– Наскучили, верно, люди. Хозяйка, поди, ленивая оказалась.
Снова истошный крик пронёсся по лесу.
– Вот помешанная! Аки нашу кобылку не испортила, пойду, прогоню подальше, – вылез Велига из саней, захватил с собой топор.
В лесу увидел, мерцает огонь.
“Ведьмы что ли там сидят? “ – поёжился от страха пономарь, а ноги на костёр привели.
– У-у-у! И-и-и!
Сидит мужичок, накинув шубу на плечи, у костра, руки греет и временами орёт.
Долго его Велига рассматривал. Домовой, не домовой? Вроде крестится рукой.
– У-у-у! И-и-и!
– Ну и что ты вопишь? – спросил с интересом незнакомца.
– А что нельзя? – оглянулся чудак, приметив молодца.
– Спать не даёшь.
– А откуда я знал, что кто-то в лесу есть. Мне страшно-то одному. Вот и кричу.
– Кричи на здоровье. Только за версту отойти отсель, пока тебе башку не проломил!
Покряхтел скоморох, встал и завертелся на дороге колесом, вставая то на руки, то на ноги, играя в домре.
– Ну и потешник! Ей, осади-ка свой пыл, на тебе алтын.
Остановился скоморох, снял колпак, поклонился, взял медную монету.
– Гонят нас по всему царству. Скоро не будет весельчаков на земле Русской. Музыки не услышите. Домры отбирают и жгут как орудие сатаны!
– Окаянные! Слышал я, что мор с Москвы кликнули на простой народ, чтобы не столковались, да не били господ, как при Степане Разине.
Простившись, обнялись, поцеловались.
Вернулся Велига, юркнул в сани, а уснуть долго не мог.
К утру разнесло тучи. Алое солнышко блеснуло над лесом. Бодрая лошадка, отдохнув за ночь, резво бежала. К полудню въехали под звон колоколов в поселение.
Велига и Есеня, привязав лошадь к столбу, глянув на других коней, направились в постоялый двор. Отворив скрипящую кованую дверь в избу, путники невольно замерли на пороге.
За длинным столом сидели подвыпившие стремянные городовые стрельцы. Все как на подбор богатыри, кривая сажень в плечах. На кафтанах нашивки, плетённые из цветной шерстяной нити.
– Кто такие? – поднялся один из стрельцов, видимо старший, подошёл к ним, – поручные записи у вас есть?
– Нет. Мы по духовным тяжбам, – ответил Велига, переминаясь с ноги на ногу.
– Куда путь держите?
– В монастырь.
– А ведаете ли, что я обязан вам учинить наказание, бить батогами и кнутом.
– Почто?
– За своенравную отлучку от селения без поручных записей и записки в Стрелецком приказе. Мочь, вы разбойники?
– Вот те, крест! Не шатуны! – Велига подошёл к красному углу, глянул на иконы с покорностью, перекрестил себя двумя перстами, – спаси и сохрани от погибели, – повернулся к стрельцу. – А что эдакое поручные записи?
– А это ручательство, что вы не пришлые гулящие люди.
– Да нет же! Я звонарь, а Есеня – дьяк. Ни пропойцы, ни воры.
– Зачем топаете в монастырь?
– Для храма церковную одежду, утварь, книги жаждем заслужить. Бог смиловался, возвели новую церковь.
– На какой достаток?
– Миряне справили.
– А утварь тоже стяжать замыслили? Мошна при вас?
– Нет. Мы безденежные. Уповаем на подаяние монахов. Либо летом на монастырских землях отверстаем.
– Скорее второе. Монахи скупые ровно пчёлы. Для Господа роскошь скапливают, а её разбойники проматывают. – Стрелец усмехнулся, скосил глаза на дружков, хлебающих квасные щи, деловито откашлялся, сказал миролюбиво:
– Ну раз вы не тати. Присаживайтесь, подзакусите, да выпейте с нами. Во второй раз без поручных записей, коли попадётесь, выпарю!
За столом сидящие стрельцы рассмеялись.
Велига поклонился:
– Благодарствую за приглашение! Мне, капрал, куда садиться? То ли поближе к тебе, то ли с краю?
– Какой я тебе капрал! – возмутился стрелец.
– А как же, по Указу Федора Алексеевича ты не десятник, а капрал!
– Я тебе покажу капрала, увечишь языком и глазом, шельмец! А ну-ка, братцы, задайте ему нагоняй плетьми, чтобы не равнял нас с иноземцами.
Стрельцы кинулись на Велигу, пытаясь его завалить на скамью. Но звонарь не дался, раскидал по углам, а одного кинул к окну, порвав его головой бычий пузырь, чем было затянуто окно от холода.
– Стойте, братцы! – крикнул весело десятник, – зело хочу с ним побалакать.
Стрелец подошёл вплотную к пономарю.
– Как тебя по реклу4, смутьян?
– Велига. А тебя?
– Никита Салков. Слыхал про такого?
– Отродясь не приходилось.
– А всуе. Мой дед был шибко прославленным для воевод. А ты удалец, иди-ка к нам служить. Не обидим.
– Так вы поборами занимаетесь.
– А как же нам проживать? Где взять денежного и хлебного жалованья без подати?
– Нет, душа не желает к вам идти.
– Вольному – воля. Принуждать не стану. Пращевай! Да смотри, опасливо двумя перстами крестись, а то клещами сломают тебе рёбра слуги патриарха Иоакима.
Стрельцы встали из-за стола. Вышли. Оседлали лошадей. Взметнулась снежная пыль под копытами добрых коней.
Пономарь и дьяк отдохнули денёк на постоялом дворе. Купив у хозяина корм для лошади, отправились в путь.
Ехали по чистому полю, блистающему синими снегами. Солнце уже клонилось к западу. Местами встречались овражки. Впереди на косогоре виднелся лес.
– Велига, глянь-ка, что-то катиться сзади?
– Где? Не вижу.
– Правее смотри!
– Волки! – крикнул испуганно звонарь, – чёртова мара5, съедят! Видно всю падаль в округе пожрали. Наше спасение лес! Эй, родимая, скорее! – Велига безжалостно хлестал лошадку.
Стая неумолимо и молча догоняла.
Бедная кобыла почуяла близость зверей, вставала на дыбы, рвалась из оглоблей. Если бы не сани, лёгкой рысью ушла бы от погони. А тут ещё придачу два седока. Проваливаясь по глубокому снегу, упала, подмяв под себя передние ноги. Жалобно заржала.
Велига соскочил с саней.
– Хребет себе сломает! – кинулся к лошади, пытаясь её поднять.
Со стороны леса прозвучали выстрелы. Несколько ближних волков повались на снег.
С гиком из леса выскочили конники, стреляя в разбегающихся хищников.
Ошарашенные Велига и Есеня, разинув рты, глядели на своих нежданных спасителей. Лесные разбойники на конях встали в круг перед ними, загоготали басом.
– Вы живы или уже усохли? – подъехал к ним детина с рыжей бородой, – тыкая в грудь каждого рогатиной.
– Ладно, не балуй, а то слетишь с лошади! – огрызнулся пономарь.
– Гляди-ка, Гордей! Зубы кажет, видно, не покойник.
– Тащи их, Кремень, к атаману.
Сопровождая сани, “ушкуйники” – отчаянные молодцы ехали рядом, пели песню:
Под славным великим Новым-городом,
По славному озеру по Ильменю
Плавает – поплавает сер селезень,
Как бы ярой гоголь поныривает,—
А плавает – поплавает червлен корабль
Как бы молода Василья Буславьевича,
А и молода Василья со его дружиною хороброю,
Тридцать удалых молодцов:
Костя Никитин корму держит,
Маленький Потаня на носу стоит,
А Василий-ет по кораблю похаживает,
Таковы слова поговаривает:
«Свет моя дружина хоробрая,
Тридцать удалых добрых молодцов!
Ставьте корабль поперек Ильменя,
Приставайте, молодцы, ко Новугороду».
Высокие сосны теснились к скалам. На горной речке среди порогов застыл водопад. Сверкал лёд самоцветами от солнца. Казалось, дивный хрустальный дворец возник перед пропастью.
Дорога повернула вдоль берега реки и упёрлась в стену из заострённых бревен, врытых в землю.
Проехали через ворота во двор крепости. С трёх сторон возвышались неприступные скалы. Над вершинами кружились орлы.
Несколько изб и сторожевая башня примкнули друг к другу. Лишь часовня одиноко стояла от построек.
Из избы с резными деревянными решетками на окнах вышел Никита Салков. На плечи накинута кунья шуба. Красная рубаха надета навыпуск, на груди вышитая золотом и шелками. На ногах порты из сукна, сапоги из зелёного сафьяна. На голове горлатная шапка. Ни разбойник, а знатный боярин.