В небо поднимался дым от костров, между корпусами космических кораблей виднелись какие-то причудливые сооружения из подручных материалов, территория вокруг изгажена и измалёвана в соответствии с представлении Сверчков о прекрасном. Это представление явно проникло и на городские улицы, внося свой сомнительный вклад в развитие городской среды. Возникало чувство, что некогда ухоженный и благополучный Флойд как-то ужался, скукожился под напором нового, доселе невиданного явления. Гордо и независимо держались только башни небоскрёбов и промзона – в корпоративном квартале.

– Отвратительно, правда? – сказал с пилотского места Кураж, и Виньярд был с ним полностью согласен.

Флаер приземлился на площадку за полицейским участком, рядом с ещё тремя такими же машинами. Марсель Кураж щелчком тумблера заглушил двигатели:

– Приехали…

Его бодрость и оптимизм исчезли без следа, и открытое, приятное лицо замерло в гримасе безнадёжности. Причину тому он объяснил своему напарнику-кузену Педро:

– Ледрю уже тут. Рвёт и мечет.

Ледрю – огромная женщина в роскошном мундире с эполетами, стояла прямо напротив дверцы флаера, уперев руки во внушительные бока и постукивая носком лакированной туфли.

– Как же меня это всё достало, – тоскливо протянул Кураж.

– И что мне теперь делать с делегацией Сверчков и тремя сраными правозащитниками, которые сидят в моей приёмной, Кураж? – голос капитана полиции был подобен грому. – Ты ославил наш участок на весь Талейран, ты – и твой грёбаный кузен! Кстати – его стажировка окончена, он её завалил! Чёрт возьми, Марсель, ты же не первый год замужем, ты ведь знаешь, что у нас тут происходит! Инкорпорация в наше общество представителей уязвимой культуры – процесс весьма непростой…

Лицо лейтенанта пошло красными пятнами, пока он слушал капитана Ледрю. А когда речь зашла об инкорпорации, он не выдержал и взорвался:

– Инкорпорация? Непростой процесс? Вы что – ослепли и оглохли? Семьсот заявлений о пропаже людей! Семьсот! Да-да-да, это социки, которые после того, как им исполнилось шестнадцать, только и делают, что шатаются по улицам, жрут паёк, трахаются и купаются в море, но это – граждане Талейрана, чёрт бы меня побрал! А эти ваши «представители»… Инкорпорация? Они хотели отнять у мистера Виньярда аквабайк и похитить мисс Кавальери с целью… С целью… – Кураж покраснел ещё больше и оглянулся на девушку. – Они раздолбали яхт-клуб и вынесли оттуда всё, что можно, и распотрошили яхты, оставив от них только корпуса и мачты! Это инкорпорация? Капитан Ледрю, сколько мы будем это терпеть? Вы вообще видите, во что превращается наш город?

Капитан сначала оторопела, а потом бросила:

– Остынь, Кураж. Тебе что, больше всех надо? Можешь считать себя в отпуске с этого дня, – развернулась на каблуках и зашагала в здание участка.

Виньярд видел, как играли желваки на скулах лейтенанта полиции, и как потупил глаза Педро.

– Да, да, пошёл я на хер, – процедил Марсель Кураж. – Но что будет, если все мы пойдём на хер?

Педро тоскливо пялился на свои ботинки:

– А на хер – это куда? – протянул он. – Куда нам идти, Марсель?

Марсель беспомощно всплеснул руками:

– К социкам? Кушать батончики, трахаться и купаться в море? Мне б кто сказал, а?

Полицейский даже вздрогнул, когда раздался голос Алисы:

– Хотите – я вам скажу?

– … не знаю как в других городах, но тут, во Флойде, остались работать одни идеалисты. Или беспринципные карьеристы, типа Ледрю. Я говорил с медиками, коммунальщиками, педагогами, полицейскими… Знаете, какая мотивация всё ещё быть тут, несмотря на то, что происходит на улицах после пришествия Сверчков? Жалость. Нам жалко людей. Мы пытаемся сделать хоть что-то. Кого-то защитить, подлечить, научить… В центральной больнице осталось около тридцати процентов докторов и примерно половина младшего медперсонала. В нашем участке из ста двадцати человек списочного состава – перевелись подальше отсюда целых пятьдесят. Остальным – жалко своих земляков, понимаешь? Но что, мать его, я могу сделать, когда я не вправе даже выстрелить в этого урода из станнера, когда он пытается забрать ваш аквабайк? Это, на хер, нетолерантно, представляете?

Алиса представляла, Виньярд – не представлял. Для него то, что говорил полицейский – возможно, уже бывший, явно не соответствовало привычному образу талейранцев, как их нарисовал себе Сью. У этого парня – Куража, что-то сильно перещёлкнуло в голове. Он кое-что понял о реальном мире: Сверчки пробили стены теплицы, в которой прошла вся его жизнь, и теперь, находясь в сильнейшем экзистенциальном кризисе, он пытался найти для себя приемлемый выход, чтобы и не бросить своих земляков в беде, и при этом не нарушить писаные и неписаные законы своей Родины.

Они вчетвером сидели в баре, который явно знавал лучшие времена. Его витрины, сплошь измалёванные рисунками половых органов, скорченными рожами и площадной бранью, местами были заменены на фанеру. Ассортимент был жалким, а из живого персонала присутствовал только один бармен – пожилой мужчина в несвежей рубахе. Напитки и еду развозил робот.

– Здесь работали официантки, замечательные такие девочки! – Педро оторвался от экрана планшета. – Майя так мне нравилась! Но после того, как сюда заглянули Сверчки… Это было слишком, если честно. Я потому и решил устроиться в полицию. Я не мог их защитить! Стоял как дурак и смотрел, как эти синюшные типы лапают девчонок, и не знал что делать… Насилие – это ведь негуманно, да? Сверчки понятия не имеют о гуманности, в их культуре её просто нет! Я оттолкнул того лысого от Майи, а они набросились на меня – и избили до полусмерти, и я ничего не мог с этим поделать, и никто не мог! Если бы не позвонили Марселю… Я решил пойти работать в полицию, потому что только он справился с ситуацией…

– И получил свой первый за пять лет работы выговор и лишение премии – за негуманное обхождение с представителями социально уязвимой категории населения… – буркнул Кураж. – И Ледрю меня потом отправила в отпуск – тоже в первый раз. А потом отозвала из отпуска – следующим вечером, потому что нужно было решать вопрос с мародёрством в «Дионисе», а массовые увольнения уже начались.

Виньярд понимал, что эти двое пытаются увязать своё мировоззрение и весь талейранский образ жизни с тем, что происходит во Флойде. И у них не получалось. Одна из проблем была в том, что, например, даже для людей в Ламарше, до которого рукой подать, всё было однозначно.

Есть несчастные космические скитальцы, для которых недоступны все блага цивилизации. Волей случая их забросило в систему Меттерниха, на самую орбиту Талейрана – и они попросили помощи. Как же! У них детки никогда не ступали по зелёной траве, они едят только концентраты и продукты рециркуляции – то бишь биомассу из говнокрута, женщины их коротают время в мрачных и холодных коридорах старых космических кораблей, а мужчины пытаются освоить жалкие крохи ресурсов, чтобы обеспечить свои семьи… Несколько съёмочных групп от крупнейших местных масс-медиа были допущены вождями племени на борт флагмана, и талейранцы получили неоспоримые доказательства их ужасных страданий. На кораблях действительно было мерзко.

Каждый житель индустриального мира может представить себе это очень легко: есть магазин на окраине, с покосившейся вывеской и разбитым окном, так вот там за углом обстановка точно такая же, как на главном корабле флотилии Сверчков. Грязно, воняет, куча стрёмных людей и стрёмных железяк, и хочется поскорее уйти оттуда. Всем, кроме местных.

Впервые после десятков лет победившей толерантности у Талейранских правозащитников и некоммерческих благотворительных организаций появилось настоящее дело! Добиваться гуманитарной помощи и призывать помочь бедным Сверчкам и их ещё более бедным деткам – это вам не своих и так зашуганных соотечественников кошмарить бесконечными судебными исками! Правозащитное лобби продвинуло в планетарном Конгрессе законопроект, который гарантировал Сверчкам статус беженцев и реализовывал право убежища на поверхности планеты для всего племени целиком.