– Хорошо. Правда хорошо.

А ведь неплохо получается, подумал я. В «хулиганах» отцу будет лучше, чем в любой другой части. Мои товарищи позаботятся о нем, поберегут в бою. Надо послать грамму Тузу, а то ведь отец наверняка умолчит о нашем родстве.

– Пап, а ты давно в армии?

– Чуть больше года.

– И уже капрал.

Отец невесело улыбнулся:

– Продвижение теперь быстрое.

Не надо было спрашивать, что он имеет в виду. Потери, потери… В младшем комсоставе всегда имеются вакансии, учебки не успевают поставлять профессиональные кадры.

– Гм… Папа, а по возрасту ты как? – осторожно поинтересовался я. – Может, надо было на флот или в логистику?

– Куда я хотел, туда и попал – в мобильную пехоту, – с нажимом произнес он. – Да и не так уж я стар, не старше большинства сержантов. Сынок, наша разница в двадцать два года не означает, что мне пора в инвалидное кресло. И вообще, возраст дает преимущества.

А ведь он, пожалуй, прав. У сержанта Зима, помнится, курсантские шевроны в первую очередь доставались солдатам постарше. И в учебке отец наверняка служил без залетов, не то что я. Невозможно представить, чтобы его выпороли. Вероятно, еще до выпуска он попал в список перспективных капралов. Армия – организация патерналистская, ей требуется много зрелых мужчин на низовых командных должностях.

Я не спросил, почему папа выбрал мобильную пехоту и добился назначения на мой корабль. Все было понятно и так – и новость несказанно обрадовала меня и польстила больше, чем любая отцовская похвала. Также не возникло желания поинтересоваться, по какой причине он пошел в армию, – я чувствовал, что знаю ответ. Эта причина – гибель мамы. Мы не заговаривали о ней. Было слишком больно.

Я резко сменил тему:

– Расскажи о себе. Где был, чем занимался.

– Ну, сначала прошел обучение в лагере имени Сан-Мартина.

– Не в Карри?

– Это новая учебка, но, как я понял, со старыми порядками. Правда, курс на два месяца укорочен и выходные отменены. Потом я попросился на «Роджер Янг», но получил отказ и попал в «добровольцы Макслеттери». Хорошая часть.

– Да, знаю.

У этих «добровольцев» была репутация грубых, крутых, опасных, почти как у «хулиганов».

– Точнее, была хорошая часть. Я побывал с ними в нескольких боях. Не все парни вернулись живыми, и в итоге я получил вот это. – Он указал взглядом на свои шевроны. – На Шеол прыгал уже капралом.

– На Шеол?! Так ведь и я там был!

У меня потеплело на душе. Казалось, еще никогда мы с отцом не были так близки, как в эту минуту.

– Я в курсе, мальчик. Слышал, что там дрался твой взвод. Сам-то я был милях в пятидесяти от тебя. Мы приняли на себя их контратаку, когда они поперли из-под земли, как… как летучие мыши из пещеры, – отец передернул плечами, – а когда все кончилось, я оказался капралом без подчиненных – нас осталось слишком мало. После таких потерь подразделение расформировывается. Вот меня и отправили сюда. Мог попасть к «кодьякам Кинга», но уговорил сержанта в строевой части, и как по волшебству на «Роджере Янге» нашлась вакансия для капрала. И вот я здесь.

– А когда ты пошел служить?

Я понимал, что задаю болезненный вопрос, но надо было отвлечь отца от воспоминаний о «добровольцах Макслеттери». Гибель своей части любой солдат переживает слишком тяжело.

– Вскоре после бомбардировки Буэнос-Айреса.

– Понятно.

С полминуты отец молчал, потом тихо произнес:

– Не думаю, сынок, что тебе понятно.

– Сэр?

– Гм… не так-то легко объяснить. Конечно же, смерть твоей мамы очень сильно повлияла на мое решение, но в армию я пошел не ради мести. Вернее, не только ради мести. Скорее, тут дело в тебе.

– Во мне?

– Да, Джонни, в тебе. Твои поступки я всегда понимал лучше, чем мама. Конечно, она не виновата, ей это было просто не по силам – так птица в небе не поймет рыбу в воде. А я, кажется, знаю, что тобою двигало, – хоть и сомневаюсь, что сам ты тогда отдавал отчет своим действиям. Я был не столько возмущен твоим выбором, сколько расстроен. Ведь ты совершил поступок, которого я себе не позволил, хоть и должен был его совершить, мечтал о нем в глубине души. Но опять же не из-за тебя я пошел служить именно сейчас… Ты лишь поспособствовал принятию решения и выбору рода войск. – Сделав паузу, он добавил: – Когда мы расставались, я был немного не в себе. Регулярно посещал гипнотерапевта… Ты ведь об этом даже не подозревал, да? Проку от сеансов было немного, нам удалось выявить только полную неудовлетворенность жизнью. Я пытался винить тебя, но и врач, и сам я понимали, что ты ни при чем. Пожалуй, мне была известна реальная причина, она к тому времени обозначилась вполне ясно. За месяц до того, как правительство объявило чрезвычайное положение, нам предложили выпускать продукцию военного назначения. И пока ты был в тренировочном лагере, мы почти полностью заменили номенклатуру изделий. Я работал до упаду, и было не до визитов к терапевту. А потом стало совсем невмоготу. – Он улыбнулся. – Сынок, что ты знаешь о гражданских?

– Ну… мы с ними говорим на разных языках.

– Вот уж точно. Помнишь мадам Рютман? После Сан-Мартина я получил несколько дней отпуска и отправился домой. Навестил друзей нашей семьи, и мадам Рютман в том числе, – надо же было попрощаться. А эта болтушка говорит: «Так ты правда улетаешь? Вот что, если доберешься до Дальней, навести там милейших Регато, передай привет от старой подруги». Я со всей деликатностью ответил, что вряд ли смогу выполнить просьбу – Дальняя захвачена арахнидами, – но ее это ничуть не смутило. «Ничего страшного, – говорит, – их не тронут, они же не военные». – Свои слова отец сопроводил циничной улыбкой.

– Да, понимаю.

– Но я забежал вперед. Я уже сказал, что мне стало совсем тошно. Когда же погибла твоя мама, у меня появилась возможность выполнить долг… Да, это страшная потеря, но она развязала мне руки. Бизнес я передал Моралесу…

– Старику Моралесу? А он справится?

– Справится. Что ему остается? Сейчас и мне, и тебе, и еще очень многим приходится делать то, что раньше казалось невозможным. К тому же я подарил ему приличный пакет акций. Помнишь изречение «не заграждай уста волу молотящему»? А остальные передал в трастовый фонд. Половину – для «Дочерей милосердия», половину – для тебя. Когда вернешься, заберешь. Если захочешь. Не важно. Главное, я понял, что со мной не так. – Он помолчал, потом очень тихо добавил: – Я должен был совершить акт веры. Доказать самому себе, что я человек, а не экономическое животное для производства и потребления.

Я не успел никак отреагировать на слова отца. Вокруг нас ожили настенные репродукторы: «Вечно жив, вечно славен Роджер Янг!» И девичий голос сопроводил позывные объявлением:

– Внимание! Члены экипажа корвет-транспорта флота Земной Федерации «Роджер Янг» приглашаются к выходу «Эйч». Посадка начнется через девять минут.

Отец взвился со стула:

– Пора! Береги себя, сынок. И сдай экзамены! Не то убедишься, что ты еще не слишком взрослый для воспитания ремнем.

– Сдам, папа.

Он торопливо обнял меня:

– До встречи! – и умчался галопом.

В комендатуре я доложился флот-сержанту, чье сходство с сержантом Хо поражало. Разве что у этого вояки обе руки были целы и отсутствовала радушная улыбка.

– Сержант контрактной службы Хуан Рико, – представился я. – Прибыл в комендатуру согласно командировочному предписанию.

Собеседник мрачно глянул на часы:

– Твой шаттл сел семьдесят три минуты назад. И?

Я объяснил. Он посмотрел на меня, в задумчивости прикусив губу, а потом постучал по толстой ведомости:

– Каких только объяснений здесь нет, а теперь придется записывать новое. Твой отец – родной отец – только что отправился на твой бывший корабль. Это правда?

– Истинная правда, сержант. Можете проверить. Капрал Эмилио Рико.

– Мы не проверяем утверждения юных джентльменов. Мы просто увольняем их с позором, если выясняется, что они сказали неправду. Впрочем, дешево стоит парень, который не опоздает ради встречи с отцом. Забудем.