— Понял, за что? — спрашивает принципиальный Конов.

Он вообще весь такой правильный пацан, пропущенный удар не стал добивать, воспитанием занялся.

— Вполне! — сплевываю сгустки крови на асфальт и поднимаю глаза на Артёма.

— Не уймешься, обеспечу работой по призванию! — чпокает, не давая шанса подумать про нормальное «призвание».

Ответа не ждёт, разворачивается и уходит. Но я успеваю бросить ему в спину:

— Это за кого? Белову или Амирханову?

Уходит, не удостоив ответом.

16. Василина

Сверкающая от счастья Зарина становится ещё красивее, и её обаяние сметает на пути любые преграды. Амирханова выбивает нам в столовой не просто сладкий чай, а ещё и лимончик к нему с мармеладом на блюдце.

Мы садимся за дальний стол, чтобы не мешать тем, кто ест по расписанию.

Исподволь наблюдаю, как столовая наполняется людьми. Я давно не сдаю деньги на питание, привыкла брать с собой перекус или Зарина чем-нибудь делится, поэтому обедаем мы обычно не со своим классом.

Наши же вовсю хватают дольки яблок, компот и ложки, которые оказались возле одной тарелки, потому что на дежурных нам давно наплевать и никто не спускается накрывать.

— Неужели у Олимпиады не дутый авторитет? — хмыкает Зарина, размешивая сахар в стакане.

— Они же спортсмены, у них принципы… — продолжаю вводить подругу в заблуждение, кляня себя за малодушие.

— Да, не то, что у некоторых, — зло бросает она, глядя поверх моей головы.

Мне не нужно даже оборачиваться, чтобы узнать, про кого говорит Зарина.

— Может, у него нет никакого коммерческого интереса? — плохо контролируя, что и у кого спрашиваю, спокойно спрашиваю я.

Зарина меняется в лице, тенью мелькает недоумение, разбавленное недоверием.

— Ага, конечно! Он не умеет любить никого… — задумавшись, Зарина всё же нехотя добавляет, — кроме сестрёнки. Женоненавистник!

Снова удивляюсь осведомлённости подруги.

— Почему?

— Знаешь, когда в твоём доме на первом этаже живёт отец с любовницей, а мать не вылезает с ночных смен, чтоб пореже бывать дома, волей неволей возненавидишь всех в юбках и недомужиков!

— А ты откуда знаешь? — не пытаясь скрыть шок, шепотом спрашиваю я.

— Мама рассказала, — прикусив нижнюю губу, отозвалась Зарина, поняв, что поделилась тем, чем не планировала.

— А она откуда знает?

— Белова, а я и не знала, что ты можешь быть такой любопытной! — саркастично замечает Зарина.

— Врага нужно знать в лицо, — нахожусь с ответом, чтобы Амирханова не заподозрила мой повышенный интерес к Атласову.

— Ну, вообще наши мамы давно-давно дружили, — покаянно признается подруга. — У Атласовых дом построен по проекту моего отца, а мама с тётей Верой были сокурсницами. Только тетя Вера решила остаться на скорой, а мама с медициной завязала и открыла модельное агентство.

Отломив кусочек мармелада, Зарина закинула его в рот, делая невероятно долгую паузу. Или мне так показалось…

— Потом его отца как подменили. Дом был построен в браке, как сказала мама, поэтому его нужно было делить. Либо продать, что удобнее, либо уживаться всем на одной жилплощади. Тётя Вера тогда ещё не понимала, на что подписалась, когда согласилась на второй вариант… — Зарина искренне вздохнула, вспоминая что-то.

Пауза затянулась, и я решила напомнить:

— А потом?

— А что потом? Так и живут впятером в одном доме. Особняк превратился в коммуналку, — бросает нехотя и отворачивается, чтобы застегнуть рюкзак. — О, а любовница эта такая дрянь! И норм ей жить с бывшей! Знаешь, в их истории мне жалко только Сашку!

— Это сестрёнка Родиона?

— Родиона? Ба, Белова, он уже не Атласов? — ехидно спрашивает Зарина, изучая моё лицо. — Не вздумай жалеть этого упыря! Говнюком он стал по своей воле! Да, Сашка Атласова — дочь тёти Веры. Она сейчас в седьмом что ли классе… Не помню, давно не общаемся.

— Так твоя мама Атласова наняла или попросила о помощи? — хмурюсь, чувствуя, что обязана это разузнать.

Не могу представить ситуацию, когда моя мама «наняла» бы сына подруги, с которым её дочь почти что росла…

— Наняла! — вспыхивает она и загорается ненавистью с новой силой.

Смотрю на подругу внимательно, взгляд не отвожу, и она тушуется.

— Бесплатно наняла…

— Хорошо, что я узнала это от тебя, Амирханова! Это же какой козырь у него в рукаве! — перевожу всё в русло самообороны.

— Это же сути не меняет! Он мог написать об этом комментарий, а не ждать, пока поглумится вся школа!

— Мог и должен был, — легко соглашаюсь, но всё же добавляю важное. — Как и ты.

— Что я?

— Ты читала комменты, но не защищала маму.

Взгляд Зарины вспыхивает опасным огнём.

— Что ты этим хочешь сказать? — голос её внезапно садится до хрипоты.

— Ничего, уже ничего…

— Нет, Белова, ты договаривай, раз начала!

— Никто не защитит тебя, если ты сама не хочешь защищать своё.

— Да они только и ждали моего комментария. Это была бы слабость!

— Возможно, но я бы попробовала.

— А чего ты мне сейчас об этом говоришь? Не поздновато для советов, а, Василин? Мы все крепки задним умом! — бросает Зарина в сердцах, подхватывает одной рукой рюкзак, второй полупустой стакан и срывается с места.

Всё внутри стягивается в неприятный узел, я знаю, почему мы поругались. Из-за двух небезобидных секретов веду себя теперь слишком грубо, словно наказываю за недомолвки.

Какая же я подлая…

Сама таких осуждала, и вот вляпалась. Не суди, да не судим будешь! Вот уж точно!

Остаток дня Амирханова усиленно делает вид, что не замечает меня, хорошо хоть, что демонстративно не отсаживается, а то в девятом классе было и такое.

Возвращаюсь домой снова на такси, мама в последний момент написала, что не успевает забрать меня, а папу я такими пустяками не тревожу.

Тем более я очень люблю это время в пути с незнакомым таксистом, который не будет расспрашивать всю дорогу, как прошёл день, что нового и почему такая грустная сегодня.

Захожу домой и меня сбивает с ног скандал. В нашей семье это редкость, поэтому застываю как вкопанная, забыв, что подслушивать нехорошо.

Медном тазом накрывается пикник, запланированный на воскресенье. А следующая неделя мало напоминает будни счастливой семьи, превращаясь в личный ад…

17. Василина

— Василина, дочка, вставай, я не смогу подниматься каждые десять минут, — будит меня мама нежным поцелуем и лёгкими поддеваниями непослушных прядей.

Мычу непонятное, обещаю непременно проснуться и поворачиваюсь на другой бок, сразу же забывая это обещание.

— Василина, мы уезжаем, завтрак на столе, ключи на тумбочке в прихожей, не забудь закрыть оба замка, — снова мягко и ласково целует.

Чувствую, как кровать становится легче с той стороны, где присела мама. Она уходит, предупредив меня напоследок, что уже полседьмого.

Я вчера опять легла сегодня, два часа ночи — не лучшее время, но зато всё успела сделать, хотя в последние дни собрать себя в кучу получается всё сложнее.

У папы проблемы на работе, тяжело переживает налоговую проверку, не всё гладко с главным бухгалтером, о котором не раз предупреждала мама. Поэтому родителей на этой неделе я вижу только с утра, и то больше слышу, когда встаю, их уже нет. А на днях вообще дома не ночевали.

Мама делает всё, чтобы помочь папе, вырулить из передряги законно и юридически обезопасить себя.

В эти дни я забыла, что такое авиарежим, чтобы всегда оставаться на связи, если позвонят родители.

Поэтому вчера помогала не только себе с подготовкой, но и лоботрясам в общей беседе. Зарина на связь не выходит, но и я ей тоже больше не пишу, невозможно постоянно извиняться, это игра в одни ворота.

Но, с другой стороны, мне полегче, не хочется при виде подруги выдавать жалящие секреты. Не чувствую себя обязанной это сделать, наверное, поэтому не спешу мириться.

Но часть груза мне скинуть всё-таки удалось.

На следующий день рассказываю о случившемся Артёму. Конов слушает сдержанно, чуть сжав кулаки, а через день уже вижу Атласова с подтёками вокруг правого глаза и разбитой губой.