– Главное – не петь, – умоляюще посмотрела я на коллегу.

– Все гораздо хуже, – в беззвучном плаче содрогнулась Лидочка. – Это будет инсценировка «Трех поросят». Вы себе это представляете?

– Почему «Трех поросят»? – обалдело уставилась я на Лидочку. – Что за бред? При чем тут «Галя»?

– Ни при чем. Ганс считает, что это будет весело.

– Это идея Ганса? Кто ему прочитал «Трех поросят»?

– Доброжелатели всегда найдутся, – гневно сверкнула глазами Лидочка. – И добавила громко: – Это же гадюшник, а не редакция!

– Фи, – немедленно послышалось из корректорского угла, – как это неинтеллигентно, Лида. Виварий, а не гадюшник…

Честно говоря, когда Лидочка сказала про «Трех поросят», я подумала, что у нее на почве бракоразводного процесса окончательно поехала крыша. Разведка донесла, что престарелому ловеласу удалось-таки отсудить часть подержанного автомобиля, и теперь он точит когти на заброшенный дачный участок где-то под Тулой. Нежелание делиться машиной Лидочка настойчиво мотивировала любовью к сыну – вырастет мальчик и захочет водить драный жигуль. С поросшими лопухами шестью с половиной сотками было сложнее: на участок никто не ездил много лет, к тому же имелась задолженность по налогу на землепользование. В последнее время Лидочка повадилась рассказывать о милой девушке, с которой дружит ее сын. Не иначе решила прикрыть шесть соток заботой о будущих внуках. Интересно, сама-то она понимает, что главный двигатель ее поступков – алчность и стремление отомстить бывшему мужу?

Однако несмотря на все жизненные катаклизмы, Лидочка оказалась совершенно права. Я поняла это, когда увидела в руках нашего немецкого куратора тоненькую детскую книжицу – Михалкова. На обложке плясали толстопопые поросята в голубых матросках.

– Будет вечеринка! – сообщил Ганс несчастным сотрудникам «Гали», измученным битвой с русским языком. – Будет весело. – И подмигнув мне, добавил: – Будет много пива.

Видимо, он никак не мог забыть моего внезапного появления на морозном крыльце немецкой пивнухи. Возможно, я даже стала для него частью далекой любимой родины. С этим придется смириться.

– Будем делать свиней! – продолжил Гансик, сияя от счастья. – Все будут петь и танцевать, а я и герр Финшер – смеяться.

– Звери, – прошептала Лидочка где-то у меня за спиной.

Сусанна Ивановна бросила на нас грозный взгляд. Я изобразила ей глазами: «Это не я! Я ничего такого не думаю!»

Ганс меж тем упивался властью:

– Свиней надо через неделю, время – капут. Сусанна Ивановна помогла мне написать слова для всех. Для каждой свиньи, для волка и для стрекозы. Сейчас она раздаст вам слова. Я желаю приятно провести время. Встретимся на вечеринке!

Он радостно сжал свои веснушчатые ручки в кулачки, широко улыбнулся и покинул наше собрание. После его ухода воцарилась тишина. Только тяжело дышала Лидочка и мерно капала в чашку валерьянка корректора.

Наконец Сусанна Ивановна откашлялась и, пересчитав бумаги из тоненькой розовой папки, сказала:

– Корпоративная вечеринка – это не добровольное мероприятие. Это такая же работа, как подготовка очередного номера журнала. Прошу отнестись со всей серьезностью. Ганс был столь добр, что сам распределил роли… Сейчас я вам раздам слова…

Помнится, во втором классе подмосковной школы, где я постигала грамоту, широко практиковалась такая форма обучения, как чтение детских пьес по ролям. Обычно действующих героев было немного, а читать нужно было всем, по очереди. Распределения ролей ждали как Голгофы. Если кому-то доставалось озвучить реплики Бабы-Яги, то пропала перемена – засмеют. Подозреваю, что Ольга Прохоровна – наша учительница – знала об этом и нарочно назначала лешими и кикиморами самых несимпатичных ей учеников.

– Итак… – приступила Сусанна Ивановна, перелистывая бумаги, – старший поросенок, который построил домик из соломы…

Мы замерли.

– …Марина, это ваша роль.

Выпускающий редактор поперхнулась чаем.

– Второй поросенок, который построил домик из хвороста… Так… Это у нас Надежда.

Надька скроила недовольную рожицу:

– Почему я поросенок? Я уже три дня как на диете…

– Младший поросенок, самый умный и трудолюбивый, – продолжала главный редактор, не обращая внимания на реакцию коллектива, – Лидия… Да, Лида, это ваша роль.

Лидочка побагровела и задышала, как астматик.

– Волком у нас будет, как вы, наверное, все догадались, Денис.

У меня отлегло от сердца, молодой усатый верстальщик хищно оскалился.

– Еще у нас есть две стрекозы. Это, судя по записям Ганса, Маша и Инна Владиславовна.

– Кто? – пискнула корректор.

– Я понимаю, что вы хотите спросить, – голосом классной дамы сказала Сусанна Ивановна. – Вы хотите спросить, откуда в сказке о трех поросятах взялись стрекозы. Объясняю: Ганс был столь добр, что переписал Михалкова, чтобы никому не было обидно. Количество действующих героев, вы сами понимаете, должно равняться количеству сотрудников журнала «Галя».

Инна Владиславовна всхлипнула.

– Единственное, что я могу для вас сделать, – продолжила Сусанна Ивановна, – дать вам роль стрекозы, которой не нужно петь.

– Минуточку, – встрепенулась я, – выходит, что роль второй стрекозы, которая с какого-то ляду поет, достанется мне?

– Маша, у вас совсем недавно прошел испытательный срок. На вашем месте я бы не спорила, – сухо бросила начальница. – Инна Владиславовна, вернемся к вашей стрекозе… Здесь буквально несколько невинных реплик. Крылья и пачку вам выдадут. А вот поросятам придется делать себе пятачки из папье-маше самостоятельно.

Лидочка закашлялась.

– Да, из папье-маше, – строго повторила Сусанна Ивановна. – И желательно, чтобы все пятачки были в одном стиле.

– Я не выйду на сцену в свинячьем пятачке, – взбунтовалась Надька.

– Еще как выйдете. Это лучше, чем в балетной пачке и с крыльями на проволоке.

– Я согласна выйти голой, только не петь, – взмолилась я.

– Можете обговорить свое дивное предложение с Гансом, – язвительно предложила Лидочка. – Мне кажется, вам легко удастся его убедить.

– Что вы хотите этим сказать? – возмутилась я.

– Ничего такого, что не было бы ясно и без моих слов, – невинно ответила Лидочка.

– Лида, перестаньте, – вмешалась Марина, – не затягивайте это удовольствие. Всем пора домой, у всех семьи.

– Как вам не стыдно бить по ране? – Лидочка вскочила и, истерически заломив руки, выбежала из комнаты.

– Марина, вы действительно зря так, зря… – укорила Сусанна Ивановна. – Вы же понимаете, что Лида сейчас все разговоры о семье воспринимает как намек на свой развод.

– Девушки, я есть хочу, – подал голос Дениска, – не пора ли нам пора?

– Вы можете быть свободны, только возьмите свои слова. Я имею в виду, слова волка. Там тоже что-то про еду, вам это будет близко. – Сусанна Ивановна передала Денису распечатку.

Я тоже молча протянула руку и получила розовенькую бумажку вместо стандартной белой. Внизу стояло бредовое четверостишье, которое мне предлагалось петь со сцены.

К метро мы шли с Надькой. Мало того, что она сегодня в той кофточке, которая расстегивалась до пупа (бедный Дениска!), так к вечеру Надюха еще сломала молнию на брюках. Штаны падали, через каждые пять метров Надька отбегала за придорожные палатки и, хихикая, подтягивала их, пыталась зафиксировать. Все зря. Осознание того, что она может в любую минуту оказаться без порток посреди улицы, похоже, страшно ее возбуждало, и она веселилась неудержимо, говорила фривольности и бежала резвым галопом. Я подумала о том, какие чувства появились бы у меня, если бы сломалась моя молния. Думаю, сначала я бы выругалась про себя, потом два раза вслух, а через пятнадцать минут просто взяла такси и поехала бы домой на машине, злая и противная.