдем чуть в сторону, чтобы я оценил масштабы.

Потому что вели меня явно проторённой и подготовленной тропой. Я свернул в сторону, посмотрел в небо, сизое от дыма заводских труб, остановился у одной из гигантских цистерн, предназначенных для хранения жидких отходов. Ею явно уже лет двадцать не пользовались. Сбоку виделась дверь, заперта на засов и явно уже не герметичная. Я с силой потянул на себя засов и шагнул внутрь.

– Ну и что вы там потеряли? – спросила Анна. – Если вы тут помрете, мне начальство голову оторвёт.

И вошла дальше. Внутри было холодно. И тихо – ветер, неустанно воющий и толкающий в спину снаружи, здесь не чувствовался. Наверху серел кружочек неба – цистерна была открыта. Под ногами хрустел мёрзлый снег и пыль.

– Размах предстоящего ремонта впечатляет, – сказал я.

Ветер где-то снаружи снова гулко завыл, а потом хлопнул открытой дверью. Анна попыталась ее открыть, толкнула, затем пнула ногой.

– Застряли, – покачала головой она. – Не стоило сюда лезть.

Я попытался открыть дверь, но тщетно – видимо, захлопнулся навесной засов. Достал телефон – не ловит.

– Ничего страшного, нас выпустят, – попытался успокоить я. – Все же знают, что мы где-то здесь, нас хватятся и найдут.

– Здесь двадцать тысяч человек работает, – указала на очевидное Анна. – Пока нас найдут, мы здесь замёрзнем. Погодите, наверху ловит.

Она подошла к стене и подергала за скобу – лестница из металлических скоб тянулась до самого верха, пара десятков метров, как минимум.

– Я сам, – отрезал я, поняв, что она собирается лезть наверх.

– Господин Язгулов, – вздохнула Анна. – В вас килограмм сто. Как вы верно отметили, тут все рушится от старости. Лестница вас не выдержит. Я сама.

– Давайте все же подождём помощи.

– Не говорите глупости.

Анна засунула телефон в карман и схватилась за скобы. И полезла наверх, странная эта девушка, которая боялась смотреть мне в глаза, а лезть по древней лестнице в небо – не боялась. Некоторые скобы скрипели, с них сыпалась пыль и ржавчина. Каждые несколько метров Анна останавливалась и доставала телефон, смотрела на экран. Она поднялась уже почти до самого верха, когда связь появилась – Анна радостно вскрикнула и набрала номер.

– Роман Васильевич! – крикнула она в трубку. – Мы в цистерне закрылись, в третьем секторе, спасите нас!

Когда спускалась, ее нога сорвалась и на доли секунд Анна повисла на одних руках. Я бросился вперёд раскинув руки, чтобы поймать ее, и был уверен – поймаю. Но Анна нашарила следующую скобу и продолжила спуск.

– Сейчас нас спасут, – сказала она спустившись.

Руки ее были испачканы, она достала из рюкзака упаковку влажных салфеток и принялась оттирать их.

– Вы чокнутая, Анна.

– У всех свои недостатки, – отмахнулась она.

– Вы не боитесь?

– Нет.

И посмотрела мне прямо в глаза. Недолго, но я успел понять – она и правда не боится. Анна же достала из рюкзака термос, открутила крышку, налила в нее чай и протянула мне.

– Пейте. У нас апрель это еще зима.

Я сделал глоток. Чай был горячим, крепким, умеренно сладким – идеально.

– Вы будете на ужине?

– Нет, – удивилась Анна. – Я же никто, забыли? Меня на ужин никто не звал.

– Я зову, – серьёзно ответил я.

Я хотел посмотреть на нее без брони ее громоздкого пальто. И вообще хотел, чтобы она была рядом, Анна была интересно мне.

– Нет.

– Я настаиваю.

Анна закатила глаза – в ее исполнении это я видел впервые.

– Вы не имеете права. Вы мне никто. Вы комбинат еще даже не купили, вы не можете на меня давить.

– Тогда, пожалуйста, – попросил я. – Анна, приходите на ужин, пожалуйста.

Лязгнула, отпираясь дверь – прибыли наши спасатели.

Идти на ужин мне дико не хотелось, но я знала, чем все закончится. Язгулов попросит о моем присутствии у Андрея. Андрей приедет и заставит меня. Не угрозами, так нытьем, он привык к тому, что меня можно заставить. Поэтому с перспективой ужина я смирилась. Одно радует – Язгулов скоро улетит обратно в своей красивый нарядный город оставив нашу серость позади. И я снова заживу, как раньше, то есть – мечтами тоже отсюда уехать.