Бабушка буквально ловит меня, как только я порывисто захлопываю дверь на балкон.

– Доченька, что с тобой?

Обнимаю, хочу скрыть накатившие слёзы. Не сдержалась. Сердце в груди скачет, что от бабушки скрыть не удаётся. Отстраняется и смотрит в глаза. Такая тёплая и родная, она останется тут, а я уеду уже завтра днём, на чужбину в дом мужчины, от которого холод по коже, потому что он сам холодный как айсберг. Мне будет с ним плохо, чувствую, знаю. И это ещё хуже в сложившейся ситуации. Жить с нелюбимым и бояться его до ломоты в рёбрах, что может быть ещё хуже?

– Не хочу за него, бабушка, – тихим, почти не различимым, срывающимся шепотом.

– С ума сошла, – порывисто прижимает к себе, – нельзя так, милая, совсем нельзя.

Теплые руки гладят спину, а я из всего услышала очередное «нельзя», от которого волной горечь к самому горлу. Я призналась только ей, на эмоциях и не подумав. Сказала и пожалела. Лучше бы молчала. Кому лучше сделала? НИКОМУ!

– Это пройдёт. Всё хорошо будет. Он молодой, красивый, у них очень влиятельная семья, знаю лично как их отец воспитывал. Там не может быть плохой мужчина. Да и отец бы не отдал за плохого.

Опять закусываю губу. Выть хочу. Бабушка шепчет на ухо, чтобы ни дай Аллах кто-то услышал, а я не могу, срываюсь.

– Не люблю его!

Рот зажала, смотрит в шоке и с испугом.

– Не вздумай ему этого сказать. Ты уже замужем, дочка, уже. Всё ничего не вернёшь. И ему не говори этого никогда, мужчины эгоисты и эго у них выше, чем небо, скажешь и он запомнит, навсегда. А тебе с ним жить.

И я всхлипнула. Потому что как приговор прозвучало: «А тебе с ним жить».

Танцы, миллионы слов, напутствий, объятий, вспышек камер, улыбок, выступления артистов, музыка. Цветы в вазах, украшения, деньги, милые подарки от сестёр. Я просто не могла не улыбаться, так нужно было. Хотя, если быть честной, то что-то действительно вызывало улыбку. Например, танец Фахриды. Красиво, грациозно и наполнено чувственностью. Я бы тоже так танцевала с отдачей и наполненностью, если бы он смотрел… Я бы всё сделала. Но он не посмотрит, я для него больше не женщина. Я жена брата. Стала ею официально ещё утром, праздник – это тоже дань традиции, по факту всё решали старшие, вплоть до похода в местный орган управления.

Думаю, мама поняла, что я держу счастливое лицо через силу и не потому что хочу. Смотреть на бабушку не решалась, сболтнула лишнего и корила себя за это. Глупая. Необходимо было сохранить всё своё в себе! Кому легче стало? Правильно, никому.

– Ох… какая грустная невеста у нас, – сетует одна из женщин.

Мгновенно подбираюсь.

– Азалия просто устала, – отмахивается бабушка, – ты то небось не помнишь уже, как замуж то выскакивала.

Женщина смеётся и машет на бабушку рукой.

– Ещё как помню, Мухаммали был самым красивым у меня, – мечтательно произносит, возводя руки к небу, – даровал Аллах мужа красавца. Помню наш день как сейчас.

Женщины смеются, подшучивают друг над другом. Им весело, мне неконтролируемо больно. Как же несправедливо! Почему не он? Почему его брат? Неужели он кого-то так сильно любит…

И вдруг, неожиданная мысль от которой жгутом по коже.

А вдруг она не наша? Вдруг он не женится, потому что любит русскую к примеру?! Мне ли не знать, как наши мужчины падки на их белокурые волосы и голубые глаза! Руки в кулаки сжала, впиваясь ногтями в кожу.

НЕТ! НЕТ!!! Не смогу смотреть на то, как он с другой. Пусть даже с той с которой сочетаться браком не сможет.

– Аза, ты чего? Всё хорошо?

Перед глазами возникает обеспокоенное лицо Айше.

– Ты вся побледнела. Тебе не хорошо?

Отрицательно качаю головой. Так углубилась в свои мысли, что опять забыла, где нахожусь. Айше берёт мои ладошки и заключает в свои, словно согревая. Контраст зверский. Она горячая, я холодная как лёд.

– Вся холодная, совсем! – наклоняется ближе, – может быть вина?

В шоке смотрю на сводную сестру.

– Ты что, нельзя.

– Я знаю. Но мы немного. Хочешь?

Отказываюсь. Страшно ослушаться, а ещё страшнее быть пойманной. Это же запрет под красным светом для всех!

– Зря, я бы принесла, – делает ещё одну попытку Айше, присаживаясь рядом со мной.

– Не надо. Поймают, хуже будет.

– Да кто нас поймает? Там капля совсем, в гранатовый сок добавим, никто не поймёт в чём дело, а тебе легче будет.

Легче уже не будет.

– Нет, не стоит.

Сестра обнимает за плечи и целует в щёку, заглядывая в глаза. Мы никогда особо не были близки, её поддержка всё равно бесконечно приятна.

– Брат говорит, что они как европейцы.

Опять что-то дрогнуло внутри и опять образ белокурой женщины перед глазами. Такой какие они все могут быть. Открытые вещи, всё на показ, глаза горят и смотрят прямо без стеснения.

– Не понимаю тебя.

Садится удобнее и шепчет в ухо:

– Ну, что ты не поймёшь! На родине не живут, весь бизнес в другой стране, тебя туда же, по традициям не живут практически, я вот думаю, что и платок ты носить не будешь. Мали ты и говорил про них, мол зачем жена отсюда, если всё равно они другие.

Шок. Непроизвольно скручиваю пальцами край фаты. Значит точно есть кто-то… Он же взрослый мужчина.

А платок…

На мне сейчас тоже не платок, искусно завязанная фата, скрывающая волосы, отец разрешил без него. И я в тайне рада, что мама настояла.

Как европейцы…

Плохо это или хорошо ещё не ясно. Меня воспитывали как жену человека, что живёт по традициям. Как теперь себя вести?

Гоню эти мысли прочь, когда подходит мама, чтобы помочь подняться. Сердце в очередной раз галопом, всё прекрасно осознаю, верить до последнего не хочу.

– Пора, мила, пора.

И я делаю первый шаг, а потом ещё и ещё, пока не преодолеваю весь живой коридор провожающих меня женщин.

Это конец, просто конец.

На улице подошёл отец, поднял фату, мама сняла. Взял мои холодные пальцы в свои горячие руки, поцеловал в лоб. Он всегда так делал. Чинно, просто с намёком.

– Будь хорошей женой, дочь.

Покорно опускаю взгляд вниз и не смею поднять. Лопатки жжёт от взглядов или потому что я точно знаю, там, где-то среди других мужчин стоит он. Знаю, на свадьбе они втроём. Три брата, основной костяк, единственные кто из мужчин первой ветви остался, отец погиб не так давно, минул срок траура и сразу свадьба…Горько. Я была готова сидеть вечно. Пусть бы у него появились дела, а потом ещё и ещё и так бесконечно! В идеале до НИКОГДА! Моих подруг пугала перспектива остаться старой девой, поспорила бы с ними.

Отчаянно хочется обернуться, заглянуть в глаза, окунуться в них как в омуты и получить свою дозу счастья. Пусть вот такого, украденного, но всё же счастья. Мне так нужна была эта секунда.

Не чувствую ничего, когда уже муж открывает передо мной дверцу автомобиля и помогает сесть. Не поднимаю взгляда, смотря на свои колени, спина неестественно прямая, нет сил посмотреть даже на маму, которая точно зажимает рот рукой, чтобы не разрыдаться в голос. Мне тоже горько. Так горько, что в лёгких спазм.

Оглушающий хлопок дверцей. Клетка закрылась окончательно.

Жадно смотрю через тонированное окно, в надежде увидеть то, о чём думала эти долгие минуты, но не вижу… От чего желчью заполняется рот. Хочется позорно расплакаться.

От ресторана отъезжает кортеж, я еду одна, спасибо хотя бы за это. Думала муж сядет вместе со мной, но, к счастью, нет. В каждом минусе свой плюс.

Движемся по ночному городу. Красиво. Я всегда любила его ночью больше, чем днём, наверное, потому что не могла позволить себе выходить так поздно. Только днём, только до заката, а если ночью, то исключительно в сопровождении отца или ближайшего родственника и то, строжайше запрещено выходить из машины. Меня берегли как самое великое золото. Отец настолько сильно радел за нашу с сёстрами благодетельность, что не было выбора. Да мы и не спорили. В нашей семье не принято спорить с мужчиной.