– Я сам был половинкой кинологической пары. Когда мой нео перешел в разряд безвозвратных потерь, меня полтора месяца продержали на успокоительных, а после перевели в другую службу. Джонни, вот ты столько разных курсов закончил – почему не научился чему-нибудь полезному?
– Сэр?
– А теперь уже поздно… Ладно, забудь. Мм… Похоже, о тебе хорошего мнения учитель истории и нравственной философии. Пишет, ты не глуп, а всего лишь невежествен и предвзят, но в этом вина не твоя, а твоего окружения.
– Он правда так написал? – поразился я.
– Я хорошо его знаю. Поверь, это высшая похвала.
«Невежествен», «предвзят» – мне это похвалой вовсе не показалось. Вот же старый высокомерный сухарь!
– И парень, получивший «С» с минусом за сочинение на тему «О роли телевидения», не может быть совсем безнадежным. Думаю, нам стоит учесть рекомендацию мистера Дюбуа. Как насчет пехоты?
Я выходил из Федерального здания подавленным, но не сказать что несчастным. Все-таки я теперь военный; в кармане документ, подтверждающий этот факт. Меня не отправят на свалку для неизлечимых тупиц.
Несколько минут назад закончился рабочий день, в здании оставался только малочисленный ночной персонал да несколько захлопотавшихся клерков. В ротонде мне встретился человек, который уже шел к выходу. Вроде я где-то видел раньше это лицо…
А он встретил мой взгляд и кивнул как знакомому. И отрывисто проговорил:
– Добрый вечер. Тебя еще не отправили?
Ну да, это флот-сержант, который нас с Карлом привел к присяге. У меня аж челюсть отпала: он в цивильном, на двух ногах и при обеих руках.
– Добрый… вечер… сержант… – пролепетал я.
Он безошибочно прочитал выражение моего лица, окинул себя взглядом и улыбнулся:
– Успокойся, парень, мне не надо после работы выглядеть пугалом для добровольцев. Так ты получил назначение?
– Только что, сэр.
– Куда?
– В мобильную пехоту.
Он расплылся в счастливой улыбке и протянул руку:
– Мои войска! Дай пять, дружище! Мы из тебя сделаем солдата! Если не прикончим в ходе подготовки. Впрочем, может случиться и то и другое.
– А это хороший выбор? – с сомнением спросил я.
– «Хороший выбор»? Сынок, это единственный выбор. Мобильные войска – это и есть армия. Все остальные – кнопкодавы или профессора. Они только подают инструменты, а работу делаем мы. – Он снова пожал мне руку и добавил: – Как устроишься, пришли открытку. Флот-сержант Хо, Федеральное здание. Дойдет. Удачи, парень.
Он расправил плечи, вскинул голову и ушел чеканным шагом.
А я взглянул на свои пальцы. Только что они держали правую руку флот-сержанта, которой у него на самом деле нет. Надо же, а ведь совсем как настоящая – теплая, и пожатие крепкое. Управляемый протез давно не диковина, но одно дело – читать про него, и совсем другое – познавать в ощущениях.
Я вернулся в гостиницу, где жили в ожидании отправки к месту службы новобранцы. Нам даже мундиры еще не выдали, только безликие комбинезоны – мы их носили днем, а вечером переодевались в свое. У себя в номере я занялся укладкой вещей для отправки домой – утром предстояло тронуться в путь. Вайсс предупредил, чтобы я не брал ничего лишнего. Солдату разрешается иметь семейные фотографии и музыкальный инструмент, на котором он умеет играть (я не умел, так что ко мне эта поблажка не относилась). С Карлом мы попрощались три дня назад, он получил-таки назначение в Научно-исследовательский корпус. Я за него был настолько же рад, насколько он расстроен вытянутым мною лотерейным билетом. Улетела и малютка Кармен, получившая звание кадет-гардемарин и испытательный срок, – быть ей пилотом, если выдержит подготовку. Я не сомневался, что выдержит.
Появился мой сосед по комнате.
– Ну как, получил направление? – спросил он.
– Ага.
– И куда?
– В мобильную пехоту.
– В пехоту? Ну ты лопух! Вот уж влип так влип.
Я возмущенно выпрямился и произнес:
– Прекрати! Мобильная пехота – лучший род войск в армии! Мы и есть армия! Мы всю работу делаем, а вы, никчемы, инструменты нам подаете!
Сосед расхохотался:
– Тебя ждет разочарование.
– Захлопни пасть! Не то кулаком заткну!
3
И будет пасти их жезлом железным…
Откр. 2: 27
Курс молодого бойца я проходил в северной прерии, в лагере имени генерала Артура Карри, вместе с парой тысяч таких же юных горемык. Под словом «лагерь» я подразумеваю территорию с минимумом стационарных сооружений, которые служили ангарами и складами. Мы ели и спали в палатках, остальное время жили на открытом воздухе, хотя в ту пору я не назвал бы это жизнью. Мне, выросшему в теплом климате, казалось, что Северный полюс лежит в пяти милях от лагеря. И даже не лежит, а так и норовит подползти. Не иначе настал очередной ледниковый период.
Согревала нас только физподготовка, благо заботами начальства ее хватало с избытком.
В первый день нас разбудили еще до зари. Такое чувство, будто и часа не проспал, – сказалась резкая смена часовых поясов. Просто не верилось, что я мог кому-то понадобиться посреди ночи.
Но начальство не шутило. Где-то репродуктор разразился военным маршем, и этот рев разбудил бы даже мертвого. Какая-то вредина, шагая по проходу между койками, орала: «Подъем! Выходи строиться! Галопом!» Едва я натянул на голову одеяло, вредина подскочила и сбросила меня на холодную и твердую землю.
И тут не было ничего личного – опрокинув койку, злодей даже не полюбовался на мое падение.
Через десять минут, в брюках, нательной рубашке и ботинках, я встал в неровную шеренгу. Из-за горизонта показался краешек солнца, и мы приступили к разминочным упражнениям. Командовал нами суровый, здоровенный, очень широкоплечий мужчина в такой же форме, что и на нас. Разница состояла лишь в том, что я себя ощущал плохо забальзамированным покойником, а этот тип весь лучился жизнью: до синевы побрит, в брюках с отутюженными стрелками, ботинки – хоть смотрись как в зеркало, и вообще он выглядел бодрым, отдохнувшим, готовым к любым свершениям. Такое впечатление, будто сон ему без надобности, достаточно техосмотра через каждые десять тысяч миль и периодической мойки.
– Р-разговорчики! – громыхнул он. – Р’няйсь! Смирно! Я борт-сержант контрактной службы Зим, ваш ротный. Обращаясь ко мне, отдавайте честь и говорите «сэр». Так же обращаться ко всем, у кого инструкторская палка. – Для наглядности он закрутил мулине принесенной тростью.
Накануне вечером, когда нас привезли в лагерь, я видел людей с этими тросточками и решил сам такой обзавестись – неплохо ведь смотрится. А теперь передумал.
– …Здесь не хватает офицеров, поэтому тренировать вас будем мы. Кто чихнул?
Молчание.
– КТО ЧИХНУЛ?!
– Я, – отозвался чей-то голос.
– Что – «я»?
– Я чихнул.
– Я чихнул, СЭР!
– Я чихнул, сэр. Простудился, сэр.
– Да ну? – Зим подошел к чихнувшему, упер ему трость в верхнюю губу прямо под носом и резко спросил: – Фамилия?
– Дженкинс… сэр.
– Дженкинс, – повторил Зим так, будто это нехорошее, даже ругательное слово. – Надо полагать, ты и ночью в дозоре чихнешь, потому что в носу засвербит? Чихнешь?
– Надеюсь, что нет, сэр.
– Вот и я надеюсь. Так говоришь, простудился. Гм… Ничего, это поправимо. Посмотри вон туда, видишь вещевой склад?
Я посмотрел – и увидел только прерию. Впрочем, маячил одинокий домик чуть ли не на горизонте.
– Выйти из строя. Три круга вокруг склада. Бегом марш! Бегом, я сказал! Галопом! Бронски! Поторопи курсанта.
– Есть, сардж. – Вслед за Дженкинсом пустился один из пяти или шести обладателей инструкторской палки.
Он легко догнал Дженкинса и врезал ему тростью по мягкому месту.
Зим повернулся к нам, дрожащим от стужи в строю. Прошелся туда-сюда вдоль шеренг, оглядел каждого и ужасно разочаровался. Наконец остановился, грустно покачал головой и сказал, будто отвечая своим мыслям, но таким тоном, что проняло нас всех: