Чуть помолчав, майор спросил:
– Кто-нибудь объяснит, почему не было ни одной попытки свержения нашего строя? Притом что все правительства в земной истории подвергались таким посягательствам? И притом, что у нас недовольных хватает, они жалуются непрестанно и во весь голос?
Ответить попытался один из кадет постарше:
– Сэр, революция сейчас невозможна.
– Да. Но почему?
– Потому что для революции, для вооруженного восстания мало одного недовольства, нужна еще и агрессивность. Революционер готов драться насмерть, иначе он не революционер, а салонный радикал. Надо отделить самых буйных, сделать из них овчарок – и тогда овцы не доставят хлопот.
– Хорошо сказано! Аналогии всегда сомнительны, но ваша близка к фактам. Завтра принесете математическое обоснование. Времени осталось на один вопрос, вы задаете, я отвечаю. Ну, кто смелый?
– Сэр, а почему… ну, это… нельзя превысить лимит? Всех призывать на службу, и пусть потом все голосуют.
– Молодой человек, вы можете вернуть мне глаза?
– Сэр? Э-э-э… Нет, сэр.
– Уверяю вас, это гораздо проще, чем привить моральную ценность, в нашем случае социальную ответственность, индивидууму, у которого ее нет и которому вовсе не хочется ею себя обременять. Вот почему мы сделали так, что уволиться из армии легче, чем в нее попасть. Социальная ответственность на уровне выше семейного, максимум племенного, требует воображения, преданности, верности, всех высших добродетелей, которые человек должен развить в себе сам. Навязывать их бесполезно, они будут отторгнуты. Раньше армии комплектовались на основе воинской повинности. Найдите в библиотеке доклад психиатра Мейера о промывке мозгов у военнопленных в ходе так называемой Корейской войны тысяча девятьсот пятидесятых и приготовьте к следующему занятию его анализ.
Он провел пальцами по своим часам:
– Урок закончен. Разойтись.
Майор Рейд обожал заваливать нас работой.
Но учиться у него было интересно. Помнится, высказав предположение, что Крестовые походы отличались от большинства войн, я получил разгромную отповедь и, как водится, «домашнее задание»: доказать, что развитие военного дела и нравственное развитие имеют общий генезис.
Вот вкратце что майор имел в виду. Причиной любой войны является демографическое давление. Справедлив этот тезис и для Крестовых походов, хотя, чтобы его доказать, надо разобраться с торговыми путями, процентами рождаемости и некоторыми другими вещами. Мораль, в смысле, все действующие нравственные законы продиктованы инстинктом самосохранения. Нравственное поведение – это инстинкт выживания на надындивидуальном уровне. Пример: отец жертвует собой, спасая детей. Но раз демографическое давление возникает в результате выживания, то война, поскольку она возникает из-за демографического давления, обусловлена тем же древним инстинктом, что порождает все нравственные законы, пригодные для рода людского.
Напрашивается гипотеза: можно покончить с разрушительными, губительными войнами, если ослабить демографическое давление. Как насчет того, чтобы создать моральный кодекс, который ограничит бесконтрольный рост населения?
Не оспаривая полезность или моральность регулируемой рождаемости, следует отметить жестокий факт: племя, сокращающее свой прирост, неизбежно вытесняется племенем, которое увеличивается в числе. В истории немало человеческих популяций уступило свои ареалы обитания другим, более жизнеспособным.
Давайте все-таки предположим, что человеческая раса сумеет уравновесить рождаемость и смертность, приведет численность населения своих планет в соответствие с их ресурсами и тем самым покончит с войнами. Что дальше?
Очень скоро – может, уже в следующую среду – заявятся жуки, истребят племя, которое «больше не желает знать войну», и Вселенная позабудет о нашем существовании. А ведь это может случиться и на самом деле. Либо мы размножимся и избавимся от жуков, либо расплодятся они и покончат с нами. Оба вида умны и упорны, оба хотят заполучить одни и те же территории.
А знаете, сколько нужно времени, чтобы демографическое давление вынудило нас заселить Вселенную целиком, чтобы мы везде стояли плечом к плечу? Ответ вас изумит. В масштабе жизни нашего вида это называется «глазом не успеете моргнуть». Попробуйте посчитать. Это наращение суммы по сложным процентам.
Другой вопрос: имеем ли мы, люди, право распространяться по Вселенной? Человек по своей сути дикий зверь с волей к выживанию. Не только с волей, но и со способностью, – во всяком случае, до сих пор ему удавалось побеждать в любой конкурентной борьбе. А побеждает он при условии, что признаёт: все изреченное о морали, войне, политике (дополняйте список сами) есть ложь. Настоящие нравственные законы вырастают из простого понятия: человек – это не то, что видят сквозь розовые очки умиленные тетушки Нелли.
Имеем ли мы какое-либо право расселяться по Вселенной – о том однажды нам скажет она сама.
Ну а до тех пор мобильная пехота будет в полной боевой готовности, и она поскачет галопом, куда родина пошлет.
Всех нас незадолго до выпуска отправили послужить под началом опытного боевого командира. Это был предварительный экзамен. Инструктор на корабле мог прийти к выводу, что вы не обладаете необходимыми качествами. У вас было право оспорить его решение, но я не знаю никого, кто бы этим правом воспользовался. Либо кадет возвращался с отметкой о допуске, либо его больше не видели.
Бывало, кадет исчезал не потому, что проваливал стажировку. Нас распределяли на корабли, которым предстояло участвовать в боях. «Тревожные ранцы» всегда были полностью укомплектованы. Однажды нас выгнали из столовой строиться, даже не дав поесть, и я стал командиром учебной роты.
Это было такой же сомнительной честью, как и ношение курсантских шевронов. Но не прошло и двух дней, как я получил распределение.
С «тревожным ранцем» за плечами, довольный как слон, я прибыл в кабинет начальника школы. Наконец-то позади ночное сидение за учебниками и жжение в красных глазах! Позади пересдачи и позорные выступления перед классом! Несколько недель в веселой боевой компании – это именно то, что нужно малышу Джонни.
Мимо меня рысцой в плотном строю группа свежеиспеченных кадет проследовала в класс, у каждого мрачная физиономия – по такой моментально узнаешь кандидата в офицеры, заподозрившего, что он совершил самую ужасную ошибку в жизни. Я же поймал себя на том, что пою, и умолк – кабинет начальника был уже в зоне слышимости.
Там уже сидели двое моих однокашников, кадеты Хассан и Бэрд. В нашей группе Хассан Ассасин был самым старшим, и он здорово смахивал на сказочного персонажа, выпущенного из бутылки рыбаком. Бэрди же выглядел куда менее грозно, что и неудивительно при его воробьиных габаритах.
Нас пригласили в святая святых. Там в инвалидном кресле сидел начальник школы – а вне этого кресла мы его видели только на субботних смотрах и прохождениях; представляю, как больно ему было держаться на ногах. Только не подумайте, что он был недостаточно мобилен. Бывает, пишешь контрольную, обернешься – а полковник Нильсен, оказывается, смотрит через плечо и видит твои ошибки. И ведь не вмешивался никогда, а команда «Встать!» на занятиях была под запретом. Такое впечатление, будто у него как минимум пяток двойников.
Начальник наш был генералом флота – да-да, тот самый Нильсен. Полковничье звание он принял временно, это было условием для возвращения из отставки и получения должности. Я как-то поинтересовался у казначея, и тот подтвердил: по штатному расписанию начальнику школы полагается полковничье жалованье, но Нильсен, когда снова уйдет на покой, будет получать генеральское.
Что ж, как говорит Туз, у каждого свои причуды. Сам-то я наотрез отказался бы за половинный оклад пасти кадетское стадо.
Полковник Нильсен оторвал взгляд от бумаг и сказал:
– Доброе утро, джентльмены. Располагайтесь поудобнее.
Я сел, но никакого удобства не испытал. Начальник подъехал к кофеварке и достал четыре чашки, а Хассан помог их наполнить. Мне не хотелось кофе, но кадет не может отвергнуть начальственное гостеприимство.
