— Бабуль, — спокойно сказала Мария, словно заново начала разговор, — что стало с деревней то? Помню, когда на похороны деда приезжала восемь лет назад, люди про деревню с позитивном говорили. Новые люди обустраиваются. Торговля в гору идет. Что случилось?

— Дожди пошли. Началось это, сейчас, дай вспомнить…два года и пять месяцев назад. Начался как-то дождь и не заканчивался. Этак поначалу люди хмурились, руками разводили, брови так высоко поднимали. Потом начали плакать их жены, дочери. Урожаю конец ведь пришёл. Столько пота, столько трудов насмарку. А потом, когда вся надежда порушилась, засмеялись. Плюнули на эту землю, в довесок дождю, и ушли кто куда. Кто в город, кто в другую деревню, а кто и вообще на тот свет.

— А ты почему осталась? — тронул этот рассказ Марию. Хотелось обнять бабушку, тёплые чувства вернулись. Она ожидала их сразу же при встрече, а вышло совсем по-другому. Пришли это чувства вместе с жалостью и никак иначе. От этого стало ещё грустнее. Мария больше не была деревенской девчонкой. Сердце её затвердело, превратилось в королевское. Неужели бабушка это понимала ещё тогда, десять лет назад? Понимала, что медленно теряет внучку?

— И я уходила. Жила у знакомых, потом у незнакомых по доброте душевной. А потом и вовсе вернулась сюда. Здесь и дед ближе и воспоминания о той жизни.

— Но это же болото? Как ты можешь здесь жить? Давай я тебя в замке поселю.

И бабушка посмотрела на Марию снова. Её глаза пытались зацепиться за понимание, за какую-то истину, которая ускользала в последний момент, так жестоко и бессердечно.

— Что-то случилось, два года и пять месяцев тому назад. Люди изменились. Дожди, это так, ещё мелочи. В других деревнях урожай не просто портился из-за дождя. Он становился чёрным и серым. Будто для этого урожая ночь наступила. Так что и неважно где жить — на болоте или на холме. То же горе, та же смерть.

— Мой сын родился два года и пять месяцев тому назад, — сказала Мария. Ей показалось, будто она сказала это и себе, и ей. — Что ты хочешь мне сказать? Он всему виной? Ты наверняка слышала эту новость: у королевы родился сын! Отсюда все эти россказни?

— Как он выглядел, когда родился? — взгляд бабушки заострился, с глаз спала невидимая пелена, — да, да, скажи мне что с ним?

— Всё с ним в порядке!

— Нет, нет, — бабушка встала резко, слишком быстро для старого человека, — Это все он! Что с ним?

Мария отошла от стены и двинулась к выходу. Она была не в состоянии говорить о Леонарде. Не с этим человеком. Она боялась услышать, увидеть реакцию бабушки.

— Стой! — бабушка схватила королеву за запястье.

— Отпусти!

Хватка была мертвой, настолько, что рука побелела вокруг захвата, и выбраться стало невозможно.

— Рог! Он родился с Рогом! — выкрикнула Мария ей в лицо, чувствуя, как слезы, катятся по щекам и вот-вот упадут на заплесневевший пол избы.

— Вот оно что, — бабушка отпустила руку, попятилась назад. — Говорила я им, не надо, не идите туда, не проводите обряд.

— Что? Кому говорила?

— Дуракам твоим! — закричала бабушка на всю избу, пугая лягушек рядом с домом. — Родителям твоим! Какому богу они поклонялись! Я правильно сделала, что закопала эту тайну.

— Что за обряд? Я не понимаю! Что случилось с моими родителями?

— Ушли они чертов обряд проводить. В жертву взяли барана и пошли вверх, к горам, к холмам, там камни стоят, два штуки высоченные, хотели они поблагодарить кого-то за твоё рождение! Так и пропали на том же месте. Дед ходил, говорил там только кровь барана на траве осталась. А нам осталась ты.

— И вы скрывали это от меня всю мою жизнь? Зачем?

— А зачем тебе знать такое? Да и они, после пропажи, не думаю, что хотели, чтобы ты знала об этом, — огонь, разгоревшийся в душе бабушки, угасал, как и её воспоминания. Пелена возвращалась на глаза. — Я бы им сразу по морде дала, если бы они хотели и тебя обратить в их веру, — она села обратно у стола. — А сын с рогом, — махнула она рукой, — это их рук дело. Дожди тоже, смерти тоже. Как знать, может, и дед умер из-за этого. Не знаю, что тебе с ним делать, с сыном своим.

— Это же твой правнук, как ты можешь так о нём говорить?

Но бабушка ничего не ответила. Она засмотрелась в стену, медленно кивая своим расплывчатым мыслям.

— Где место обряда этого? Скажи хоть…

Глава двадцатая

Взаперти, в ловушке, в знакомом ей месте, таком родном, но ставшем чужим из-за тех голосов, которые окружали её. Они кричала повсюду: от боли, от бреда, просто так. Она не могла осознать, кто она такая, куда попала и главное — как отсюда выбраться.

Внезапная вспышка света, где-то наверху, словно ярчайшая люстра из сотен свечей, озарила всё то тёмное пространство, в которой заперты были она и другие. И так же внезапно эта вспышка потухла.

Думая, предполагая, откуда взялась эта вспышка, она пыталась подобраться к ней, надеясь найти там выход. Ещё одна вспышка, ещё ярче, ещё ближе, ударила по ней, по тому телу, что она ощутила только сейчас. Она вспомнила своё имя — Мария, вспомнила, что совсем дитя. Вспомнила рыцаря, на которого могла положится. Который, как она хотела, пытался заменить ей отца.

— Галахад, — кричала она только что образованным горлом, языком и губами. — Ты где? Мне нужна твоя помощь!

Её тут же окружила крики женщин, детей, мужчин. Всех, кроме того голоса, что был ей так близок, что так она ждала.

— Оставьте меня в покое! — крикнула Мария, осознавая бессмысленность попытки.

Эти крики словно проходило сквозь нее. Снова и снова. Пытались, проходя через грудь, забрать с собой часть её. Это злило Марию. С каждый новым криком незнакомца в её груди, она всё сильнее отмахивалась кулаками, до сих пор не понимая, стоит ли она на чем-нибудь или лежит.

— Оставьте меня в покое! — крикнула она и увидела вспышку света, исходящую из её груди. Он крикнула ещё раз: — Оставьте меня в покое! — и свет усилился, распространился на тьму вокруг неё, но не освещая путь, а сжигая его. Крики незнакомцев превращались в пепел, в искры, и летали вокруг словно медленно падающие хлопья снега.

И в этой темноте, вдали от неё, но уже видное глазу, наступало туловище. Невозможно было определить наличие головы или ног. Грудь в укутанном черном плаще словно магией выделялась в кромешной темноте. Оно было небольшое поначалу, но приближаясь, размеры его превзошли мужчину, затем статую, дом, а теперь и замок.

Туловище остановилось. Под темной тканью Мария разглядела очертание рук, пояса и уходящих вниз ног, ступни которых были слишком далеко, где-то на дне этой пустоты.

Мария стала слышать слова. Кто бы их не произносил, делало оно это медленно, протягивая каждую букву. Голос был не женский, но и не мужской. Он был тяжелый и всеобъемлющий, как растекающаяся смола.

— Я тебя вижу, — сказало оно медленно. — Кто ты, что стоишь передом мной?

И тут же над туловищем вспыхнул свет, который ослепил Марию. Эта вспышка не погасла как предыдущие две, напротив, вспыхнула еще одна, рядом с первой. Два огромных светящихся шара смотрели на девочку, что была в десять раз меньше даже одной из них.

— Я не знаю, — ответила девочка, ослепляемая глазами этого огромного существа.

Глаза стали приближаться к ней. Из темноты выходил сплющенный нос с огромными ноздрями. Лоб со странными узорами был покрыт тёмной, будто деревянной коркой, на которой выжгли сотни линий. Вместо волос назад были откинуты тёмные прутья, в плотную прижатые друг к другу. А из приоткрытого рта наружу вылезали неровные клыки, создавая ужасающую гримасу неподходящую ни под одно описание.

— Я знаю это лицо, — говорило чудище, не двигая ртом. Слова сами появлялись в голове Марии, пока это ужасное существо приближалось, — я его уже видел.

Мария не могла двигаться от сковавшего её ужаса и шока. Ей казалось, будто она утонула и находится так глубоко под водой, что у неё нет другого выхода, кроме как умереть от рук неведомого.