Наверняка подобные иллюзии бородавочник-джентльмен питает к бородавочнику-леди. Но если мы оба и заблуждаемся, то делаем это искренне.

Помимо общения с противоположным полом, хватало и других развлечений. С особенным удовольствием вспоминаю дружескую дискуссию между «хулиганами» и компанией флотских (не с «Роджера Янга»), сидевших за соседним столом. Спорили мы оживленно и, пожалуй, чересчур шумно, поэтому наряд военной полиции вынужден был вмешаться и с помощью парализаторов воспрепятствовать переходу пикировки в горячую фазу. Обошлось без последствий, разве что мы заплатили за мебель. Комендант базы придерживался мнения, что солдату на отдыхе позволительна некоторая свобода – конечно, если он помнит про «Тридцать одну жесткую посадку».

Понравились нам и казармы – без излишеств, но удобные, с круглосуточно работающей столовой и гражданским персоналом. Ни подъема, ни отбоя; ты полностью предоставлен себе, можешь вообще не появляться в расположении. Я этим разрешением не воспользовался – глупо же платить за гостиницу, имея бесплатное чистое жилье с мягкой койкой. Потратить накопленные денежки на Заповеднике можно с большим толком, способов предостаточно.

Очень радовал и лишний час в сутках, это означало девять часов на сон не в ущерб дню – и впервые за все время, прошедшее после операции «Жучиный дом», мне удалось отоспаться.

В сущности, казарма и была гостиницей; мы с Тузом получили комнату на двоих в отведенной для унтеров части здания. Однажды, когда замечательный отпуск уже подходил к концу, я бы так и продрых до местного полудня, но Туз потряс мою койку:

– Подъем, солдат! Жуки атакуют!

Я сказал, куда ему валить вместе с жуками.

– Пошли, оттянемся, – настаивал он.

– Я пустой.

Накануне вечером у меня было свидание с одним химиком (разумеется, женщиной, причем прелестной) с исследовательской станции. На Плутоне она познакомилась с Карлом, и тот в письме посоветовал навестить ее, если доведется побывать на Заповеднике. Она оказалась стройна, рыжеволоса… в общем, дорогое удовольствие. Должно быть, Карл ей намекнул, что у меня деньги жгут карман, и она не упустила возможности исполнить свою мечту – отведать местного шампанского. Я не огорчил Карла признанием, что располагаю только жалованьем пехотинца. Дама получила шампанское, а я пил «свежий ананасовый сквош» – название никоим образом не соответствует содержанию. В итоге пришлось возвращаться пешком, таксисты не возили даром. И все же я не жалел о понесенных расходах. В конце концов, деньги – пыль.

Это я, конечно, о жучиных деньгах.

– Не переживай, – сказал Туз, – выручу, мне вчера пофартило. Попался флотский лопух, незнакомый с покерной математикой.

Так что я встал, побрился, принял душ, и мы с Тузом пошли в столовую. Там взяли полдюжины натуральных яиц, картошки, ветчины, оладьев и еще всякой всячины. Заморив червячка, решили прогуляться по Черчилль-роуд и где-нибудь по пути заправиться уже как следует. Было жарко, и вскоре Туз предложил зайти в кантину. Мне было интересно, настоящий ли там ананасовый сквош. Он оказался ненастоящим, но по крайней мере холодным. Что ж, нельзя требовать от жизни слишком многого.

Мы обсудили этот вопрос, и Туз заказал нам еще по стакану. Я попробовал земляничный сквош – тоже подделка.

Глядя в свою посудину, Туз вдруг спросил:

– А у тебя не возникало желания выучиться на офицера?

– Чего? – опешил я. – Да ты спятил!

– Вовсе нет. Джонни, похоже, эта война надолго. Как бы ни успокаивала пропаганда нашу родню, мы-то с тобой видим: жуки не собираются сдаваться. Так отчего бы не подумать о будущем? Верно же сказано: в оркестре легче махать дирижерской палочкой, чем таскать большой барабан.

Я прямо обалдел. Вот уж не ждал таких разговоров от Туза.

– А сам-то? – спросил я. – Не хочешь подняться в чинах?

– Я-то? – пробормотал он. – Сынок, прозвони свои цепи, они дают ложную информацию. У меня образования нет, и я на десять лет старше. А твой аттестат позволяет поступать в ШКО, да и по ай-кью ты соответствуешь. Если перейдешь на контрактную службу, наверняка сержантское звание получишь раньше меня… А уже на следующий день сможешь отправиться в ШКО.

– Нет, ты точно свихнулся.

– Послушай папочку. Как ни противно это признавать, но ты достаточно глуп, ретив и честен. Из таких и получаются офицеры, за которыми солдаты готовы сдуру лезть в пекло. Что до меня, то я прирожденный унтер. Пессимисты вроде меня нужны для того, чтобы охлаждать энтузиазм таких, как ты. Когда-нибудь дослужусь до сержанта… Наберу двадцатилетний стаж и уйду в отставку. Устроюсь на работу, зарезервированную для нашего брата, в полицию или еще куда, женюсь на симпатичной толстушке с простыми, как у меня, вкусами, буду рыбку ловить, болеть за что-нибудь спортивное и стареть в свое удовольствие. – Туз сделал паузу, чтобы промочить горло. – А ты, – продолжал он, – останешься в армии, дослужишься до высокого чина и примешь геройскую смерть на поле брани. Я об этом прочту в газете и скажу с гордостью: «А ведь я знаю этого парня, даже деньгами ему помогал, когда мы были капралами». Что скажешь?

– Никогда не думал об офицерской карьере, – медленно проговорил я. – Хотел только срочку отслужить.

Он кисло ухмыльнулся:

– Можешь вспомнить, когда домой отправился последний отслуживший срочник? Веришь, что отделаешься двумя годами?

Он был прав. Война в разгаре, и дембель не светит, по крайней мере для каппехов. Но ведь важно, с какой стороны смотреть на ситуацию. Я могу мечтать вслух: «Вот закончится чертова война…» Контрактник так не скажет.

Да, мы, срочники, тоже не можем рассчитывать на своевременную отставку. Но если перейти на постоянную службу и не отбарабанить двадцать лет… В этом случае с обретением полноценного гражданства могут возникнуть серьезные проблемы, хоть армия и не вправе удерживать в своих рядах человека, который решил уволиться.

– Похоже, и впрямь не стоит рассчитывать на своевременный дембель, – согласился я. – Но война не может длиться вечно.

– Думаешь, не может?

– А с чего бы ей затягиваться?

– Да будь я проклят, если знаю. Мне о таких вещах не докладывают. Но вижу, Джонни, тебя что-то беспокоит. Девушка ждет?

– Нет… Вообще-то, была, – медленно ответил я, – но она написала мне: «Дорогой Джонни…»

Я не солгал, а всего лишь слегка приукрасил. Потому что Туз, похоже, рассчитывал услышать нечто в этом роде. Кармен не была моей девушкой, и она никого не ждала. Но все ее письма начинались словами «Дорогой Джонни». Правда, писем этих было раз-два и обчелся.

Туз глубокомысленно кивнул:

– Все они такие: если замуж, то за цивильного. Ведь плохо, когда хочется поскандалить с мужем, а его нет рядом. Не горюй, сынок, вернешься на гражданку, сможешь выбирать из толпы невест. Да и не в сопливом возрасте надо этим заниматься. Брак – катастрофа для молодого, но спасение для старого. – Он посмотрел на мой стакан. – Муторно глядеть, как ты лакаешь эту бурду.

– То, что пьешь ты, выглядит не менее тошнотворно.

Он пожал плечами:

– У каждого свои причуды. Подумай над моими словами.

– Подумаю.

Вскоре Туз ушел играть в карты, подкинув мне деньжат, а я отправился на прогулку. Мне и впрямь надо было подумать.

Военная карьера? Если оставить в стороне офицерские звания, так ли уж она привлекательна? И ради чего вообще я пошел служить? Конечно, ради полноценного гражданства. А если переведусь на постоянную службу, гражданских прав у меня будет не больше, чем у любого неслужившего шпака. Пока носишь мундир, ты не избиратель. Конечно, иначе и быть не может. Пусти «хулиганов» к избирательным урнам, эти болваны, чего доброго, проголосуют против боевых операций. Такого позволить никак нельзя.

Или я в армии вовсе не для того, чтобы получить право голоса?

Задумывался ли я когда-нибудь об этом? Нет, меня манил престиж, статус… Быть гражданином – это честь…

Что, если я обманываю себя? Хоть убейте, я не мог вспомнить, по какой причине пошел служить. Но уж точно не ради права избирать и быть избранным, без которого ты якобы не гражданин. Наш лейтенант был гражданином в самом лучшем смысле этого слова, хоть и не дожил до получения документа, позволяющего голосовать. Он «голосовал» каждый раз, когда шел в бой.