Я медленно выдыхаю, а мама смотрит на меня с затаенным опасением.

— Он из тех, кто не способен любить, Тина.

— На что ты намекаешь?

— На то, чтобы ты его к себе не подпускала близко.

— Мам…

— И еще он из тех, кто с удовольствием присоединиться к племянникам, чтобы устроить веселую оргию, — зло шипит она.

Распахиваю глаза и сглатываю колючий ком слез.

— Прости… Я… — мама сжимает переносицу. — Я не хотела этого говорить… мне тут плохо, Тина, — поднимает взгляд. — Я злюсь и очень боюсь.

Из кустов жимолости доносится недовольный рык Вестара. Нахмурившись, следую за ним.

— Я не хотела тебя обижать. Я хочу лишь предостеречь.

— Поздно, мам.

Вестар уводит нас вглубь леса, по едва заметной тропинке, которая петляет среди кустов и деревьев. Тени сгущаются, редкие лучи солнца пробиваются сквозь листву и пятнами растекаются под ногами.

Я оглядываюсь и понимаю, что мы через тени и заросли проскакиваем целые куски Леса, и сейчас мы очень далеко от Замка.

Слышу кашель, и ехидный голос Жреца:

— Ты в курсе, что если человек найдет смерть в Лесу, то не видать ему садов Солнцеликого?

— А я не верю в Солнцеликого.

— Да ну, — охает в ответ Жрец. — А в кого веришь?

— В Позабытого.

— Брешешь.

— И все мы будем однажды позабытыми, — сипит папа. — Время сотрет наши имена, наши грехи и присоединимся мы…

— Хорош, Саймон, — фыркает жрец. — давай ты будешь верить… не знаю, в сисястую бабу плодородия, а не в этого жуткого хрена.

— Он и тебя ждет, — папа хрипло посмеивается. — И скольких богов принял к себе?

— Ты издеваешься.

— Есть немного, — папа вновь кашляет. — Верховный Жрец боится Позабытого.

Оборачиваюсь на маму, когда опять ветер доносит кашель отца, и шепчу, которая замерла у старой сосны:

— Иди.

— А ты?

— Я не могу в таком виде явиться к отцу.

Мама неуверенно кивает и семенит мимо на носочках. Продирается сквозь кусты можжевельника, скрывается в тенях, и я слышу настороженный голос отца:

— Где Тина?

— Ты должна это увидеть, милая, — меня сзади за плечи хватает Вестар, рывком увлекает за собой, и через секунду мы оказываемся в зарослях молодого орешника в тени под кроной ясеня.

Привалившись спиной к валуну, поросшему белым мхом, сидит отец. Его рубаха на груди, шея и борода — в крови. Он тяжело дышит с сильным присвистом и не сводит взгляда с мамы.

— Смотри внимательно, — шепчет Вестар.

Мама не идет, а медленно плывет к папе. С легкой и ласковой улыбкой. В глазах ни тени страха, обеспокоенности или смятения. Спина прямая, подбородок немного приподнят.

— Где Тина?

— С ней все хорошо.

Голос у мамы — медовый, теплый и проникновенный. Папа удивленно моргает, а я аж забываю, что у меня за спиной притаился голый Вестар. Жрец в стороне жует травинку, молча наблюдая за происходящим.

— Милый, как ты? — мама грациозно присаживается рядом с папой, касается его окровавленного подбородка и разворачивает его лицо к себе. — Соскучился?

Тот с открытым ртом кивает, очарованный сладким голосом.

— Твой папа на крючке, — шепчет на ухо Вестар.

— Я не хочу тебя отпускать к Солнцеликому, не хочу быть одна, — воркует мама, вглядываясь в его глаза. — Мне будет очень грустно без тебя. Ты разве хочешь, чтобы я грустила?

— Нет…

Мама целует папу. Он мычит, отстраняется, прижимает ладонь к губам и бубнит :

— Ты меня укусила…

— Это от любви, — шепчет она и выуживает из складок подола флакон. Откупоривает его, не разрывая с папой зрительного контакта. — Выпей волчьей крови, мой милый, чтобы остаться со мной.

— У меня аж мурашки, — выдыхает Вестар. — Чары твоей мамы куда сильнее, когда они пронизаны любовью.

— Ты ведь хочешь быть со мной?

— Хочу.

Папа не раздумывая и без лишних вопросов выхватывает флакончик из пальцев мамы и присасывается к нему, решительно запрокинув голову.

Его пробивает сильной судорогой, а затем приступом кровавого кашля. Валится на землю, выронив флакончик, и мама жалобно всхлипывает в ладони:

— Прости.

Я хочу кинуться к отцу, но Вестар рывком прижимает меня к себе:

— Ты ему сейчас ничем не поможешь.

Судорога за судорогой. Кашель сменяется криками, а затем рыком. Хруст суставов, позвонков, и он в зверином безумии рвет рубаху, обрастая рыжей шерстью, а затем до меня долетают обрывки воя. Отчаянного и обреченного.

— А это нехорошо, — встревоженно отзывается Вестар, стискивая мои плечи. — Очень нехорошо.

Папа, обросший густой шерстью, переворачивается на спину и сипит:

— Им больно…

— Ну еще бы, — Жрец отплевывает травинку. — Связь разорвана.

Глава 17. Одна кровь

— Как связь разорвана? — Вестар делает шаг к Жрецу. — Что за бред ты несешь?!

Папа на траве то стонет, то кряхтит, то рычит. Его лицо в метаморфозе застряло между бородатым лицом и мордой волка. Выглядит он жутко.

— Милый, — мама подползает к нему, всматривается в глаза, — дыши. Тебе надо пройти полный оборот, Саймон, тогда боль отступит.

— Что ты наделала… — хрипит папа и недовольно косится на Вестара, — и почему он голый?

— Потому, что оборотень! — рявкает тот и прет на Жреца, который пропускает бороду сквозь пальцы, — что, сволочь ты такая, произошло?

Опять вой, от которого я ежусь и оседаю на мох, кутаясь в простыни. Черное отчаяние Анрея и Эрвина пронизано острой болью и холодной тоской.

— Это из-за него? — Вестар вскидывает руку в сторону папы, чье лицо с хрустом вытягивается в волчью морду под шепот мамы. — Говори!

— А это сейчас имеет значение? — Жрец лениво приподнимает бровь. — Саймон уже почти волк, связь разорвана…

— Что ты, ублюдок, наделал… — цедит сквозь зубы Вестар, обрастая шерстью.

— Я? — Жрец зевает и закрывает рот кулаком. — Для начала, не просто так людей обращают в оборотней… — потягивается под болезненный рык моего папы, — у волчьей крови высокая цена. Было два волка, а сейчас стало три. Порядок нарушен.

Жрец ловко, будто в танце, уворачивается от кулака Вестара, исчезает в тенях и появляется рядом со мной:

— Но все это лирика и она к тому, что была разорвана связь, не имеет никакого отношения. Это просто совпадение, — приваливает к стволу ясеня. — У Восточных Оборотней никогда не было ни стыда, ни совести. И Северян они никогда не любили.

— Они держали путь в Восточные Леса? — настороженно уточняет Вестар.

— Да, — Жрец приглаживает бороду. — И шаманы у них… Они совсем не мы, — Жрец с осуждением качает головой, — рвут Истинность, и их совершенно не жрет совесть.

Папа путается в одежде. Фыркает и ворчит, пытаясь подняться на четыре лапы.

— Да не торопись ты, — мама вздыхает и стягивает с него штаны и окровавленную рубаху.

— Это ведь… — Вестар хмурится. — Разве так можно? А как же… Они же…

— У них есть Сладкая Ягодка, — Верховный Жрец хватает за подмышки и рывком поднимает на ноги.

— Что… — хрипло и испуганно шепчу я.

Мама отвлекается от папы, который настороженно замирает, учуяв в воздухе нехорошее напряжение.

— Ты знал, что связь будет разорвана, — шипит мама.

— Провидицы нашептали, что наших Альф ждет серьезное испытание, — Жрец крепко держит меня за плечи, — и что наш Лес окажется без их защиты, и что этим воспользуются.

— А ты решил воспользоваться нашей дочерью? — глаза мамы горят гневом и ненавистью.

— Я не просто воспользовался, — Жрец усмехается, — я переиграл ситуацию так, чтобы еще твоего мужа спасти. Смотри, какой милый волчок получился, а? Рыженький, зеленоглазый.

Папа в ответ глухо рычит.

— Тебе бы по кустам сейчас побегать, дружочек, — голос Жреца становится низким и тихим. — Зайчика поймать, искушать свежего мяса и дать Лесу тебя узнать, а Тинара тем временем, — толкает меня в спину, — пойдет собирать малину.

— Я не хочу…