Гришка встретил меня традиционным вопросом:

– Мама, а ты мне че купила?

– Ниче. А как же любовь? Просто так, без подарков?

– Мама, мне надо купить самокат. И самурая. И еще пистолет. И такого робота синего. И короля. И Фродо еще надо купить. И эльфа…

– Ага. А Лив Тайлер папе не купить? С сиськами и с ушками. Не купить, нет? Пойди, папу спроси…

Антон смирно сидел на диване, в руках держал детскую книгу – видать, только что читал Гришке. Посуда вымыта, в вазе – не поверите! – букетик жухлых подмосковных розочек. Образцовый семьянин, пример для подражания. С чего бы это?

Однако не все предусмотрел. Например, забыл надеть Гришке трусы. В результате сопливый ребенок ходит по квартире в хлопчатобумажных колготках на босу попу. Колготки висят сзади трогательным мешочком.

– Мама, как называется это? – Гришка нарисовал на листочке круг, разделил пополам. Получилась натурально попа.

Что ему сказать, чтоб не погрешить против истины и при этом не обидеть его творческие искания?

– Спроси папу, – говорю.

Антон благодушно улыбнулся. Ни дать ни взять – мечта приличной женщины. Я не стала вступать в контакт ответной улыбкой, сделала лицо неприступной леди и ушла на кухню ставить чайник. Гришка побежал за мной.

– Мама, мама, я убил моль!

Мой сын легко переходит от одной темы разговора к другой. Для него главное – выплеснуть как можно больше эмоций на того, кто пришел, и кого он, искренний маленький человек, ждал. Присмотрелась – и правда: на ладошке распростертый шерстеед в бежевой пыльце.

– Фу, пойди в ванную вымой руки.

– Нет, я ее утоплю.

Ребенок сосредоточенно попытался отлепить трупик моли от бледно-розовой ладошки, чтобы она ровно упала в лужицу воды, образовавшуюся на кухонном столе после мытья посуды.

– Гриша, не балуйся! Вымой руки, сейчас чай будем пить…

Электрический чайник начал мелко трястись – закипает.

Сын оставил идею утопить труп моли в посудной луже.

– Мама, мама, я буду ее теперь варить! – И попытался подержать несчастную над паром, что повалил из носика чайника.

– Гриша! Ну что ж за дети-садисты пошли! Ты же обожжешься!

Моль отклеилась от ручки и упала на пол. Уничтоженная и растерзанная, она лежала, распростерши крылья…

Тихо, практически бесшумно, в кухне появились двое – Антон и кот. Первый присел на краешек табуретки, сложил руки на коленках, как двоечник в учительской. Второй заурчал, прищурился и подобострастно пошевелил усами в мою сторону.

– Мама, а я почти не кашляю, – сообщил Гришка, залезая на свободный табурет.

– Это хорошо, – разговариваю я с сыном, не обращая внимания на мужа и кота, – потому что в субботу мы едем на дачу к тете Варе. Ты должен выздороветь за два дня, иначе не поедешь.

– Машенька, а я в субботу не смогу… – тихо сказал Антон, виновато глядя исподлобья, у меня честное-честное слово работа…

– А тебя никто и не приглашает, – холодно сказала я, – мы едем с Гришей вдвоем.

И ушла на балкон за тазом, гордо подняв голову. Антон униженно промолчал. Все-таки чует кошка, что слопала чужое мясо.

Я стала завлекать Гришку парить ноги личным примером: запихала левую ногу в высокий таз с горячей водой. Теперь одна нога красная и чистая, а другая – так себе. Что делать? Прежний вид левой не вернуть, правую мыть – лучше пристрелите сразу.

Гришка визжал, щипался и ноги в горячую воду совать не хотел. Шантажировала его поездкой на Варькину дачу, пугала незнакомым словом «отит». Гришка ныл и упирался. Сошлись на том, что я куплю ему набор белых викингов. Все-таки самый действенный способ – прямой подкуп, я всегда это знала.

Возле передвижной палатки с выпечкой стоял унылый бомж. Весь в благородных язвах, на голове – фетровая женская шляпа, в руках – апрельский номер журнала «Галя» с неудачной морщинистой блондинкой на обложке. Помнится, за эту блондинку огреб по полной верстальщик Дениска. Морщины надо было убрать посредством хитрой компьютерной программы, а Дениска схалтурил – оставил блондинке ее биологический возраст.

– Купите газетку, купите газетку… – канючил бомж у всех, кто подходит к палатке.

– Это не газетка, – сказала я сухо, отсчитывая мелочь для роскошной слойки, что смотрела на меня игриво сквозь немытое стекло, – это журнал. Причем старый.

– Зато очень интересный, – оживился бомж, – я его весь прочитал. Рекомендую. – И подмигнул мне хитро.

Рядом, в газетном киоске, разложили веером свежую прессу с зазывными фразами на обложках: «Победи целлюлит одним ударом по бедру», «Как поймать начальника в любовные сети», «В городе N в оливье добавляют мясо бродячих собак!», «Секс с инопланетянином? Это возможно!» А вот очень актуально – «Измену искупит только смерть».

Сверху над прессой – фейерверк разноцветных шариков. Традиционные круглые, длинные и тонкие, как французские багеты, и веселенькие – в форме беременного зайца. Глядя на зайцеобразные шары, я вспомнила о сегодняшнем дне рождения юного Леши. Надо бы как-то поздравить, даже если не пойду на посиделки.

Леша вдруг представился в позе несчастного ослика Иа из мультфильма про Винни-Пуха. Мутное озеро посреди редакции мужского журнала, с одной стороны шумит камыш, с другой – трещат полногубые девки-секретарши. А юный Леша сидит, понуро опустив голову, на берегу. Душераздирающая картина.

Редакционная маршрутка, угрожая скрыться, поддала газку, и я, не раздумывая, купила беременного зеленого зайца. Мелочь, а мальчику будет приятно.

Марина страшно возбуждена. Сегодня в первый раз ходила на занятия по вождению, вернулась в экстазе. Говорит, что произвела неизгладимое впечатление на некоего водителя Фольксвагена, который чуть не вывалился из окна, когда увидел, как она поворачивает.

Ждите, люди! Наступило лето, и на дороги выйдет когорта новых, свеженьких водителей легкового автотранспорта. Не побоюсь этого слова – автолюбителей. Практически автофилов.

Надька сидела в чате знакомств, это понятно по ее физиономии.

У меня на столе распечатка многострадального текста об измене. Через все бумажное полотно – жгучая надпись алым фломастером: «Переписать или новый!» Это Сусанна Ивановна вчера резвилась.

– Маша, у вас нет изжоги после завтрака? – подошла ко мне Марина.

– А?

– А у вас вообще изжога бывает?

– Ну, честно говоря… наверное, нет. Я точно сказать не могу.

– Молоденькая… Вам сколько лет? Тридцать два? Тридцать три? У меня это было самое прекрасное время…

Значит, вот оно какое, самое прекрасное. Гм… Что ж за фигня в таком случае начнется потом, уже совсем скоро?

– Сочувствую, – добавила Марина, кивнув на распечатку. – Идея с романтическим ужином при свечах оказалась не самой лучшей.

– И что теперь делать? Может, переписать, что он не изменял?

– Не знаю… Но если никто не изменял, тогда теряется смысл всего материала. Подумайте, Маша, подумайте.

Юная, пышущая здоровьем и красотой слойка с лимоном улыбалась искристо из картонного конверта, как будто смеялась над моими производственными проблемами. Я положила ей на голову толстую папку с рекламными буклетами. Слойка тихо застонала и сплющилась.

Из пакета с зонтиком и книжкой «на дорогу» выглянул зеленый ушастый заяц.

– Надюха, ты умеешь надувать шарики? – спросила я.

– Какие шарики? Презервативы, что ль?

– Вот дурында! Тебе что ни шарик – то презерватив. Обыкновенные поздравительные шарики.

– Хахалю купила? – хихикнула Надька.

– Ты по делу отвечай: умеешь или нет?

– Не, я только презервативы надевать… тьфу, надувать умею.

В дверном проеме замаячила ленивая фигура сисадмина. Может, его попросить? Все равно без толку шаландается, пусть хоть какая-то будет от него польза. Но он сделал вид, что занят починкой принтера. В соседней комнате сидели кроссвордисты. Хорошие люди, но я их не настолько хорошо знаю, чтобы подойти с вопросом: «А не надуете ли резинку, мальчики?» Ладно, потом…