– Оригинально же ты эту верность выражаешь… Ладно, сядь, налей себе еще. И рассказывай.

И я рассказал ему все. Одной порции выпивки на весь рассказ не хватило, пришлось наливать еще, и под конец мне полегчало. Узнав о похищении, император пришел в ярость, а когда я поведал, что сделали с сознанием Бонфорта, лицо Виллема стало подобно маске разгневанного Юпитера. Наконец он тихо спросил:

– Значит, он поправится на днях?

– Доктор Чапек так говорил.

– Ты не позволяй ему работать, пока не вылечится до конца, ладно? Этому человеку цены нет, понимаешь? Он стоит полудюжины таких, как мы с тобой. Продолжай представление, дай ему прийти в себя. Он нужен Империи.

– Да, сир.

– Оставь ты это «сир»! Раз уж замещаешь его, так и зови меня Виллемом, как он. Знаешь, на чем ты попался?

– Нет, си… нет, Виллем.

– Он уже двадцать лет как зовет меня Виллемом. И я очень удивился, когда он в личной беседе, пусть и по государственному вопросу, перестал меня так называть, но еще ничего не заподозрил. И все-таки, несмотря на твою великолепную игру, сомнения у меня закрались. Потом мы пошли смотреть поезда – и все стало ясно!

– Простите, но как?

– Ты был вежлив, дружок! Я не раз показывал ему мою железную дорогу, и он в отместку достаточно грубо высказывался в том духе, что взрослому человеку не пристало заниматься такими глупостями. Со временем это превратилось в маленький спектакль, который нам обоим доставлял громадное удовольствие.

– Ой. Я не знал…

– Откуда же ты мог знать?

Я подумал, что как раз было откуда. Это проклятое фарли-досье должно было мне сообщить… Только потом до меня дошло, что архив ни в чем не виноват. Он создавался как памятка известному человеку о людях менее известных, а уж императора трудно к таким отнести! Естественно, Бонфорту не было нужды записывать подробности знакомства с Виллемом! Кроме того, он наверняка считал неприличным заносить личные сведения о своем повелителе в досье, куда может сунуть нос любой клерк. Я прохлопал ушами очевидное. Впрочем, догадайся я раньше, досье все равно не стало бы полнее.

Император тем временем продолжал:

– Ты очень большой молодец, и после того, как рисковал жизнью, отправляясь в Гнезда Кккаха, не удивительно, что взялся обвести и меня. Скажи, я мог видеть тебя по стерео или еще где?

Когда император потребовал, я назвался настоящим именем, теперь же робко назвал и сценическое. Услыхав: «Лоренцо Смайт», император всплеснул руками и захохотал. Это меня несколько задело.

– Вы обо мне слыхали?

– Слыхал ли?! Да я же один из вернейших твоих поклонников!

Он еще раз внимательно оглядел меня:

– Ну вылитый Джо Бонфорт! Не могу поверить, что ты и есть Лоренцо!

– Однако я именно Лоренцо.

– Да я верю, верю! Помнишь ту комедию, ты там бродягу играл? Сначала корову пытался подоить – та ни в какую! А в конце хотел поужинать из кошачьей миски, да тебя кот прогнал!

Я подтвердил.

– Пленку, где это было записано, я до дыр протер! Смотрел – и смеялся, и плакал одновременно!

– Так и было задумано. – Поколебавшись, я сознался, что мой бродяга скопирован у одного из величайших актеров прошлого. – А вообще я драматические роли предпочитаю.

– Как сегодня, например?

– Ну… не совсем. Эту роль один раз сыграть больше чем достаточно. Не хотелось бы продолжать.

– Верю. Значит, ты скажи Роджеру Клифтону… Нет, не говори Клифтону ничего. И вообще, Лоренцо, лучше никому не знать, как мы провели этот последний час. Если ты скажешь Клифтону, даже если добавишь, что я просил не беспокоиться, он просто занервничает. А ему надо работать… Давай-ка сохраним это между нами, а?

– Как будет угодно императору.

– Оставь ты, бога ради. Просто так оно будет лучше. Жаль, не могу навестить дядюшку Джо, да и чем бы я ему помог? Хотя раньше и считали, что прикосновение королевской руки творит чудеса. В общем, никому ничего не скажем и будем делать вид, что я ни о чем не догадался.

– Хорошо… Виллем.

– Теперь тебе, наверное, пора. Я и так надолго тебя задержал.

– Да сколько пожелаете!

– Я позову Патила, он проводит… или сам найдешь дорогу? Постой… Погоди минутку.

Он полез в стол, бормоча про себя: «Опять эта девчонка тут порядок наводила! А, вот…» Из ящика он вытащил небольшой блокнот:

– Вряд ли мы еще встретимся. Не мог бы ты перед уходом оставить мне автограф?

Роджа с Биллом я нашел в верхней гостиной. Они грызли ногти от нетерпения. Завидев меня, Корпсмен вскочил:

– Где ты пропадал, черт тебя дери?

– У императора, – холодно ответил я.

– За это время пять или шесть аудиенций можно провести!

Я не удостоил его ответом. После памятного спора о речи мы с Корпсменом продолжали работать вместе, но это был брак по расчету, а не по любви. Мы сотрудничали, однако топор войны не зарыли, и он мог в один прекрасный день вонзиться мне между лопатками. Я не предпринимал шагов к примирению и причин к этому не видел. По-моему, его родители переспали спьяну на каком-нибудь маскараде.

Ни с кем другим в нашей компании я не ссорился, однако Корпсмен готов был принять от меня лишь один тип поведения – лакейскую покорность. На такое я не мог пойти даже ради мира в команде; я, в конце концов, профессионал, нанятый для очень трудной профессиональной работы. Мастера не протискиваются с черного хода, их, как правило, уважают.

Так что Билла я проигнорировал и обратился к Роджу:

– А где Пенни?

– С ним. И Дэк с доктором – тоже.

– Он здесь?

– Да. – Поразмыслив, Клифтон добавил: – В смежной с вашей спальне, она предназначалась для супруги лидера официальной оппозиции. Там единственное место, где можно обеспечить ему необходимый уход и полный покой. Надеюсь, вас это не стеснит?

– Нет, конечно.

– Мы вас не побеспокоим. Спальни соединены гардеробной, но ее мы заперли, а стены звукоизолированы.

– Ну и отлично. Как он?

– Лучше. Много лучше – в целом. – Клифтон нахмурился. – Почти все время в сознании. – Подумав, он добавил еще: – Если хотите, можете его навестить.

Над ответом я размышлял долго.

– А что док говорит – скоро он сможет выйти на люди?

– Трудно сказать. Довольно скоро.

– А все же? Три, четыре дня? Тогда можно отменить пока что всякие встречи и убрать меня наконец со сцены. Так? Родж… как бы вам объяснить… Я с радостью повидал бы его и выразил мое уважение, но не раньше, чем выйду на публику в его роли последний раз. Иначе я не смогу правильно его играть.

Когда-то я допустил ужасную ошибку, пойдя на похороны отца. Долгие годы после, думая о нем, я видел его лежащим в гробу. Лишь много времени спустя мне удалось воскресить в памяти его истинный облик – мужественного и властного человека, который строго меня воспитывал и обучал ремеслу. Я боялся, что с Бонфортом выйдет то же самое. До сих пор я играл бодрого здорового мужчину в расцвете сил, каким видел его в многочисленных стереозаписях. Если я увижу Бонфорта больным и слабым, это может сказаться на моей игре.

– Не настаиваю, – ответил Клифтон, – вам видней. Можно, конечно, отменить все встречи, но хотелось бы, чтобы вы были на подхвате до его полного выздоровления.

Я чуть было не ляпнул, что император просил меня о том же, однако вовремя прикусил язык. Разоблачение несколько выбило меня из роли. Воспоминание об императоре напомнило еще об одном деле. Я вынул из кармана исправленный список и отдал его Корпсмену:

– Билл, это одобренный вариант для новостных служб. Одно изменение: вместо Брауна – де ла Торре.

– Что?

– Хезус де ла Торре вместо Лотара Брауна. Так пожелал император.

Клифтон удивился, а Корпсмен удивился и разозлился:

– Какая ему разница?! Нет у него такого права, черт бы его побрал!

Клифтон тихо добавил:

– Билл прав, шеф. Как юрист, специализирующийся по конституционному праву, могу вас заверить, что утверждение списка императором – акт чисто номинальный. Вы не должны были позволять ему вносить какие бы то ни было изменения.