Эпилог

Часть Вторая

Мария старалась как можно дольше идти уверенно. Ведь мать могла смотреть за нею в окно или приоткрыть дверь и глядеть в щелку. Но как только Мария вышла со двора на тропу, когда прошла вперед несколько домов и её мать точно не могла больше за нею наблюдать, стало ясно, что девочка не только старалась идти уверенно, но и вообще сильно старалась идти. Поскольку, пройдя несколько дворов, ноги перестали её слушаться. Мария свалилась на землю, чувствуя себя совершенно разбитой и не контролирующей свои эмоции. Гнев на красном, слезившемся лице сменялся отчаянием и потерянностью. Острая, всепоглощающая боль волнами захлестывала её. Никогда в жизни она не испытывала столько жалости к себе. Ей будто открыли глаза на те ужасы, пережитые за тринадцать лет. Ужасы, которые никто не заслуживает.

Мария не хотела валяться посреди тропы, тяжело дыша, почти задыхаясь. Она подползла к ближайшему забору, уперлась в него спиной и сосредоточилась на дыхании. Потому что, если она не возьмет себя под контроль, если не будет заставлять себя дышать, ей казалось, она задохнется. Ей стоит сжать клинок в руках, вернуться в дом и перерезать матери глотку, за всё, через что ей пришлось пройти. За каждый раз, когда та заставляла её чувствовать беспомощной, тупой и уродливой. Знала ли она, что делает? Было ли это сознательным планом, чтобы держать дочь в плену? Никакое количество слёз не может ответить на этот вопрос. Мария пыталась сдержать их. Она закрывала глаза и молилась про себя, чтобы они отстали от неё, остановились наконец. Но всё что она могла сделать, это прижать ладони сильнее к лицу и заглушить плачь.

«Я же выбралась? Почему я плачу», повторяла Мария про себя. «Хватит». И эти чувства так сильно отличались от тех, что она испытывает после смерти Галахада. Те чувство были тихими, обволакивающими, ноющими, всегда сопровождающими её. Они были непрекращающимися. Она ощущала их, когда ложилась спать, когда просыпалась, когда с кем-то разговаривала или смеялась. К ним можно было привыкнуть. Но те, что она испытывает сейчас не шли ни в какое сравнение. С этими парализующими волнами было невозможно жить. Они били её, одна за другой, с той же силой, что и первая. Снова и снова, пока не затихло всё…

#

Мария с усилием раскрыла слипшиеся глаза, обнаружив себя прижатой к забору. Она не могла проспать слишком долго. Солнце ещё не полностью поднялось над землей и в воздухе чувствовалась утренняя прохлада.

Мария зашевелила ногами, таким образом пробуждая и их. Она обхватила одной рукой мешок, а другой уперлась в забор. Это помогло ей подняться.

За забором кто-то охнул. Мария повернулась посмотреть.

— Ох и напугала ты меня, — сказала женщина лет тридцати пяти, развешивая бельё.

Мария подметила её привлекательность. Немногие, даже молодые девушки, смотрятся так хорошо, когда развешивают бельё на улице с утра. Этой же женщине, такая работа была к лицу.

— Что ты делаешь под моим забором? — спросила женщина строго.

— Извините. Я шла из своего дома и мне стало плохо. Пришлось прилечь. Ваш забор оказался под рукой.

Женщина подозрительно посмотрела на Марию, но затем расслабилась и одобрительно кивнула.

— А сейчас с тобой всё хорошо?

— Да.

Женщина нагнулась к бадье, достала мокрую рубаху, выпрямилась. Мария всё ещё была здесь. Только она смотрела не на женщину, а разглядывала её дом. Кирпичный, такой не каждому построен. Двухэтажный. Да и бельё, что женщина развешивает, не дешевые тряпки, а настоящая одежда.

Мария посмотрела на дорогу, в сторону откуда пришла. До этого ей казалось, что она всего в нескольких домах от дома матери, но на самом деле она прошла куда больше. Домов так десять.

— Здесь жил Галахад? — удивленно подметила Мария вслух.

Женщина заметила, как имя её мужа было произнесено необычно странно. С удивлением и сожалением.

— Да, это его дом.

Мария посмотрела на женщину более тщательно.

— А вы…Клаудия?

— Ничего от вас не скроешь юная леди.

Мария ухмыльнулась.

— Мне далеко до леди, — ответила она и вспомнила распоротый живот и клинки, покрытые кровью.

— Только почему «жил»? — Клаудия встряхнула штаны, которые только что достала из бадьи.

— Ох божечки, вам никто и не сказал… — осознала Мария.

Рубаха, что сушилась на веревке порхала на ветру и постоянно закрывало лицо Клаудии.

— Никто и не мог сказать, — продолжила девочка, — кроме меня. Мне так жаль. Вы же знаете о Воларисе?

Клаудия повесила штаны и отошла в сторону от белья, чтобы её можно было разглядеть. Её лицо хоть и было симметричным и красивым, не вызывало теплоты.

— Только не говори мне, что этот дурак туда отправился.

Повезло, что Мария потратила все свои слёзы на мать, иначе бы пришлось плакать и сейчас.

— Простите, мне так жаль…

— Зачем он туда пошёл, ты знаешь? — спросила Клаудия, — мой муж был полон недостатков. Но чтобы догадаться пойти туда? Он был дураком, но не настолько глупым.

— Из-за меня.

Мария поняла, что запас слёз не иссяк. Глаза покраснели и заблестели. Она быстро их стрела одним движением тыльной стороны ладони. Затем она попыталась всё рассказать, как можно проще и понятнее. Придерживалась сухих фактов и была скупа на детали. К тому времени, как она закончила, Клаудия сидела на кожаном стуле у дома, рядом с парадным входом.

Клаудия ответила долгим и громким выдохом, пытаясь всё уложить в голове.

— Всё еще не объясняет зачем он взялся за это, — тихо сказала Клаудия.

Мария услышала это и промолчала.

— Я понимаю, как ты это видишь, — громко продолжила жена рыцаря, — но я его знаю. Я жила с ним пятнадцать лет и не верю, чтобы этот человек бежал сломя голову ради незнакомки. Да и что там ради незнакомки, не думаю, что он бы сделал это ради меня. Даже в наши ранние года. Не говоря уже после измены.

— Вы думаете, он бы не пошёл на это ради любви?

Клаудия рассмеялась.

— Нет, конечно нет. Ради любви? Ко мне — нет. Ради любви к себе? Может быть. Все его подвиги совершались ради наживы, ради внимания которое он получал. Без него он чах. Как цветок без воды.

«Если что-то хочешь сказать, Галахад, то лучше момента не наступит».

После небольшой паузы, Клаудия спросила:

— Тебе не понравился мой ответ?

Галахад молчал и Марии пришлось отвечать самой.

— Ваш ответ? Дело не в этом. Просто заставляет задуматься. Когда мы становимся такими.

— «Мы» это?

— Люди. Когда люди начинают всматриваться в такие вещи как любовь или жертвование и видят в них лишь зависимость или выгоду? Когда мы начинаем видеть любовь как инструмент, которым можно воспользоваться в собственных корыстных целях? Она висит, будто молоток на стене, ждёт своего дня. Манит. «Используй меня, пока я не пропала».

— Подожди с десяток лет и ты поймешь, что никто не любит тебя, за твои умные речи. Даже за твои глазки или личико никто тебя не любит. И ты станешь «такой». Какой нужно стать, чтобы ты могла постоять за себя.

— И за что меня будут любить?

— За то, что можно сидеть в таверне с мужиками и ныть, как ты достала его дома. Его друзья будут смеяться и одобрительно кивать, ведь у них всё так же. За то, что тем самым он будет чувствовать себя в своей тарелке. За то, что будет приходить пьяным домой и ты будешь недовольна, точно так же, как и жены его друзей. За то, что можно пинать мяч с сыном или гулять с дочерью. За то, что в старости есть с кем поговорить. Но не расстраивайся, он будет говорить, что любит тебя больше всего на свете. Пока ты делаешь то, что он от тебя ожидает. То, что у него в голове появляется, когда слышит слово «жена».

— И всё же, если вы правы, как объяснить поступок Галахада? Зачем он пожертвовал собой ради спасения меня? В чём была его выгода?

— Просто представь, у меня было всё о чём можно было мечтать. Из сотни прелестных девушек, он выбрал меня. И кто этот он, как не самый великий рыцарь за последние сто лет. О таком в сказках пишут и то преуменьшают, для правдоподобности. И несмотря на это, что стало со мной? А у него была слава, золото и моя любовь. Он сделал в точности как эти сказки велят. Мы оба сделали.