— Хейдин, — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами, когда она открыла коробочку, обнажая черную бархатную подложку. На бархате лежала изящная подвеска из восемнадцатикратного розового золота с двумя переплетающимися кругами, украшенными резными римскими цифрами.

— Девушка в магазине сказала, что подвеска — часть коллекции, символизирующей способ взять время в свои руки и ценить самое важное. Круги напомнили мне о твоих родителей. Я подумал… Майкл подумал, что ее можно носить в качестве воспоминания о них.

Кенна со слезами на щеках смотрела на меня так, будто разделяла мои чувства к ней.

— Этот подарок от тебя, не так ли?

Я пожал плечами.

— От нас обоих.

— Это самый прекрасный подарок, который мне когда-либо делали. Спасибо. — Дрожащими пальцами она достала подвеску из коробочки. — Поможешь мне надеть?

Я кивнул и взял подвеску. Кенна повернулась, отводя волосы с шеи, и я осторожно застегнул замочек.

Она повернулась обратно и накрыла ладонью круги.

— Ты самый заботливый человек, которого я когда-либо знала, Хейдин Барр.

Мое сердце сильно колотилось в груди.

— Это ты пробуждаешь во мне это.

Ответом Кенны были объятия и поцелуй настолько сильный, словно завтра не наступит. Поэтому я опустил ее на пол и занялся с ней любовью так, будто другого шанса мне больше никогда не представится.

ХЕЙДИН

На следующий день, зная, что сегодня годовщина смерти родителей Кенны, я держался настороже и, возможно, даже слишком.

Мы провели вместе чудесное Рождество, которое могло бы быть лучше, только если бы Майкл был с нами. Однако ночью мы развлекались в моей постели так громко, как нам хотелось, и это было феноменально.

Однако в День подарков я думал лишь о Кенне и пришел в смятение, осознав, не обнаружив ее рядом со мной в постели. Она уже встала, оделась и приготовила нам завтрак. Заверила меня, что с ней все в порядке, но в ее глазах таилась глубокая печаль, которую мне чертовски хотелось изгнать.

О, это ужасное чувство беспомощности — осознавать, что мне это не по силам.

За ночь снегопад прекратился и, как это обычно бывает в Шотландии, температура поднялась до такой степени, что снег уже начал таять. Только я предложил покататься, чтобы ненадолго выйти из дома, как у меня зазвонил телефон.

Это была Дина.

Она хотела, чтобы я забрал Майкла.

— Думал, ты сама его привезешь, — сказал я, раздраженный по ряду причин.

— Я не могу. Извини.

Отключившись, я все объяснил Кенне. Я чувствовал себя дерьмово из-за того, что бросаю ее.

— Почему бы тебе не поехать со мной?

— Нет. — Она покачала головой. — У меня нет настроения встречаться с Диной, прости.

— Конечно. Я понимаю.

— Я… я должна уйти. Майкл не поймет, почему я здесь.

— Нет! — сказал я громче, чем хотел. Кенна подняла бровь. Я виновато улыбнулся. — Пожалуйста, останься. Я скажу Майклу, что пригласил тебя на День подарков.

— О. Но… не смутит ли его это?

Изучая ее, я понял, что она спрашивала о нечто большем. Ей хотелось понять мое отношение к ней, кто мы друг для друга и куда будем двигаться.

Верил ли я, что Кенна знает, чего хочет, когда она все еще скорбела о своей семье?

Когда я держал ее в объятиях… то, как она смотрела на меня… я не хотел в этом сомневаться. Но мне нужно было думать не только о себе.

— Мы, э-э… мы поговорим об этом позже, хорошо?

Ее лицо сникло, и я ненавидел то, что мне приходилось покинуть ее. Я крепко поцеловал ее в губы.

— Я скоро вернусь.

Кенна кивнула, но в ее взгляде я увидел проблеск неуверенности.

Проклятье.

Мне нужно принять решение и сделать это как можно скорее. Я не буду еще одним человеком, причинившим боль этой женщине. Трудная задача, когда приходилось думать о сыне.

***

Майкл побежал к дому, выкрикивая имя Кенны.

Услышав в его возгласе надрыв, я крепко зажмурился, вцепившись руками в руль. Мне нужно было справиться со своим гневом. Я не мог позволить сыну увидеть его.

Два часа назад он был так взволнован временем, проводимым со своей мамой, совсем недавно вернувшейся в его жизнь, и вел себя так мило и всепрощающе.

А теперь…

В моей голове крутился разговор, состоявшийся у нас с Диной чуть больше часа назад.

— Нам нужно поговорить, — сказала моя бывшая, как только я вошел в ее таунхаус. Он располагался в красивом районе Инвернесса, и хотя был узким, но имел три этажа и роскошную обстановку.

— Где Майкл? — Я уже был обеспокоен необходимостью покинуть Кенну, когда именно Дина должна была отвезти моего сына домой, а теперь еще и это.

— Он наверху. Пойдем.

Я последовал за Диной в кабинет.

— Что происходит? С Майклом что-то случилось?

— Нет. — Прислонившись к столу, она нервно покусывала губу. Глаз на меня не поднимала. — Джиму предложили новую работу, и мы не можем от нее отказаться.

— Хорошо, и? — Я нахмурился.

— Работа в Лондоне.

Меня пронзил страх. Если она хоть на секунду подумала, что я разрешу Майклу жить с ней так далеко… я уже представил предстоящую ужасную битву за опеку, и как она повлияет на сына.

— Дина…

— Слушай. — Она подняла руку, все еще не встречаясь со мной взглядом. — Прежде чем ты начнешь переживать, что я попытаюсь взять Майкла с собой, скажу, что этого не будет.

Почему от этого мне стало еще хуже?

— Значит… ты вот так просто его бросишь?

Покраснев, она, наконец, посмотрела на меня, а затем стыдливо отвела взгляд.

— Для Джима это большая возможность, обсудив все, мы поняли, что у нас не будет времени на то, чтобы уделять Майклу должного внимания.

Как же я ненавидел эту женщину. В этот момент я ненавидел ее всем сердцем.

— Итак, чтобы внести ясность: после твоей мольбы вернуть Майкла в твою жизнь, ты снова уходишь?

Она оттолкнулась от стола и умоляющим голосом сказала:

— Мы бы хотели видеть его на Рождество раз в два года.

— Нет.

Дина вздрогнула, как от удара.

— Что значит «нет»?

Кипя, я прошипел:

— Ты не можешь играть с моим сыном, как с чертовой игрушкой. Либо ты в игре, либо вне ее. Если уедешь в Лондон, больше ты Майкла не увидишь. Если, по достижении восемнадцати лет, он решит, что хочет, чтобы ты вернулась в его жизнь, это будет его выбор. Но сейчас мой выбор — защитить сына от эгоистичной матери.

В ее глазах блестели слезы.

— Я знала, что ты не поймешь.

— О, я понимаю, Дина. Я понимаю, что ты хочешь Майкла только на своих условиях, а детей так не воспитывают. Ты ужасная мать, и теперь я всегда буду напоминать себе об этом.

По ее щекам полились слезы.

— А если я скажу, что все-таки буду бороться за опеку?

Я фыркнул, больше не боясь этой угрозы.

— Если бы ты попыталась, я бы действительно проникся к тебе некоторой толикой уважения, но, во-первых, у меня такое ощущение, что твой муж не желает ребенка на постоянной основе. Во-вторых, я не думаю, что ты бы выдержала, сидя в зале суда, напоминаний о том, как бросила своего ребенка. И, в-третьих, благодаря моему отцу, у меня теперь больше денег, чем у Бога, и можешь поспорить на свою эгоистичную задницу, что я воспользуюсь каждым чертовым пенни, чтобы не допустить тебя в жизнь Майкла.

Дина вытерла слезы, в ее взгляде горела гневная защита.

— Я думала, что какое-то время со мной лучше, чем совсем ничего.

Она не понимала.

— Дина, ты бросила его младенцем, и он дал тебе второй шанс, даже не моргнув. Потому что он так отчаянно хочет, чтобы мама любила его. А теперь ты собираешься сказать ему, что снова от него уходишь и можешь выкроить для него время только на каждое второе Рождество? Разве ты не понимаешь, насколько это ему повредит? Или тебе просто плевать?

Она снова вздрогнула.

— Я… я не хочу причинять ему боль, но… я не осознавала, что Джим будет настолько против ребенка, когда писала тебе то письмо в прошлом году.