– Мне кажется, что я сумел дать письму должную редакцию, – ответил Шерлок Холмс. – А вот, если не ошибаюсь, и сам этот господин идет по дороге.

Действительно, какой-то человек шел по дорожке, ведущей к подъезду. Это был высокий, красивый, смуглый брюнет, одетый в костюм из серой фланели, в широкополой соломенной шляпе, с щетинистой черной бородой и большим, характерным орлиным носом. Он, на ходу размахивая тростью, развязно шел по дорожке, точно место это принадлежало ему, и мы услышали его громкий, уверенный звонок.

– Полагаю, господа, – спокойно произнес Холмс, – что нам лучше занять свои позиции за дверью. Имея дело с таким молодчиком, необходимо принять всевозможные предосторожности. Вам, господин инспектор, понадобятся ваши наручники. Вести разговор предоставьте мне.

Мы молча ждали с минуту – одну из таких минут, которую никогда не забыть. Затем дверь отворилась, и человек этот вошел в комнату. В тот же момент Холмс приложил револьвер к его виску, а Мартин надел ему наручники. Все это было сделано так быстро и так ловко, что преступник оказался беспомощным прежде, чем успел догадаться, что на него напали. Он взглянул на нас по очереди своими огненными черными глазами, а затем разразился горьким смехом.

– Ну-с, господа, на этот раз я сам попался. Нашла коса на камень. Но ведь я явился сюда по приглашению миссис Гильтон Кебитт. Не говорите, что она замешана в этом деле! Не говорите, что она помогла расставить мне ловушку!

– Миссис Гильтон Кебитт серьезно ранена и находится на пороге смерти.

Сленей издал хриплый отчаянный крик, который раздался по всему дому.

– Вы с ума сошли! – свирепо воскликнул он. – Он ранен, а не она. Кто бы осмелился поднять руку на крошку Эльзи? Я мог, прости Господи, ей угрожать, но не покусился бы ни на единый волос ее прелестной головки. Возьмите свои слова назад! Скажите, что она невредима!

– Ее нашли опасно раненою возле мертвого мужа.

Сленей с тяжелым стоном сел на скамейку и опустил лицо на закованные руки. Он пять минут просидел молча. Затем поднял голову и заговорил с холодным спокойствием отчаяния:

– Мне нечего скрывать от вас, господа. Если я выстрелил в мужа, то ведь и он стрелял в меня, а потому это нельзя назвать убийством. Если же вы думаете, что я мог поднять руку на эту женщину, то, значит, вы не знаете ни ее, ни меня. Говорю вам, что на свете не было мужчины, который бы так любил, как я люблю эту женщину. Я имел на нее права. Она была отдана мне много лет тому назад. Кто такой этот англичанин, что он осмелился встать между нами? Повторяю, что мне принадлежит первенство в правах на нее, и я требовал только своей собственности.

– Она вырвалась из-под вашего влияния, когда узнала, что вы за человек, – сурово возразил Холмс. – Она бежала из Америки, чтобы избавиться от вас, и вышла замуж за почитаемого всеми англичанина. Вы преследовали ее и превратили ее жизнь в муку с целью заставить ее бросить мужа, которого она любила и уважала, и бежать с вами, которого она боялась и ненавидела. Вы кончили тем, что убили благородного человека и заставили его жену пойти на самоубийство. Вот ваша роль в этом деле, мистер Абэ Сленей, и вы ответите за нее перед законом.

– Если Эльзи умрет, мне все равно, что бы ни случилось со мною, – ответил американец.

Он разжал одну руку и взглянул на скомканную записку, которая была зажата в ней.

– Послушайте, господин! – воскликнул он с внезапно вспыхнувшим в глазах подозрением. – Не пытаетесь ли вы запугать меня? Если она так опасно ранена, как вы говорите, то кто же написал эту записку?

Сленей бросил ее на стол.

– Я написал ее, чтобы вы пришли сюда.

– Вы ее написали? Нет никого на свете, помимо членов Союза, кто бы знал секрет пляшущих фигурок. Каким образом вы могли ее написать?

– То, что может выдумать один человек, может разгадать другой, – ответил Холмс. – А вот подъезжает кеб, чтобы доставить вас в Норвич, мистер Сленей. А пока вы имеете еще время несколько исправить причиненное вами зло. Известно ли вам, что миссис Гильтон Кебитт сама находилась под сильным подозрением в убийстве своего мужа и что только мое присутствие здесь и некоторое знакомство мое с делом спасли ее от обвинения? Ваш долг относительно нее – сделать ясным для всего света, что она никоим образом, ни прямо, ни косвенно, не ответственна за трагический конец своего мужа.

– Я и не желаю ничего лучшего, – сказал американец. – Да мне кажется, что и для меня выгоднее всего будет рассказать абсолютную истину.

– Мой долг предупредить, что эта истина послужит против вас! – воскликнул инспектор с великолепной честностью, в духе британского уголовного закона.

Сленей пожал плечами и проговорил:

– Рискну этим! Прежде всего, господа, я бы хотел вам сообщить, что я знал эту женщину с ее детства. Нас было семеро в чикагской шайке, и отец Эльзи был главой Союза. Умный был человек старый Патрик. Это он изобрел шифр, который всякому, кто не имеет к нему ключа, покажется детскими каракулями. Ну-с, так Эльзи кое-чему научилась у нас; но наши дела вызывали у нее отвращение, и так как у нее были собственные небольшие, честно приобретенные деньги, то она бросила нас и уехала в Лондон. Она была обещана мне и, вероятно, вышла бы за меня замуж, если бы я выбрал другую профессию. Я узнал, где она находится, только после ее свадьбы с этим англичанином. Я написал ей, но не получил ответа. Тогда я приехал сюда, и так как письма ни к чему не вели, то писал свои послания на таких местах, где она могла их прочесть.

Прошел месяц. Я жил на ферме, из которой мог выходить днем и ночью никем не замеченный. Я все испробовал, чтобы заманить Эльзи. Я знал, что она читает мои послания, потому что однажды она написала ответ под одним из них. Наконец я вышел из терпения и принялся ей угрожать. Тогда она прислала мне письмо, в котором умоляла уехать и говорила, что если случится какой-нибудь скандал с ее мужем, то это разобьет ей сердце. Она писала, что в три часа ночи, когда ее муж будет спать, она спустится вниз и переговорит со мною через окно, если я соглашусь затем уехать и оставить ее в покое. Она пришла и принесла с собою деньги, пытаясь подкупить меня. Я от этого обезумел и, схватив ее за руку, хотел вытащить через окно.

В этот момент в комнату вбежал ее муж с револьвером в руках. Эльзи упала на пол, и мы очутились лицом к лицу с англичанином. Я тоже был вооружен и поднял свое ружье, думая запугать его, чтобы он дал мне уйти. Он выстрелил в меня и промахнулся; почти в тот же момент я спустил курок, и он упал. Я убежал прочь через сад и слышал, как за мною запирали окно. Вот вся истинная правда, как перед Богом, господа, и я ничего больше не слышал об этой истории, пока не приехал ко мне верхом мальчик с запиской, которая заставила меня, как ворону, прийти сюда и попасть в ваши руки.

Пока американец говорил, кеб остановился у подъезда. В нем сидели два полисмена в мундирах. Инспектор Мартин встал и дотронулся до плеча своего пленника.

– Пора ехать.

– Нельзя ли сначала мне повидать ее?

– Нет, она в бессознательном состоянии… Мистер Шерлок Холмс, я позволяю себе выразить надежду, что если когда-нибудь попадется мне в руки важное дело, то я буду иметь счастье работать вместе с вами.

Мы стояли у окна и смотрели, как удалялся кеб. Когда я обернулся, то увидел скомканную бумажку, которую преступник бросил на стол. Это была записка, которой Холмс заманил его.

– Попробуйте, Ватсон, не прочтете ли вы ее, – сказал с улыбкой мой друг.

Она заключала в себе только следующую строчку пляшущих фигурок:

– Если вы примените правила, которые я вам объяснил, – сказал Холмс, – то увидите, что эта записка значит: «Приходите сюда сейчас». Я был убежден, что он не может не отозваться на такое приглашение, так как ему никогда и в голову бы не пришло, что эту записку написал кто-нибудь другой, а не миссис Кебитт. Итак, милый Ватсон, нам удалось в конце концов употребить на доброе дело этих пляшущих человечков, которые так часто причиняли зло, и я думаю, что выполнил данное вам обещание прибавить кое-что необычайное в вашу записную книжку. Наш поезд отходит в три часа сорок минут, и я бы хотел быть к обеду дома.