Лишиться этой привилегии не составляло никакого труда, и меры наказания были разными. Самая легкая – когда не позволялось выходить за пределы «ротной улицы», что означало невозможность посетить библиотеку или палатку с обманчивым названием «Отдых» (несколько досок парчиси и тому подобные буйные развлечения). Далее по шкале строгости следовал запрет оставлять палатку, если твое присутствие не требовалось где-то еще. Это было сущей формальностью, поскольку такое наказание обычно усугублялось нарядами вне очереди и в палатку ты приползал только поспать. «Домашний арест» – это вроде вишенки на торте, он уведомляет и тебя, и всю округу, что ты вовсе не выиграл в лотерею право сачковать весь день напролет. Нет, ты временно исключен из рядов мобильной пехоты и лишен возможности полноценно общаться с товарищами, пока не смыто позорное пятно.

Из лагеря имени Спуки нас отпускали в город – кроме занятых в наряде, залетчиков и т. п. После завтрака и богослужения, которое в такой день продолжалось полчаса, в Ванкувер отправлялись автобусы, чтобы вернуться аккурат перед ужином и еще раз перед отбоем. Инструкторы даже и субботнюю ночь могли провести в городе, а то и трехсуточный отпуск получали, в зависимости от графика дежурств.

В первое увольнение достаточно было выйти из автобуса, чтобы понять: я изменился. Джонни, ты теперь чужой в этой жизни. Я имею в виду гражданскую жизнь. Все вокруг казалось невероятно сложным и недопустимо грязным.

Я не бросился в объятия Ванкувера. Спору нет, это красивый город в окружении прелестных пейзажей. Жители милы и гостеприимны, они привыкли к мобильной пехоте и ничего против нее не имеют. В центре к нашим услугам культурно-зрелищный комплекс, там еженедельно устраиваются танцы и можно пригласить юную горожанку, а для застенчивого солдатика найдется партнерша постарше – она сама его пригласит и позволит оттоптать себе ноги. Я с изумлением обнаружил, что сам теперь отношусь к застенчивым. Но ты послужи несколько месяцев в глухомани, где из женского пола – одни зайчихи.

В то первое увольнение я не пошел на танцы. Сначала просто стоял и таращился – на шикарные дома, на витрины, полные самых разнообразных и совершенно ненужных вещей (надо же, никакого оружия!). На толпы прохожих (строем не ходят! или хотя бы просто строевым шагом! Делают, что им вздумается! и не найдешь двоих, одетых одинаково!). А еще на девушек.

На девушек – особенно. Я даже не представлял себе, как они прекрасны! Вообще-то, девушки мне нравились с тех пор, как я впервые заметил, что от парней они отличаются не только одеждой. Насколько помню, не было в моей жизни периода, когда мальчик, обнаружив эту разницу, испытывает к девчонкам неприязнь. Они всегда были мне симпатичны.

Но в тот день я понял, что слишком долго их недооценивал. Девушки – это сущее чудо! Какое же удовольствие просто стоять на углу и смотреть, как они идут мимо! Нет, не идут. По крайней мере, не так, как это делаем мы. Это не сводится к переставлению ног. Все гораздо сложнее, и даже слов не подобрать, насколько красивее. Движется все и в разных направлениях. Какая грация! Какая гармония!

Я бы так и торчал на перекрестке, если бы мимо не проходил полицейский. Он заметил нашу компанию и сказал:

– Привет, ребята. Отдыхаете?

Я быстро рассмотрел орденские планки на его груди и с уважением ответил:

– Да, сэр.

– Говорить мне «сэр» необязательно. Здесь вы развлечений не найдете. Может, прогуляетесь в центр?

Он дал нам адрес, указал направление, и мы пошли: Пэт Лейви, Котенок Смит и я. Полицейский прокричал нам вдогонку:

– Приятного дня, ребята. И держитесь подальше от неприятностей.

Точно так же нас напутствовал сержант Зим, когда мы садились в автобус.

Но мы пошли не в центр. Пэт Лейви раннее детство провел в Сиэтле, и ему захотелось взглянуть на родной город. У него были деньги, и он предложил оплатить нам билеты. Я согласился, да и с чего бы отказываться? Автобусы ходили с интервалом в двадцать минут, а увольнительные не привязывали нас к Ванкуверу. Смит решил махнуть с нами.

Мне понравился Сиэтл: много сходства с Ванкувером и красавиц едва ли меньше. Но в этом городе компания мобильных пехотинцев была редкостью. Мы зашли в недорогой портовый кабачок, чтобы пообедать. Выбери мы какой-нибудь бар или ресторан, нас бы, наверное, приняли радушнее.

А ведь мы даже не пили спиртного. Только Котенок Смит взял кружку пива, но он ничуть не захмелел, оставшись дружелюбным и веселым.

Кстати, о его прозвище. Однажды на занятиях по рукопашке капрал Джонс с отвращением сказал ему: «Да котенок врезал бы мне посильнее, чем ты». Вот и приклеилось.

В заведении, кроме нас, не было людей в военной форме. Большинство посетителей – моряки торгового флота; через Сиэтл переваливается громадный тоннаж. Гражданские мореманы нас недолюбливают, но я тогда об этом не знал. Одна из причин неприязни – в том, что их гильдии упорно добивались равенства с Федеральной службой, но остались с носом. А вообще-то, соперничество коренится в истории, в глубине веков.

Там было несколько парней примерно нашего возраста, но в армии они, конечно, не служили: волосы длинные, одежда неопрятная, движения расхлябанные. Что ж, вряд ли я сам лучше выглядел, пока не вступил в ряды вооруженных сил.

Вдобавок они оказались невежами – мы вдруг обратили внимание, что двое в цивильном и двое в матросской одежде перекидываются репликами, явно предназначенными для наших ушей. Повторять их здесь я по известным соображениям не стану.

Мы никак не реагировали. Хохмочки приобретали все более персональный характер, смех набирал громкость, другие посетители замолкали и прислушивались.

– Пойдем-ка отсюда, – шепнул мне Котенок.

Я покосился на Пэта Лейви, он кивнул. Ждать счета не пришлось – в этом кабачке расплачивались сразу. Мы встали и ушли.

Парни вышли вслед за нами.

– Ворон не считаем, – шепотом предостерег Пэт.

Мы продолжали идти, не оглядываясь.

Местные напали.

Бежавшему на меня я рубанул по шее и ушел вбок, давая ему пролететь мимо. Хотел помочь ребятам, но все уже было кончено. Котенок позаботился о двоих, а Пэт малость перестарался, швырнув своего так, что тот намотался на фонарный столб.

Кто-то вызвал полицию. Скорее всего, владелец заведения, причем чуть ли не в тот момент, когда вся толпа двинулась к выходу. Не успели мы сообразить, что делать с бесчувственными телами, как примчались двое патрульных. Тот еще райончик.

Старший предложил написать заявление, но мы дружно отказались – Зим велел избегать неприятностей. Притворившись пятнадцатилетним олухом, Котенок сказал:

– Кажется, они споткнулись.

– Мне тоже так кажется, – согласился полицейский, после чего ногой выбил нож из простертой руки, прислонил его к бордюрному камню и сломал каблуком. – Короче, валите-ка вы, парни… подальше от центра.

Мы ушли. Я был рад, что ни Пэт, ни Котенок не захотели тащить парней в суд. Нападение гражданского на военнослужащего – очень серьезное преступление. Черт с ними, с хулиганами. Напросились – получили. В расчете.

А все-таки хорошо, что в увольнения мы ходим без оружия. И навык вырубать, не убивая, очень полезен. В этот раз все было на рефлексах. Я не думал, что парни нападут, пока они не напали. Да я вообще ни о чем не успел подумать, прежде чем все закончилось.

Но именно тогда я осознал, как сильно изменился.

Мы отправились на вокзал и вернулись рейсовым в Ванкувер.

Как только мы переселились в лагерь имени Спуки, начались тренировки по десантированию. Роты, усохшие до взводов, занимались поочередно. Нас отвозили на космодром к северу от Уолла-Уолла, оттуда мы поднимались в космос, выбрасывались, выполняли положенные упражнения и возвращались к бую. Работы – на день, а рот – восемь, так что прыгали мы реже чем раз в неделю. Но это поначалу; нас становилось все меньше, и тренировки учащались. При этом усложнялись задачи – каппехов сбрасывали в горы, на арктические льды, в австралийскую пустыню, а перед самым выпуском – на поверхность Луны. Там капсула разлетается на куски в сотне футов от поверхности, и тут уж точно нельзя считать ворон, поскольку ты прилуняешься только на двигателях скафандра (нет воздуха – нет парашюта); неудачная посадка чревата разгерметизацией и смертью.