– Просто не верится, что это происходит со мной! – И снова обвел роту взглядом. – Толпа обезьян… Хотя нет, до обезьяны вам как до Луны. Всего лишь стая паршивых шавок. Впалогрудые, вислопузые, слюнявые беженцы из-под маминой юбки. Да я отродясь не видел такого позорного скопища испорченных недорослей. Кишки втянуть! Вперед смотреть! Что неясно?

Я втянул живот, хоть и не был уверен, что команда относится и ко мне.

Продолжалось это долго, и я, слушая сержантский рев, напрочь забыл о том, что промерз до костей. Зим ни разу не повторился, не обронил нецензурного слова. Позже я узнал, что такие слова у него припасены для особо серьезных залетов; в период моего обучения они не пригодились. Но что он себе охотно позволял, так это описывать самым подробным и оскорбительным образом наши недостатки: физические, психические, генетические и этические.

Однако я почему-то никогда не обижался. Мне даже захотелось освоить этот красочный и доходчивый язык. Жаль, что такого златоуста не было в нашем дискуссионном клубе.

Сержант наконец наорался. Теперь казалось, он вот-вот расплачется.

– Боже, я этого просто не выдержу! – сокрушался Зим. – Надо как-то подразгрузить нервную систему. Был у меня в шестилетнем возрасте набор деревянных солдатиков, так вы им в подметки не годитесь… КОРОЧЕ! Кто из вас, вши трущобные, возомнил, что способен меня свалить? Найдется в этой толпе хоть один смелый? Отвечать!

Наступила тишина; у меня и мысли не было ее нарушить. Свалить этого громилу? Да он меня соплей перешибет.

Где-то в конце строя, на правом фланге, раздался голос:

– Навехно… я смоху… сэх…

Зим аж просиял:

– Отлично! Иди-ка сюда, хочу на тебя полюбоваться.

Рекрут подчинился. Полюбоваться и правда было на что: как минимум на три дюйма выше сержанта Зима, да и в плечах пошире.

– Фамилия, солдат.

– Бхекинхидж, сэх… Вешу двести десять фунтов, и я вовсе не вислопузый.

– Как желаешь драться?

– Сэх, выбихайте сами, как вам умехеть. Я не пхивихедливый.

– Ладно, без правил. Начинай, когда захочешь. – И Зим отбросил трость в сторону.

Поединок начался… и моментально закончился. Наш здоровяк сидит на земле, держит правой рукой левую. И потрясенно молчит.

Над ним склонился Зим:

– Перелом?

– Да, похоже на то… сэх…

– Ну, извини. Ты меня немножко поторопил. Где санчасть, знаешь? Нет? Не беда. Джонс! Брекинриджа – в санчасть.

Когда беднягу уводили, Зим хлопнул его по правому плечу и тихо напутствовал:

– Через месяцок еще разок попробуем – я тебе объясню, что сейчас было.

Может, эти слова и предназначались только Брекинриджу, но они прозвучали в шести футах от того места, где стоял я, медленно превращаясь в глыбу льда.

Зим отошел и громогласно заявил:

– Итак, один мужчина в этой роте нашелся. Уже легче. Есть ли другой? Или даже двое? Рискнет ли парочка хилых жаб выйти против меня? – Его взгляд прошелся вправо-влево по строю. – Бесхребетные слизни! Цыплячьи души! О! О! Да неужели? Сюда, сюда!

Двое парней, стоявших плечом к плечу, вышли разом. Наверное, успели договориться шепотом, но они тоже стояли слишком близко к правому флангу, так что я ничего не услышал.

Зим улыбался:

– Фамилии, пожалуйста. Это для ваших близких родственников.

– Генрих.

– Что – «Генрих»?

– Генрих, сэр. Битте. – Генрих торопливо обменялся парой фраз с соседом и вежливо добавил: – Он еще плохо знает нормативный английский, сэр.

– Мейер, майн герр, – сказал второй.

– Ничего страшного, тут многие плохо говорят по первости, я и сам таким был. Скажи Мейеру, чтобы не переживал – научится. Но он хоть соображает, что делает?

– Яволь, – подтвердил Мейер.

– Конечно, сэр. Он понимает английский, только говорит медленно.

– Вот и прекрасно. Ребята, этими шрамами на физиономиях вы где обзавелись? В Гейдельберге?

– Найн… нет, сэр, в Кёнигсберге.

– Это не одно и то же? – Зим подобрал трость, крутанул ею и спросил: – Хотите, одолжу эту штучку?

– Так будет нечестно по отношению к вам, сэр, – ответил Генрих, тщательно проговаривая слова. – Без оружия, если не возражаете.

– Как скажешь. Да я, может, и не отдал бы ее. Кёнигсберг, говоришь? Правила?

– Какие могут быть правила, сэр, когда двое на одного?

– Любопытная точка зрения. Что ж, договоримся хотя бы о том, что выдавленные глаза будут возвращены владельцам. И скажи своему корпсбрудеру: я готов. Начинайте, когда захотите.

Зим снова отбросил трость, и кто-то ее поймал.

– Шутите, сэр? Глаза выдавливать мы не будем.

– Ладно, не будем. Огонь по готовности, Гридли!

– Сэр?

– Давайте атакуйте. Или возвращайтесь в строй.

Вряд ли я тогда понял, что произошло; сейчас описываю то, чему впоследствии научился на тренировках. Кажется, это выглядело так. Двое одновременно двинулись на ротного, и вот они атакуют под углом сорок пять градусов, но еще не вышли на дистанцию удара. В такой позиции обороняющийся может выбирать из четырех маневров, чтобы реализовать свое преимущество в подвижности и координации. Сержант Зим потом объяснил, что любая группа слабее одиночки, при условии, что у нее нет безупречного навыка совместной работы. И это истинная правда.

К примеру, Зим мог нанести одному ложный удар, моментально сблизиться с другим и обездвижить его, разбив коленную чашечку, а потом спокойно разобраться с первым.

Но сержант предпочел ждать. Мейер двигался быстро, он хотел взять на корпус, а потом Генрих обработал бы упавшего ногами. Так выглядел замысел поначалу.

А далее, мне думается, произошло вот что. Мейер промахнулся. Сержант Зим успел повернуться к нему грудью, при этом выбросив ногу и попав Генриху в живот. Через миг Мейер взлетел в воздух – к энергии его движения Зим, не скупясь, добавил свою.

На самом деле я уверен только в одном: бой вышел недолгим, и вот уже немцы мирно отдыхают, лежа в линию, один лицом вверх, другой носом вниз, а над ними стоит нисколько не запыхавшийся Зим.

– Джонс! – позвал он. – Отставить: Джонса нет. Махмуд! Сходи за водой, приведи их в чувство. У кого моя зубочистка?

Через несколько минут двое мокрых солдат вернулись в строй. Зим поглядел на нас и ласково поинтересовался:

– Еще желающие? Или можно приступать к разминке?

Я сомневался, что охотники найдутся, да и сержант явно был уверен, что задал риторический вопрос. Но с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел парень и приблизился к Зиму. Тот оглядел нахала с головы до ног:

– Только один? Или выберешь напарника?

– Один, сэр.

– Как скажешь. Фамилия?

– Судзуми, сэр.

У сержанта округлились глаза.

– Полковнику Судзуми не родственник?

– Имею честь быть его сыном, сэр.

– Вот даже как? Ну хорошо… Черный пояс?

– Нет, сэр. Еще нет.

– Рад, что ты это признаешь. Ладно, Судзуми, будем играть по правилам соревнований или вызвать «скорую»?

– Как вам угодно, сэр. Но если мне позволено высказать мнение: благоразумнее было бы соблюдать правила соревнований.

– Интересно, как ты себе это представляешь? А впрочем, будь по-твоему.

Зим избавился от своего жезла власти, а затем – ничего себе! – поединщики попятились, стали лицом друг к другу и поклонились.

И вот они кружат в полуприседе, делая осторожные выпады, – ни дать ни взять бойцовые петухи.

Внезапно сблизились – и малыш лежит, а сержант летит через него кувырком. Но за этим не последовал глухой парализующий удар оземь. Зим перекатился и оказался на ногах одновременно с Судзуми, лицом к нему.

– Банзай! – воскликнул Зим и ухмыльнулся.

– Аригато, – с улыбкой поблагодарил Судзуми.

После кратчайшей паузы они схватились. Я ждал, что сержант опять полетит, но этого не произошло. Зим ужом проскользнул сквозь оборону противника. Замельтешили руки и ноги, а когда движения замедлились, я увидел, что сержант заталкивает левую ступню Судзуми в его правое ухо.