Мне жутко захотелось на них гаркнуть; сдерживало лишь успокаивающее влияние личности Бонфорта. Денек нынче выдался тяжелый – несмотря на блестящее выступление, я был раздавлен тем, что недавно произошло. Хотелось сказать Роджу, что, не будь император действительно великим человеком, царственным в лучшем смысле слова, мы бы влипли по-настоящему – исключительно потому, что меня не натренировали как следует! Но вместо этого я раздраженно буркнул:

– Изменение внесено, и ничего больше обсуждать.

– Это ты так полагаешь! – взвился Корпсмен. – А я уже два часа как передал правильный список журналистам! Теперь иди и возвращай все на свои места, ясно? Родж, свяжись еще раз с дворцом, скажи…

– Тихо! – сказал я. Корпсмен заткнулся, и я взял тоном ниже: – Родж, с юридической точки зрения вы, может, и правы, не знаю. Зато знаю, что император в Брауне усомнился. Если кто из присутствующих желает пойти поспорить с императором – пожалуйста. Лично я никуда больше идти не собираюсь. А собираюсь я снять эту допотопную смирительную рубашку, сбросить башмаки, высосать бочку виски и завалиться на боковую.

– Погодите, шеф, – возразил Клифтон, – у вас еще пятиминутное выступление по всеобщей сети с объявлением нового состава правительства.

– Сами объявите. Как мой первый зам в этом правительстве.

Клифтон растерянно заморгал:

– Хорошо…

Но Корпсмен настаивал:

– А с Брауном что делать? Ему ж обещали.

Клифтон глянул на него пристально:

– Я ничего такого не припоминаю. Его, как и прочих, лишь спросили, согласен ли он работать в правительстве, – это ты имеешь в виду?

Корпсмен замялся, словно актер, спутавший роль:

– Конечно. Это все равно что обещание.

– Ничего подобного – пока не объявили состав кабинета.

– Говорю тебе, его объявили. Два часа назад.

– Мм… Билл, боюсь, тебе придется еще раз созвать репортеров и сказать, что ты ошибся. Или хочешь, я их соберу и заявлю, что им по недоразумению достался черновой вариант, не одобренный мистером Бонфортом окончательно. Но сделать это следует до оповещения по всеобщей сети.

– Погоди. А этому – так все и спустить с рук?

Похоже, Билл имел в виду скорее меня, чем Виллема, однако ответ Роджа свидетельствовал об обратном:

– Да, Билл. Сейчас не время устраивать конституционный кризис, не стоит оно того. Ну как, объявишь сам? Или лучше мне?

Повадками Корпсмен напоминал кошку, которая вынуждена подчиняться лишь потому, что ее держат за шкирку. Он скривился и пожал плечами:

– Ладно уж, сам скажу. По крайней мере, сформулирую так, чтобы минимизировать ущерб.

– Спасибо, Билл, – мягко ответил Родж.

Корпсмен направился к выходу. Я окликнул его:

– Кстати, Билл! Раз уж будете говорить с прессой, у меня для нее еще одно заявление.

– А? Что там еще?

– Ничего особенного. – Я буквально с ног валился от усталости. Роль постоянно держала на пределе. – Только скажите им, что мистер Бонфорт простудился и врач прописал ему постельный режим. Я вымотался как собака!

Корпсмен фыркнул:

– Лучше скажу – пневмония.

– Как угодно.

Стоило ему выйти, Родж наклонился ко мне:

– Шеф, я бы так делать не стал. Сейчас самые важные дни.

– Родж, мне правда нехорошо. Можете вечером по стерео об этом упомянуть.

– И?

– Короче, я собираюсь лечь и не вставать. Почему, в конце концов, Бонфорт не может «простудиться» до тех пор, пока он не придет в норму? Каждый выход в этой роли увеличивает вероятность, что кто-нибудь углядит фальшь. Да еще Корпсмен со своими вечными подковырками. Артист не может выкладываться в полную меру, если под руку постоянно тявкают. Так что пора кончать. Занавес!

– Да не обращайте на него внимания, шеф. Я постараюсь, чтобы Корпсмен вам не досаждал. Здесь ведь не в теснотище на корабле – масса возможностей не мозолить друг другу глаза.

– Нет, Родж, я уже все обдумал. И нет, я вас не брошу. Останусь, пока мистер Бонфорт не сможет показаться на людях. Просто на всякий пожарный. – Мне стало как-то не по себе – я вспомнил, что император просил не отступать и что он на меня надеется. – Только мне действительно лучше не вылезать лишний раз. До сих пор все шло гладко. Да, они знают, что на обряд усыновления явился не Бонфорт, однако не смеют об этом заявить и доказать ничего не смогут. Те же люди, возможно, подозревают, что и сейчас вместо него действует дублер, но не знают наверняка. Поскольку не могут исключить, что Бонфорт выздоровел настолько, что смог сегодня прийти на аудиенцию. Верно?

Клифтон вдруг как-то виновато смутился:

– Боюсь, они практически уверены, что вы – дублер, шеф.

– Почему?

– Мы не сказали вам всей правды – не хотели чересчур нервировать. Док Чапек после первого же осмотра сказал: он лишь чудом может встать на ноги к аудиенции. И те, кто его накачал, наверняка это знали.

Я сдвинул брови:

– То есть вы мне голову морочили, говоря, что он идет на поправку. Родж, что с ним? Скажите правду.

– На этот раз я говорил вам правду, шеф. Потому и предлагал навестить его, хотя прежде ваше нежелание с ним встречаться меня более чем устраивало. – Помолчав, он добавил: – Может, пойдете все же с ним побеседуете?

– Мм… Нет.

Причины были прежние. Раз уж придется играть и дальше, пусть хоть подсознание мое не отчебучит какой-нибудь пакости. Изображать нужно человека здорового.

– Тем не менее, Родж, все, что я сказал, остается в силе. Более того, в свете всего, что вы сообщили, это еще существеннее. Если они практически уверены, что сегодня его заменял дублер, то рисковать нельзя. Сегодня мы застали их врасплох, а может, в нынешних обстоятельствах меня невозможно разоблачить. Но не вечно же так будет! Они могут придумать убийственную проверку, которую я не пройду, – и всё, кранты. – Я еще раз оценил обстановку. – Да, лучше мне пока «заболеть» на все оставшееся время. Билл прав – пусть будет пневмония.

Такова уж сила внушения – проснулся я наутро с заложенным носом и резью в горле. Док Чапек выкроил время, чтобы меня подлечить, и к вечеру я вновь почувствовал себя почти человеком. Все же доктор выпустил бюллетень о «вирусном заболевании мистера Бонфорта». Лунные города герметичны и воздухом снабжаются через системы кондиционирования, так что никому не хотелось подцепить воздушно-капельную инфекцию; никто не попытался к мне прорваться. Целых четыре дня я бездельничал, читал библиотеку Бонфорта – и собрания его статей, и просто книги… Я обнаружил, что политика и экономика страшно увлекательны. Никогда б не подумал. Император прислал мне цветы из дворцовой оранжереи – или они были для меня лично?

Не важно. Я бездельничал и наслаждался возможностью быть Лоренцо или даже просто Лоуренсом Смитом. Правда, ловил себя на непроизвольных перевоплощениях, стоило кому-нибудь войти, но тут уж ничего не поделаешь. Необходимости в них, впрочем, не было: приходили лишь Пенни и доктор Чапек, да еще Дэк разок заглянул.

Однако даже страна лотофагов в конце концов надоедает. На четвертый день я устал от своей комнаты не меньше, чем от продюсерских приемных, и затосковал от одиночества. Никто за меня не тревожился, визиты доктора Чапека носили чисто профессиональный характер, а Пенни заходила всего пару раз, и то ненадолго. К тому же она снова перестала называть меня «мистером Бонфортом».

Когда в дверях показался Дэк, я был просто счастлив:

– А, Дэк! Что новенького?

– Да ничего особенного. Пытался одной рукой ремонтировать «Томми», другой – помогать Роджу с его политическими закавыками. Восемь против трех – наживет он себе язву желудка с этой кампанией. – Он уселся на диван. – Политика!

– Слушай, Дэк, а ты-то как влез в это дело? Всю жизнь считал, что «дальнобойщики» политикой интересуются не больше, чем актеры. А ты и подавно.

– И да, и нет. Они и не касаются всей этой ерунды, пока имеют возможность спокойно летать с планеты на планету. Но для этого нужен груз, для груза – торговля, а для выгодной торговли нужна свобода без всяких там таможен и закрытых зон. Свобода! И вот тут уже – политика! Я-то сам начал с объединения «транзитников» – мы добивались, чтобы при трехсторонней торговле не брали пошлину дважды. А это требование было в списке мистера Бонфорта. Дальше одно цеплялось за другое, и вот я уже шесть лет как вожу его яхту, а с последних всеобщих выборов еще и представляю нашу гильдию в Великой Ассамблее. – Дэк вздохнул. – Сам толком не понимаю, как втянулся.