Я вернул ход времени, готовый в любой миг его замедлить, однако мои магические силы были истрачены больше чем на половину, и если сейчас Перун решился бы на бой со мной, то вряд ли бы я его выиграл. На всякий случай я распахнул «Лепестки Виолы». Они раскрылись с громким хлопком, часть газет со столика императрицы снесло на пол. Минуту-другую мы смотрели в глаза друг друга. Лицо Громовержца было до предела напряжено, его рассекли глубокие морщины. Подбородок великого бога выпячен вперед. Глаза… пламя ярости, пылавшее в них в начале нашей встречи, быстро угасало. Я смотрел в них безмятежно и глубоко, как сама вселенная.
— Согласие между нами возможно лишь тогда, когда ты вернешь все, что пытался отнять у Артемиды и наградишь ее вместе с Афиной. Они достойны награды, за отвагу, за потраченные силы, за то, что сделали работу, которую должен был исполнить ты! Надеюсь, у тебя хватит мудрости, чтобы сделать верные выводы из сказанного мной, — сказал я, когда молчание затянулось.
Перун усмехнулся. Вряд ли эта усмешка была проявлением превосходства и высокомерия свойственного богам. Скорее она была усмешкой, показывающей его растерянность. Признать свои ошибки, на это не у всех хватает духа. И боги в этом часто слабее обычных людей.
А на бой со мной он не решился: сработал или мой блеф, или благоразумие взяло верх над его гневом. Не сказав ни слова Громовержец начал бледнеть, медленно растворяясь в воздухе. Я убрал щит и «Туам латс флум», хотя еще оставалась опасность его атаки из непроявленного. Выждал еще немного и снял защитный кокон с императрицы.
Глория выглядела потрясенной, бледной. Даже губы ее в первую минуту казались побелевшими. Но даже при этом она оставалась императрицей с соответствующим восприятием меня и происходящего вокруг.
— Елецкий, — севшим голосом проговорила она, — что это значит? Ты мои покои решил превратить в место для встреч с богами?
— Разве это плохо? Позволь? — я достал из кармана коробочку «Никольских». — А то знаешь, нервы шалят из-за всяких перунов. А боги в твоих покоях — это хорошо. Значит им нравится здесь. Приятная обстановка, — я обвел взглядом зал, отделанный уральской яшмой, украшенный золотистой драпировкой и росписью. — Хорошо еще тем, что ты становишься ближе к богам, не выходя из собственных покоев. Знаешь ли, знакомства, тем более личные контакты с теми, кто рангом выше, часто бывают полезны. Вот, например, я всего лишь какой-то граф, но у меня личный контакт и добрые отношения с самой императрицей. Это же полезно для меня, правда?
— Граф, кто ты такой на самом деле? — Глория явно не оценила мою шутку. Лицо ее по-прежнему красивое, не по годам молодое, оставалось напряженным. Императрица еще не пришла в себя и до сих пор ждала какого-то подвоха.
— Давай об этом поговорим чуть позже. У меня к тебе тоже много вопросов. Сказав, что нас ждет откровенный разговор, я имел в виду, что он будет взаимно откровенным и взаимно полезным, — так и не прикурив сигарету, я подошел к Глории вплотную.
Моя рука обвила ее талию, глаза заглянули в ее темные как маслины глаза, и я сказал:
— Ты мне не ответила на вчерашний вопрос. Я спросил, нравятся ли тебе молодые мужчины моего возраста.
Она молчала, часто дыша, не отстраняясь и даже чуть обмякнув. Не всякий раз, но достаточно часто я могу читать язык женского тела. И есть в нем кое-что такое, что не зависит ни от положения в обществе, ни от принадлежности к какой-либо культуре, ни от образования или воспитания. Я прижал ее к себе теснее и потянулся к ее губам. Глория приоткрыла их, при этом будто нехотя опустив веки. Большинство женщин предпочитает позволять это делать, чем отвечать на подобные вопросы.
Я поцеловал ее. Недолго и мягко.
— Вообще-то мой Эдуард почти твой ровесник, — сказала она, будто мне в укор.
— Тем не менее, тебе это нравится, — заметил я, глядя, как вздрагивают ресницы ее прикрытых глаз.
— Ты — не граф Елецкий! — сказала она, отвернувшись от меня. — Мальчишка не может быть таким!
— Может, ваше величество. Может, если он помнит свои прежние жизни. Только опыт тех жизней вряд ли делает его мальчишкой, — ответил я. — Позволь, все-таки я закурю и отвечу на все твое огромной любопытство. Я вижу, как его много. Но откровения, как я сказал, будут взаимными. Ты тоже пояснишь мне кое-что важное.
— Кури возле окна, — отозвалась императрица.
Звучало это как-то очень по-домашнему. Я подчинился, подошел к окну, чуть отдернув шикарную, с золотистой набивкой штору, сжал зубами кончик сигареты и щелкнул зажигалкой.
— Так вот к вопросу, кто я такой… — выпустив струйку ароматного дыма, я выдержал паузу, видя, как Глория с нетерпением ждет моих слов: — Я — маг. Древний маг, которого боги в разных мирах тысячи лет знают как Астерия. Я рождался и умирал много раз, но при этом в отличие от других людей, я помню все свои прежние жизни, помню тот огромный опыт, который они мне дали, — о том, что я не родился в теле прежнего графа Елецкого, я императрице говорить не стал, хотя в остальном решил быть с ней еще более откровенным, чем с Ольгой или Еленой Викторовной. Эти откровения с Глорией были оправданы: пусть она знает кто я, пусть знает о моих возможностях. Это будет полезно для ее понимания, что какая сила за мной стоит; и пусть она усвоит, что играть мной так, как ей хочется у нее не выйдет, пусть она хоть сто раз императрица. Ольге и маме я не говорил всего, потому как это им хотелось в большей степень считать меня тем прежним Сашей Елецким.
— Я рождался в разных мирах, — продолжил я, — похожих на этот и не похожих, магических и лишенных магии, но насыщенных техникой и научными знаниями. Может быть поэтому, мои познания и понимание жизни и устройства вселенной не хуже, чем у того же Перуна, который ограничен лишь этим миром и одной очень долгой жизнью — жизнью бога. Да, я сейчас поучал его, отчитывал как мальчишку, потому что право на это дает мне мой опыт, мои знания и моя сила. А так же его глупые и, увы, вредные для нас поступки — поступки недостойные верховного бога.
Глория слушала меня, наверное, с таким же напряжением, с каким она была, когда в ее покои явился Громовержец. Она стояла напротив меня, опираясь на стол, где лежало несколько газет. Я рассказал ей еще немного о своих отношениях с богами, лишь то, что ей следовало знать. Даже упомянул о свежем случае с Посейдоном в Атлантике, еда не погубивший меня.
— Цель этих статей, — я указал кончиком дымящей сигареты на утреннюю прессу под рукой императрицы, — вернуть справедливость и защитить моих возлюбленных богинь: Артемиду и Афину. Ты же знаешь, что случилось на земле ацтеков? Там они помогали мне, защищая нашу княгиню и интересы нашего Российского государства. А раз так, то цель этих статей полностью согласуется с интересами нашей империи.
— С важной оговоркой: эти статьи очень не понравились князю Молчанову и Железникову, и многом другим немаловажным лицам Российского государства, — заметила Глория. Растерянность покидала ее, и она становилась все больше похожа на себя.
— Ваше величество, с каких пор интересы каких-то князей стали выше интересов нашего Отечества? — прищурившись от табачного дыма, я затянулся «никольской». — В моем понимании, даже интересы императора или императрицы не могут быть выше интересов нашей империи. Разве не так? — я улыбнулся ей, видя смятение на лице Глории.
Конечно, ее сейчас раздирало от желания одернуть меня, но она промолчала, а я сказал: — Поскольку у нас разговор откровенный, то у меня к тебе тоже будут вопросы. Много очень откровенных вопросов, которые могут как сблизить нас, так и разделить. И даже сделать врагами. Как ты понимаешь, меня не пугают враги ни на Небесах, ни в императорском доме.
Глава 19
Честная Глория
