Девица перехватила Тусин стеснительный взгляд, передвинула к ней черновик своего сочинения с клочком бумажки, где Туся прочла: «Меня зовут Рита. Проверь ошибки!»

И Туся почувствовала на лице жар (вот как сейчас), бросила взгляд на членов приемной комиссии. Там сидел один их знакомый, компаньон отца по застолью и баням (он должен был проверять ее сочинение). «Компаньон» не смотрел в их сторону, и Туся смело взялась за Ритин листок.

Почерк соседки был ровный, понятный. Туся быстренько пробежала странички, поставила пять запятых, семь зачеркнула, исправила три несложные ошибки в словах.

И Рита Паратова получила в итоге переходной балл!

Приняла она это как должное, однако купила назавтра коробку конфет, но Туся, краснея, от них отказалась…

Они сидели на лекциях вместе, гуляли в роще и кое-когда вместе обедали, но не сблизились. Рита была общительной, бойко держала себя во всякой компании. И говорила:

«Друзей у меня с избытком! Кому улыбнусь, кому подмигну, на кого-нибудь каблучком топну. Деньги есть у меня, но я их почти не трачу. На что же тогда поклонники!»

Оказалось, что Рита Паратова была близко знакома чуть ли не со всеми художниками города. К удивлению сокурсниц, но особенно Туси Пшенкиной, Рита работала в художественном фонде натурщицей: обнаженной позировала по восемь часов в неделю. Ей это нравилось, хотя и утомляло очень скованное сидение или стояние. Однако Рита видела в этом свой смысл «служения искусству».

* * *

Они поднялись на шестой этаж белостенного дома. Рита Паратова сказала Тусе:

«Ни у кого из художников в нашем городе нет больше такой просторной и светлой мансарды. Гарик здесь временно и живет… Он разошелся с женой и оставил ей все. Это, по-честному, сделал он зря, но… но… но… Может, и к лучшему. Ему обещают другую квартиру. И дадут! У нас в городе ценят таланты».

В мансарде было душновато от красок и растворителей. Тут жил «жрец искусства» (встречала она где-то подобное выражение), и ей хотелось увидеть своими глазами мир для нее необычный, загадочный.

Туся притерпелась к духоте помещения и уже впивалась глазами в картины на стенах, в слепки с классических скульптур, выставленные на подоконнике, рассматривала диковинные какие-то корни в углу на полу, шаманский костюм на гвозде, начатый холст на подрамнике… В нише лежали сети, свернутые клубком, стояла связка бамбуковых удилищ…

Тусю снова привлек туземный костюм, искусно расшитый бисером.

«Свидетель минувшей эпохи! Не так ли, а?» — надтреснуто рассмеялся Гарик.

«Очень хорошая вещь! Я никогда не видала такого костюма. В музее — похуже». — Туся гнала на себя воздух ладонью. Все же в мансарде было действительно жарко.

Появилось вино на низеньком столике. Налили и ей, но она протестующе затрясла головой, и Гарик пошел варить черный кофе на электроплитке.

«На кофе я согласна», — сказала она.

«А вино… от жары… было бы лучше», — возразил Забавнов.

Кофе вышел чудесный. Она отпивала маленькими глотками.

«Понравилось тебе у меня?» — спросил Гарик.

«Интересно… Спасибо… Да» — Она смутилась.

«Кто же вам больше всего по душе из художников города?» — стал допытываться Забавнов.

Она молчала.

«Ну что ты прилип к ней? — капризно дернула его за рукав Рита. — Туська у нас тихая мышка. Что и подумает, да не скажет».

«Почему? Я отвечу, — Туся опять покраснела. — Мне очень нравятся картины художника Соснина. Сергей Александрович добр к природе, к людям».

«Созидающий? — Гарик щурил глаза на Тусю с открытой насмешкой, вытягивал из бороды длинные завитки рыжеватых волос и наматывал их на палец. — Не смущайтесь. Вы, детка, правы. Наши нынешние дела на здешней земле возвышенны и требуют — соответственно — возвышенных слов. Продолжайте!»

Но Тусе уже продолжать не хотелось. Рита курила, откинув красивую голову и пуская протяжной струей синий дым из ярко накрашенных губ.

«А знаком ли маленький человек с самим Сосниным, а? Или только с его возвышенными, — он выделил это слово, — творениями?» — с легкой зевотой поинтересовался Гарик.

«Да. Я знакома и с ним — не только с его картинами!» — Едва уловимое раздражение прошло по Тусиному лицу.

«Прекрасно! Тогда вам не трудно понять, что между нами есть сходство, но есть и великая разница. Сходство в том, что мы оба пишем недурные картины и оба — пленники Севера, оба бродяги завзятые. Но Соснин старше меня и больше успел извести холстов, картона и красок. Его творчество перешагнуло границы отечества. Мое, представьте, тоже! А разница в том, что я более его подвержен влиянию Бахуса. Бахуса я обожаю, а он его — просто чтит… Что нам обоим надо? Мне — удачно жениться. Ему — развестись с женой. Она у него спивается, вы это знаете?» — Гарик язвил.

«Вот теперь ты напал на Соснина!» — с заметным раздражением сказала Рита.

«Я напал? Ну уж, ну уж… Я только о том, что если Сергей Александрыч в компании способен наступить на одну пробку, то супруга его растопчет и три, и четыре. Не женщина — громовержец! Конечно, это мешает Соснину, но у него есть Нюрга, родовое «поместье». Там можно выдержать любые осады. И творить!»

«А ты иногда вытворяешь больше, чем творишь! — уколола Гарика Рита. — Я что-то устала, — продолжала она томно, вешаясь на его плечо. Веки ее отяжеленно смежались. — Сегодня ты говорлив, как весенний ручей…»

«А мне пора! — Туся встала. — Благодарю за беседу и угощение».

«Я тебя провожу до площадки, — приободрилась Рита. — А ты, милый, хлам со стола убери! У меня нынче мало свободного времени».

Туся с Ритой вышли за дверь.

«Видишь, как ты хорошо провела нынче время! Заходи, когда вздумаешь. Мы уедем не раньше, чем дней через десять. Дела у него да сборы… А ты сегодня красивенькая!» — и Рита Паратова ущипнула Тусю за подбородок.

«А этот Гарик завидует Соснину, — подумала Туся, уже выйдя на улицу. — И со мной говорил — как великое одолжение делал. Высокого мнения о себе».

* * *

…Воспоминания в ту ночь долго не отпускали ее. Уснула она перед утром и проспала время, когда уходил от них Сергей Александрович со своим большим рюкзаком за плечами. Туся едва не заплакала от обиды на себя самое…

Провожал Соснина до шоссе Автоном Панфилыч, полный надежды, что известный художник заглянет к нему еще и еще и нарисует портрет лесника в кедровом бору — у пруда, у реки ли.

«Вот было бы дело — не фунт изюму! — размышлял сладко Пшенкин. — Люди бы шли и меня узнавали и говорили бы: «Мы его знаем! Это тот самый лесник из Петушков. Хлебосол! Балагур! Хозяин! Кто у него не бывал, тот может жалеть об этом».

Сердце Автонома Панфилыча обливалось мучительно нежной надеждой, ибо такое возвышенное желание в льстивую душу его никогда не стучалось.

Художник Соснин обещал Автоному Панфилычу «бывать у него». И бывал потом несколько раз — все один и один. Но однажды он появился у лесника с супругой своей, Афродитой Корнеевной.

Посещение это пришлось в канун старого Нового года.

6

В назначенное число, вечером, полковник Троицын привез к Пшенкиным в дом доктора Тетеркина, юркого, крепенького человека в очках.

Тетеркин, как тогда Троицын, пожелал перво-наперво осмотреть пшенкинскую усадьбу и бор. Осмотрел, похвалил лесника за размах и ухватку, посетовал, что у него вот нет дачи и отпуска он проводит чаще всего на дикой природе: охотится и рыбачит.

— А вы пожелайте да и постройте себе теремок неподалеку от нас! — сказал Пшенкин с таким бравым видом, как будто он все смог сделать в одно мановение руки: и землю нарезать, и лес подвезти, только берись за топор, пилу и хозяйничай. — Вон там, на горе, профессор-физик один строил дачу. Поначалу он крепко меня обхаживал. То дай ему то, то другое. На дню по семь раз забегал! А как выстроился, так больше не ходит ко мне.

— Зазнался? — спросил Тетеркин.