Галахад посмотрел на королеву. На мгновенье он увидел в ней ту тринадцатилетнюю девочку, из-за которой он оказался тут.

— Я сделал достаточно за свою рыцарскую жизнь. Только и делал, что убивал ради королей по их приказам. Я видел лица людей на конце своего меча, не понимающих за что им такое уготовано. Я убивал, убивал, убивал. Всё ради кого-то. Как…эх, «рыцарь», само слово — всего лишь помпезный способ назвать наёмного убийцу. Теперь я это вижу. И если моё последнее деяние — отказать в убийстве — я хоть чему-то научился под конец. Поумнел.

— Галахад, — начал Яков, — ты спасёшь тысячи, как ты не понимаешь? Сможешь искупить прошлые убийства!

— Совершив ещё одно? «Спасешь тысячи» — да, что-то подобное я говорил себе по ночам в подушку. Нет. Я не буду просить прощения. Не буду больше оправдываться.

Галахад положил руку на грудь и слегка поклонился. В последний раз взглянул каждому сидящему в глаза, показывая, что он не стыдиться своего решения и полностью в нём уверен. Горожане не стали ему мешать, когда он пошел к выходу.

Проходя мимо домов Волариса, Галахад любовался ими. Любовался чистым голубым небом. Ему нравилось, как эта земля его провожает. Таким чудесным пейзажем, какой виделся ему лишь на картинах. У ворот ему стало тяжелее дышать. Душа дракона гасла внутри него. Сломанные рёбра давали о себе знать. Он чувствовал, как они проткнули его сердце и легкие. Но ему не было больно. Физически он ничего не чувствовал. Душевно — лишь покой. Может быть там, куда он направляется, есть лавка с украшениями посреди улицы, где ждёт его девушка. Молодая, красивая, с прекрасной улыбкой. Может быть в этот раз у них всё получится.

Галахад шёл по полю, покрытому высокой, почти до пояса, травой. Жители Волариса смотрели ему вслед. Рыцарь водил ладонями по траве, пока у него оставались силы. Позже он упал. Его тело скрылось в высокой траве от посторонних глаз. Он лёг на спину, смотрел на голубое небо. «Ни единой тучи» — подумал Галахад, отправляясь домой. В то место, откуда его вырвали, когда он родился.

Глава двадцать девятая

— Я не знаю, господин мэр, — сказал тучный мужчина за столом, ещё более полный, чем Жанпольд, — золота достаточно, это так. Но и горожане не бедствуют. Я считаю, стоит повышать налоги, когда всё хорошо. И повышать по чуть-чуть. Добавим сейчас полсеребренника. Люди вздохнут, но сильно не расстроятся. Господин мэр?

Жанпольд безучастно смотрел в окно. Он слышал всё, что ему говорил советник казны, но надеялся, что если он не будет отвечать, все решат, что он не в духе и не будут лезть с законами, которые ему неприятны. Хотя бы сегодня. Сегодня была годовщина. Десять лет как пропала его дочь.

— Господин мэр?

За столом помимо советника казны сидели ещё летописец и военный советник. Второй был таким же бессмысленным, как и надежда на то, что София ещё жива. Войн не было очень давно.

— Что там с Воларисом? — спросил мэр, всё так же отстранённо смотря в окно.

— А что с ним? — заговорил военный советник. Жанпольд начинал забывать, как звучит голос этого старика.

— Рыцарь уходил туда с девочкой. Совсем недавно. Помните?

— Так я думал, солдаты короля за ними отправились.

Жанпольд понял, что ошибался, когда подумал, что никакие слова сегодня не смогут оторвать его от окна или просто удивить. Он повернул голову к военному советнику. Напряг все мышцы на лице, показывая ненависть к его словам, и ответил для особо одарённых:

— Так мы ж их тела отправили на повозке обратно Боромиру. Ты где был?

— В отпуске.

— Зачем я тебя здесь держу? Напомни мне, военный советник. Помнишь мою дочь? Сколько людей ты отправлял на её поиски? Может тебя отправить, для большей мотивации?

— При всём уважении, господин мэр, мы не искали только в одном месте. По объективным причинам.

— Вот я и спрашиваю, что там с девочкой и тем рыцарем?

Военный советник покорно уставился в стол. Сказать было нечего, как и во все предыдущие разы. Каждый год, в один и тот же день, такой как сейчас, мэр был особенно не в духе. В этот день работа всегда стоит, никакие решения не принимаются.

После заседания королевского совета, советник казны — его звали Владимир и военный советник — Николай, стояли на улице, покуривая самокрутку.

— Зачем ты вообще решил поднят вопрос налогов сегодня? — спросил Николай, явно раздражённый тем, что стал козлом отпущения.

Владимир, огорчённый, что стал причиной раздражений Николая, ответил:

— Хотел его отвлечь как-то. В этот раз он ещё хуже выглядел. А повышение налогов всегда тема острая и требующая полного внимания.

— Что ж, в людях ты смыслишь меньше, чем в деньгах. Единственное, что ему поможет не горевать в этот день — живая дочь, — Владимир бросил бычок и размазал по земле ботинком.

#

Жанпольд заперся у себя в кабинете и не выходил уже давно. Его ужин остыл. Клара заменила свечи в третий раз. Она сидела за столом, уставившись в разделанную курицу на тарелке мэра. Она сама лично её разделала. Потом, через некоторое время, разделала ещё больше. Затем еще раз. Именно после третей разделки бедной курицы, Клара поняла, что по-особенному сегодня взволнована. Её пугает закрытая дверь кабинета мэра. Её пугает этот проклятый день. Она не могла представить, как это должно быть тяжело — не видеть свою дочь столько лет. Не знать, жива ли она.

Клара взяла в руки нож и вилку, подошла к разделанной курице, прекрасно понимая, что резать уже нечего. Блюдо, приготовленное для мэра, теперь походило на кашу для беззубого старика. И несмотря на это, ей ничего не оставалось делать. Её руки тряслись, подбираясь к тарелке. Сегодня был особенный день, и Кларе это нужно: как-то себя успокоить, поддаться импульсу, раствориться в тревоге. Тарелка заскрипела под напором ножа.

— Клара?

Жанпольд стоял в дверном проеме. Он явно не рассчитывал здесь так поздно кого-то увидеть.

Клара дёрнулась и сделала несколько шагов назад, будто её поймали с поличным.

— Извините, господин мэр. Я вам ужин подготавливаю.

Жанпольд зашагал к столу. Клара поняла насколько он был пьян.

— Я знаю, какой сегодня плохой день для вас, — попыталась она оправдать мэра в его и своих глазах.

Жанпольд добрался до стола и опустил на него руки. Еще несколько шагов без опоры, и он бы наверняка лежал на полу лицом вниз.

— Скажи мне, — начал он, не поднимая головы, — я плохой человек?

— Нет.

Жанпольд не оценил ответ. Он ничего не сказал, но по его вздохам можно было определить недовольство. Опираясь на стол, он дошел до своего стула и сел напротив тарелки с едой, нарезанной в четыре раза. Клара поклонилась мэру и поспешила выйти из комнаты.

— Стой, — сказал он ей, когда она была у порога.

Клара обернулась.

— Да, господин мэр, — она могла отчетливо рассмотреть его лицо, смотрящее на неё.

— Как это выходит, что тринадцатилетняя девочка смелее всех нас?

— Вы говорите о Марии?

— Чтобы спасти свою жизнь, она отправилась в Воларис. А я боюсь за свою шкуру. Считаю её ценней жизни моей дочери.

— На ваших плечах целых город. Вы не можете так просто взять и отправиться туда на поиски вашей дочери.

— Когда я увижу свою дочь…после смерти, — мысль о том, что он не увидит Софию при жизни, болезненно отозвалась на его лице, в его красных глазах, — что я ей скажу? Посчитает ли она мои оправдания достаточным основанием, чтобы бросить свою маленькую девочку в объятия смерти и даже не попытаться что-то сделать с Воларисом? Как я буду смотреть ей в глаза?

— Мне жаль, — голос Клары задрожал. Еще несколько слов и она расплачется на месте, — простите меня.

Клара исчезла в темноте коридора. Её быстрые шаги затихали вдали.

Тем временем, пока мэр тыкал вилкой в маленькие кусочки курицы, к городу подходили два человека. Изнуренные пешим путешествием и сном на холодной земле. София пыталась оберегать Марию: оставляла больше еды, дольше сторожила ночлег. Ведь девочка не умела стрелять из лука, а клинки, что дал ей Галахад, ею ни разу не были применены. Софии было тяжело присматривать за другим человеком на таком длинном пути. Она еле могла присмотреть за собой.