Не только погибшие и раненые выбывали из наших списков. Кое-кто просто отказался войти в капсулу. Таких не ругали, их отводили в сторону и увольняли в тот же вечер. Даже тот, у кого на счету несколько прыжков, мог запаниковать и сорваться… Инструкторы были с ним деликатны, как с другом, заболевшим неизлечимой болезнью.

Сам я ни единожды не сорвался, но что такое нервная трясучка, мне объяснять не надо. Всякий раз меня изводил чертов мандраж, и я от него так и не избавился.

Ты не каппех, если не летал в капсуле.

У нас в ходу байка (а может, и быль) о десантнике, который осматривал парижские достопримечательности. В Доме инвалидов он увидел саркофаг Наполеона и спросил у охранника:

– Что это?

Француз возмутился:

– Месье не знает? Это усыпальница Наполеона! Наполеон Бонапарт – величайший солдат в мировой истории!

Обдумав услышанное, каппех поинтересовался:

– А сколько у него прыжков?

Почти наверняка это выдумка. Там рядом большая доска с пояснительным текстом. Но хохма хорошо отражает мировоззрение нашего брата десантника.

Вот и закончился курс обучения.

Читаю написанное и вижу, что я почти все пропустил. Крайне мало рассказал о нашем оружии, умолчал о трех днях, когда мы, все бросив, помчались тушить лесной пожар, не упомянул об учебной тревоге, которая на самом деле была боевой, только нам об этом сказали уже после отбоя. Опустил тот случай, когда ветром унесло кухонную палатку. И я вообще не уделил внимания погоде – а она, поверьте, очень важна в жизни пехотинца. Но важна она, лишь пока ты мерзнешь или мокнешь, а после вспоминать о ней не захочется. Можно взять параметры погоды из календаря и воткнуть их практически в любой день твоей службы – наверняка подойдут.

В начале учебного периода полк имел две тысячи девять человек личного состава. Выпустилось нас сто восемьдесят семь. Погибло четырнадцать; один был казнен, его имя вычеркнуто из списков. Остальные – кто сам уволился, кого вышвырнули «за упречное поведение», перевели в другие войска, комиссовали и так далее.

Майор Мэллой произнес короткую речь, мы получили свидетельства об окончании учебки, в последний раз прошли парадным строем, и полк был временно расформирован, знамена отправились на хранение. Через три недели новая пара тысяч шпаков соберется в лагере имени Карри, чтобы из толпы превратиться в воинскую часть.

Согласно свидетельству, я теперь был «рядовым специалистом», то есть мог носить буквы «РС» вместо «РР» над личным номером.

Поистине, это был замечательный день.

Самый лучший в моей жизни.

«Рядовым специалистом» я себя считал до того дня, когда доложился о прибытии на корабль. Ну, так вроде завышенная самооценка не запрещена никаким законом.

Вижу, я еще ни словом не обмолвился о том, как Земная Федерация перешла из состояния «мир» в состояние «военная угроза», а потом в «войну». Сам я едва замечал эти перемены. Когда отправился служить, был «мир», то есть нормальное состояние; по крайней мере многие в это верили, да и с чего бы им не верить? Пока я находился в лагере имени Карри, возникла «военная угроза», но и это прошло мимо моего сознания. Меня тогда больше беспокоило, что думает капрал Бронски о моей стрижке, о чистоте мундира, о содержимом ранца и успехах в боевой подготовке. И на порядок важнее было мнение сержанта Зима о подобных вещах. К тому же «военная угроза» – это по сути все еще «мир».

А «мир» – ситуация, когда ни одному гражданскому нет дела до военных потерь, если они не настолько велики, чтобы о них кричали газетные заголовки, или если в их число не попал близкий родственник этого гражданского. Правда, я так и не нашел в истории отрезка времени, когда «мир» царил повсюду.

К тому времени, когда я прибыл в мою первую боевую часть, носившую гордое название «дикие коты Уилли», а в документации скучно именовавшуюся ротой «К» третьего полка первой дивизии Корпуса мобильной пехоты, и в ее составе переправился на «Вэлли-Фордж», храня в ранце сомнительной ценности удостоверение «специалиста», военные действия велись уже несколько лет.

Историки до сих пор не договорились, как называть эти события: то ли Третьей Космической войной, то ли Четвертой; а может, лучше подходит Первая Межзвездная? Мы ее называли Жучиной войной, да и то крайне редко. И если на то пошло, в том году, которым историки датируют начало войны, я уже летал на боевом корабле. Все, что произошло раньше, считалось «инцидентами», «патрулированием» и «полицейскими операциями». Но какая разница, где тебя прикончат – на объявленной войне или в «инциденте»?

Сказать по правде, солдат видит войну не намного шире, чем гражданский. Его опыт ограничен крошечным участком фронта и боевыми действиями на этом участке. В другое время солдата больше заботит сон, придирки сержантов и дружеские отношения с поваром. База «диких котов Уилли» находилась на Луне. Прибыв туда, мы с Котенком Смитом и Элом Дженкинсом узнали, что все эти парни – ветераны, у каждого не одна боевая высадка на счету. То есть они – солдаты, а мы – еще нет. Однако никто нас не попрекал, – по крайней мере, я в свой адрес издевок не слышал. И сержанты с капралами оказались на диво свойскими ребятами по сравнению с расчетливо-свирепыми лагерными инструкторами.

Я не сразу узнал, в чем причина столь мягкого обращения. Оказывается, новичок – это никто, ноль без палочки, пустое место. Его и дрючить-то бесполезно, пока он не покажет себя в десантировании, причем в реальном, боевом. Одно дело – занять койку выбывшего «дикого кота» в казарме, и совсем другое – заполнить брешь в стрелковой цепи.

Пожалуй, все-таки расскажу, каким наивным салажонком я был в ту пору, когда «Вэлли-Фордж» еще находился на Лунной базе. Накануне очередной десантной операции я пересекся с командиром моей секции. Ох и ладно же на этом парне сидела идеально чистая и отутюженная парадка! А на левой мочке он носил крошечную сережку – золотой череп, но не с традиционными скрещенными мослами древнего Веселого Роджера, а с целой вязанкой косточек, таких крошечных, что едва разглядишь.

Дома я всегда надевал сережки и другие ювелирные украшения, уходя на свидания. От деда со стороны матери мне достались ушные клипсы, очень красивые, с рубинами величиной с ногтевую фалангу мизинца. Я любил драгоценности и жалел, что не смог взять их в учебку. Спору нет, такое украшение, как этот череп, здорово гармонирует с военной формой. Уши у меня не были проколоты – мама бы не одобрила, она считала, это только для девчонок, – но можно же заказать ювелиру клипсу… Деньги имеются, мне их выдали при выпуске, и зачем им плесневеть?

– Э-э-э… сержант? Прелестные сережки. Где вы их приобрели?

Он не состроил презрительную мину и даже не ухмыльнулся. Всего лишь спросил:

– Нравятся?

– А то!

Литое золото шикарно сочеталось с золотыми позументами и кантами парадного мундира, – наверное, каменья не дали бы такого эффекта. Я уже было подумал, что пара серег будет выглядеть еще круче, а непонятный пучок костей лучше заменить двумя скрещенными.

– В нашей военной лавочке есть такие?

– Нет, не было и никогда не будет, – покачал он головой и добавил: – Здесь ты такую штучку не купишь, – по крайней мере, я на это надеюсь. Но вот что обещаю твердо: когда мы окажемся там, где они продаются, я дам знать.

– О, спасибо!

– Не за что.

Потом я увидел еще несколько золотых черепов; при одних косточек было больше, при других – меньше. Моя догадка оказалась верна: сережку разрешается носить вместе с военной формой, по крайней мере в увольнении. Очень скоро мне выпал шанс «купить» ее – и цена висюльки оказалась заоблачной.

Случилось это в ходе операции «Жучиный дом», которая в учебниках истории фигурирует как Первое сражение на Клендату. Незадолго до этого Буэнос-Айрес превратился в руины, и его гибель заставила наших сурков осознать: происходит что-то нехорошее. Тут ведь вот какая штука: человек, не побывавший в космосе, не очень-то верит в существование других планет, по крайней мере всерьез. Помнится, я и сам в сопливом возрасте смотрел на это дело через розовые очки.