Нежнейшие кружева на рукавах – я сама выбирала. Белый, ослепительно белый цвет. От него режет глаза. Чистый. Он должен быть таким, ведь замуж меня выдают чистой. Такой и должна быть дочь великого народа.

Девочки мечтают об этом дне. Девочки из правильных семей живут эти днём, готовятся к нему всю жизни и в тайне верят в неземную любовь.

Я девочка из правильной семьи, с правильным воспитанием, с вдолбленными доктринами, практически идеальная. Девочка, за которую не стыдно, девочка что будет украшением любого дома. Девочка из плодовитой семьи, что тоже очень важно. Девочку готовили быть идеальной женой. Девочка выросла и смотрит на себя в зеркало с одной только мыслью…С мыслью о том, что она ненавидит этот день, этот дом, эту чертову суку-жизнь за несправедливость.

Отчаянно хочется сорвать с себя платье традиционного покроя, снять украшения, смыть макияж, развеять по ветру ненавистную фату, просто сдохнуть где-то чтобы это закончилось здесь и сейчас.

Перестать улыбаться изображая счастье и смущение до колик.

Нельзя…

– Ты такая красивая, – Маринет поднимает на меня свои огромные карие глаза обнимая за ноги, – я тоже хочу такое платье.

Присаживаюсь на корточки с трудом балансируя – ноги как вата.

Заключаю сестрёнку в объятия. Кудряшки падают на моё лицо и под практически явное шипение визажиста, зарываюсь носом, чтобы вдохнуть. Вдохнуть запах свободы, не обременённости, запах глубокого детства. Туда хочу, совсем ни замуж.

Специально дышу как ёжик – кротко и часто. Маринет смеётся и отклоняется, смотрит на меня счастливыми глазами. Тоже улыбаюсь, ей нельзя не улыбаться. Самая младшая из нас, самая любимая, поздние детки с ними всегда так. Крошка ещё, так много ей пройти до моего статуса и позже тоже…. Надеюсь, ей повезёт больше.

– У тебя прекрасное платье принцессы.

Глажу обильные складки на синем платье, сестра крутится, показывая себя пока я медленно встаю

– Неееет, у тебя лучше, такое же хочу! – и снова прыгает на подол.

Улыбаюсь, смотря на то, как она барахтается в ткани звонко смеясь. Звуки щелчков затвора от камер и Маринет начинает позировать. Смешно и мило одновременно.

– Маринет! Так нельзя! Вставай! – мама подхватывает её и снимает с платья.

Снова нельзя… Это слово преследует меня всю жизнь.

Хотя, если быть честной, то действительно было нельзя.

Нельзя было выбегать из комнаты, нельзя было тайком пробираться к отцовскому кабинету и нельзя было смотреть в щель от приоткрытой двери на мужчин, что пришли к отцу. Нельзя было безумному сердцу замирать при виде мужчины, что навсегда с кровью содрал мой покой, унося его из отчего дома оставляя кровавые следы. Я уже тогда знала, что это будет доставлять боль вместо нежности, крыльев за спиной, вместо всего того, о чём так любят писать в романах.

Помню, как была счастлива, как кружилась по комнате разметая полы сарафана на потеху младшим сёстрам, подпрыгивала и хлопала в ладоши. Я была так счастлива, расцеловала маму в щеки, обнимала Фахриду с Ниям и маленькой Маринет. Боже, я парила.

Глупая! Какая же глупая была. Верила в то, во что верить нельзя. Я просто не могу себе этого позволить!!!

Но тогда…

– Доченька, что такое? – мама захохотала, не веря глазам.

– Мамочка, – кинулась в ноги садясь на пол, обнимая и кладя голову на колени матери, – это же были сваты?

Мои глаза блестят, мама хмурится, качая головой.

– Ох милая, нельзя так, ты же знаешь.

Улыбаюсь не скрывая. Маме можно, мама нас любит и всегда прикрывает глаза на шалости.

– Знаю! Знаю! Но мама, они?

– Они, – прикладывает палец к губам и улыбается, словно это наш секрет.

И я снова кружусь вихрем по комнате счастливо улыбаясь, чтобы через пару лет все мои мечты разбились в дребезги в этой самой комнате, когда узнаю, что сосватана я вовсе не тому.

Горечь слёз по щекам. Смотрю на себя в зеркало и ненавижу каждую клеточку своего тела, что отныне и навсегда не будет ему принадлежать. НИКОГДА!

Мама всегда называла меня красавицей. Карие глаза, длинные волосы воронового крыла до талии, хрупкая фигура и при этом достаточно приличная грудь, правильные черты лица для европейки и губы, что лично мне всегда казались ужасными, потому что на нижней ямка по середине. Именно из-за этого кажется, что они не мои, а сделаны косметологом. Смешно, отец бы убил, если бы я только заикнулась об увеличении – в нашей семье не принято это.

Приверженец традиций. Когда ты живёшь в этом с детства всё кажется нормальным, но как только вырастаешь и понимаешь, твои подруги живут иначе, тут же просыпается бунт. Вот такой, плохо контролируемый бунт! Отца я боялась, потом и бунтовала только за его глазами. Да и бунт ли это был, так, жалкие попытки к сопротивлению.

Жила, училась, готовилась к поступлению, улыбалась, делала всё что мне говорили, но уже не была счастлива, до одного дня.

Снова кабинет, снова отец, но уже с мамой, он всегда был горяч на слова и в этот раз не сдерживался.

– Этот сучоныш отказался! От моей дочери! ОТКАЗАЛСЯ!!! Я ГАЛИЕВ, а никакая-то мразь под забором! Да на моих дочерей очередь! СУКА!!!

Мамин испуганный всхлип и мой удар сердца, сердца, которое уже пару лет как не бьётся.

– Что теперь делать? Что же теперь делать. Аза… что же я ей скажу.

Сердце в груди грохотало как ненормальное!

– Молчи! Ни слова.

И я сбегаю в комнату, чтобы не попасть на глаза.

Подбегаю к зеркалу, мне почти шестнадцать, груди почти нет, попы тоже, но я строю себе мордочки и выкручиваюсь. Счастье снова вскружило голову. Пусть отказался, плевать на него!!! Какое же счастье! Отказался! САМ! Подарок всевышнего не иначе!

– Я буду только твоя, – тихо шепчу сема себе смотря в горящие глаза, – только твоя, слышишь?

Он не услышал, но услышала я, а потом и увидела.

Высокий, спокойный до омерзения и холодный во всём. Жених, почти муж, вошёл в дом, мазнул по мне спокойным взглядом и прошёл мимо, словно меня и нет. И в этот день я снова стала сосватанной… но опять ни ему… А другому, второму из братьев…

Уже не был слёз, просто иней в душе. Он цвёл как цветок, шипами прожигая моё когда-то нежное нутро, превращая гладь в споротые рытвины, уродливые и страшные.

Мечта разбилась повторно. И этот удар оказался страшнее самого первого. Я же примерила на себя статус ЕГО жены, я же представила себе эту жизнь с ним. Боль прошла по венам, потому что у меня отняли мечту, выбросили её в открытое окно, совершенно не спрашивая моего мнения. Выбили воздух из груди махом.

Такие девочки как я выходят замуж, когда отец решит, когда брат скажет, когда время придёт. Такие девочки как я себе не принадлежат. Такие девочки не влюбляются в профиль, такие как я, не имеют права ни на что. Любовь в нашем мире, выбор спутника жизни самостоятельно – непозволительная роскошь.

Договорные браки как в древности, как в учебнике истории. Даже у моих подруг, у которых более европейский склад, даже они выходили замуж за того, кто был в списке кандидатов. Слёзы на глазах. Если бы только у меня была призрачная возможность выбора. Это стыдно. Девушка, которая вопреки всему мечтает о практически чужом мужчине, когда должна мечтать о муже. Такое никому не расскажешь.

Я любила. Любила его просто посмотрев. Невозможно объяснить. Это было как удар, как подарок судьбы. Мне хватило взгляда, чтобы понять, насколько я пропала.

Поэтому почти идеальная. Родители считают иначе, но даже они не в состоянии увидеть всё то, что я скрываю в своей голове.

Шли годы и видит Аллах я молилась, чтобы он не женился, чтобы у меня был хотя бы призрачный шанс быть с ним, хотя бы что-то. Так цеплялась за придуманный мост, верила в это, жила этим, представляла, что он посмотрит на меня и потеряет голову, что увезёт меня в свой дом, сделает СВОЕЙ женой. Ночью так часто грезила, разбушевавшаяся фантазия била наотмашь утром, когда в очередной раз становилось понятно насколько всё ни так.