— Проклятье и беспредел, — зашипел Стас.

Он повернулся к люку задом и полез по лестнице вниз.

Его тут же окутал затхлый запах — знакомый запах… не совсем такой, какой скапливается в погребах, а другой… Тот самый, что стоял ночью в спальне бабушки…

Стас спустился до самого низа, наклонился и поднял амулет. Зачем-то огляделся, стоя в подвале, среди полок, бочек, коробок и ненужных вещей.

Потолок подвала — он же пол дома — был сложен из мощных бревен и строганных досок, с них свисала хлопьями пыльная паутина, в которой висели полупрозрачные высохшие тельца давно умерших пауков. В четырех местах потолок поддерживали бетонные столбы, врытые глубоко в землю. Странно, но ни прежний владелец, ни отец не зацементировали весь пол и тот недоделанный дверной проем, ведущий в никуда, в Средиземье, блин. Они что, собирались рыть еще глубже?

Прежний владелец вроде был еще тем конспирологам-выживальщиком. По словам соседей он планировал устроить под землей целое бомбоубежище на случай глобальной войны. А отец, скорее всего, просто поленился довести подвал до ума.

Стасу стало неуютно в этом затхлом подземелье, обиталище брошенных вещей и пыльных банок. Это место не предназначено для живых…

Он полез назад, достиг люка, высунул голову над выкрашенным коричневой краской полом, и сверху, как гром среди ясного неба, раздался свистящий шепот:

— Ты что тут делаешь?

От неожиданности Стас чуть не опрокинулся назад и издал позорно тонкий вскрик.

— Да итить твою налево! — выдохнул он дрожащим голосом, плохо понимая, что несет. — Бабуля⁈

— Еще ругается, — заворчала баба Настя. Она нависала над ним, стоя возле люка, из которого выглядывал перепуганный Стас. Он видел прямо перед собой голые ноги без единой варикозной венки (а ведь у матери их полно!) и стоптанные тапки. Бабушка была одета в тонкий зеленый халат с безвкусными крупными цветами, седые волосы распущены и подсвечены лампочкой. Лицо — из-за той же лампы прямо за ее головой — сплошное темное пятно. — Чего ночью в подпол полез? Кушать захотел? Так в холодильнике же есть все!

Страх быстро трансформировался в сильнейшее смущение, и Стас вылез из люка красный как свекла.

— Да я… это… — начал он. Ужасно не хотелось врать, но куда деваться? Не рассказывать же про свои экстрасенсорно-шизофренические эксперименты? — Услышал, что кошка типа туда полезла… Думал, застряла…

— Ох уж эта Пэрис, — вздохнула бабушка. — Не думала, что она люк может открыть…

Стас, все еще с пылающими щеками, поспешно наклонился, выключил свет в подвале и прикрыл люк. Выпрямившись, обнаружил, что баба Настя оглядывает его с ног до головы с видом подозрительным и недовольным, почти злым. Взгляд ее выцветших слезящихся глаз остановился на сжатом левом кулаке Стаса.

— А что это у тебя там такое?

— Цепочка… — бухнул Стас. От растерянности и смущения не успел соврать что-нибудь убедительное.

— Какая цепочка?

Стас поднял руку и разжал пальцы. Лицо у бабушки вдруг перекосилось, изменилось, стало безумным, звериным, глаза вылезли из орбит. Она отшатнулась, едва не потеряв оба тапка.

— Выброси! — низким хриплым голосом проклокотала она.

— Да ты чего, бабуль? — еще больше растерялся Стас.

Старушка была сама на себя не похожа. Ни намека на всегдашний румянец, лицо сморщилось, исказилось до неузнаваемости, побелело, редкие пожелтевшие зубы оскалились, с нижней губы потекла слюна.

— Плохая вещь это! — натужно хрипела она, пуча глаза на амулет и отступая еще дальше. — Дурная! Выброси, тебе говорю!

В дверях гостиной появилась заспанная недоумевающая мать — тоже в халате, канареечно-желтом, без цветов, зато с колосками пшеницы, в сбившемся набок платке, она всегда ложилась спать в платке, даже летом, потому что иначе наутро у нее стабильно болела голова.

— Что тут такое? Что за ночное собрание? Что случилось?

Стас начал было объяснять, но бабка зашипела что-то совсем уж невразумительное, зашлепала губами, затряслась, и мать, поразительно хладнокровная, решительно увела старушку в ее спальню. Уложив бабулю, мать зашла в комнату Стаса, куда тот юркнул, чувствуя себя очень неуютно.

— Что ты там такое нашел? — спросила мать, глядя на него спокойно и внимательно.

— Да цепочку… обыкновенную, — залепетал Стас. — А что это с бабушкой? Чего это она?

Мать улыбнулась печально.

— Старость, Стас, старость — вот чего. Иногда с ней такое бывает… вот пару лет как. Ты не замечал раньше, а я-то с ней постоянно живу… Пусть поспит до утра, а ты ее не беспокой.

Стас с готовностью кивнул, словно вот только что намеревался побеспокоить сон бабушки, а мама его вовремя переубедила.

— Славно хоть, что во всем остальном на здоровье не жалуется, — продолжала мама, как бы убеждая в этом в первую очередь саму себя. Она вздохнула и пошла было из комнаты, но сразу же вернулась, строго покачала перед Стасом пальцем: — А ты ее не нервируй, Стас, и не шастай по ночам, понятно?

— Понятно, ма, — сказал Стас.

И мать ушла.

Глава 7

Амулет-7

Вопреки ожиданиям Стаса, бабушка не забыла наутро о ночном инциденте, не выбросила из головы чем-то не угодившую ей цепочку и за завтраком снова потребовала выкинуть «плохую вещь». Жуткие рожи она больше не корчила и вела себя адекватно, как обычно, но неприязнь к амулету у нее осталась.

Стас, поймав выразительный взгляд матери, закивал, демонстративно вышел на улицу, вернулся и объявил, что выбросил цепочку за изгородь. Мать устало кивнула. Она сегодня выглядела еще больше постаревшей и почти больной. Да что это с ними всеми?

Когда мать вышла из кухни, бабка — снова розовощекая, мягкая и добрая — придвинулась к Стасу и, не переставая улыбаться тонкими губами, прошептала такое, отчего волосы на загривке у Стаса встали дыбом:

— Врешь, паскудник! Не выбросил! Я чую эту плохую вещь! А я-то думаю, почему у меня в последнее время аппетит пропал?

Шепот был тихий, вкрадчивый и одновременно исполненный лютой злобы и угрозы, чужой и пугающий.

«Как пропал? — чуть не выпалил Стас. — А не ты ли сейчас за обе щеки бутерброды уплетала?»

— Бабуля! — повысил он голос, хотя по спине скользнула ледяная струйка. Он слышал, что с сумасшедшими нужно быть построже, как с капризными детьми. Если бабуля впала в маразм, то пугаться ее — глупо и себе дороже. — Ну хватит уже! Нет тут плохих вещей, ясно?

Какая страшная это штука, старческий маразм и безумие, подумал он с трепетом. Вот рядом с тобой родной человек, который качал тебя на ручках, воспитывал, терпел твой переходный возраст, а теперь в прежнем теле будто поселилось другое существо, мерзопакостное, злобное, издевательско-насмешливое, глумящееся.

Бабка откинулась на спинку стула и беззвучно закисла от смеха.

— Плохих вещей, говоришь, нет⁈ — свистящим шепотом выдавила она. — Да в этом доме…

Она поперхнулась, закашлялась, закатывая глаза и хватаясь то за горло, то за неизменные бусы. Посидела немного, затем открыла глаза и зорко глянула на внука.

— Ох, дурно мне, внучок, — пропыхтела она. — Ты меня извини, старую, иногда на меня будто затмение находит.

«Скорую вызвать? — лихорадочно думал Стас. — Скорая тут с районного центра едет, из Бурнинска, домчит не раньше, чем через полчаса… Или с матерью посоветоваться? Боже, и каково тут матери жить с этой крипибабкой-то? А если периоды затмения увеличатся? А если дом подожжет, мать душить начнет, еще какое-нибудь безумие сотворит? Ни в какую больницу или реабилитационный центр ее надолго не положишь, сумасшедшие старики никому даром не сдались… Разве что нанимать специально обученную сиделку — но ставки у них наверняка конские…»

Тревожность Стаса росла как на дрожжах, тем более мать понятия не имела, как поступить с впадающей в маразм собственной матерью. Ни в какой дом престарелых отдавать, естественно, даже не помышляла, да и Стас понимал, что это не вариант. Хотя… это зависит от самой бабули. Если ее поведение станет слишком опасным для нее самой и окружающих, делать что-то придется по-любому.