ВОЛК

ГОБЛИН

ТРЕУГОЛЬНИК

ДОКТОР

ТЕЛО

НОЧНОЙ КОШМАР

؂

Я пришел к монохромным грезам, макабрическому сплетению обнаженных тел и голых ветвей, засохшие почки которых хранят в себе многовековую меланхолию.

Меня пленяют этника и фольклор былого, серая безысходность современности и неминуемое забвение в будущем. Заранее прошу простить мою местами излишнюю претенциозность письма, но я склонен расценивать ее как обыкновение, пока мой монолог касается высших материй. Например, таких как вдохновение.

Если мне задать вопрос: «Что тебя вдохновляет?», едва ли я найду универсальный ответ. Меня вдохновляет все и ничего. Люди часто путают вдохновение с заимствованием. Да, можно где-то увидеть образ, запомнить и переработать на свой лад, затрагивая лишь поверхностные характеристики. «Воруй как художник» – не мой метод. Часто я абстрагируюсь от всего, что в той или иной степени способно коррелировать с моим творчеством, чтобы сохранить собственные идеи настолько кристаллически чистыми, насколько это вообще возможно в современном мире. Да, вероятно, обойтись без всякого рода примесей не выйдет. Наши мысли, наши идеи, все вокруг – результат хаотического смешения, на основе чего мы и пытаемся сформировать индивидуальность. Осознавая это, я выбираю неочевидные источники вдохновения: мастерам визуального ужаса я предпочту прерафаэлитов, а страшным рассказам – ночную прогулку. Личный опыт куда сильнее углубляет степень восприятия и способность более точно проецировать свои ощущения в искусство.

Чтобы испугать зрителя, нужно бояться самому. Также важно умение находить элементы ужаса во всем, что тебя окружает – от банальной темноты коридора в дверном проеме до едва уловимого чувства тревоги, спонтанно возникшего в случайный момент дня. Прислушиваясь к себе, нетрудно обнаружить, что пугающих образов вокруг более чем достаточно. Порой кажется, их так много, что можно тронуться умом.

Идеи приходят когда угодно и где угодно: стоит быть чуть менее сфокусированным, оставляя дверь из сознания в подсознание приоткрытой. Все самые отвратительные кошмары приходят оттуда – из глубины чего-то первородного и животного.

Я обожаю гулять и находить странные жуткие образы в обыденной обстановке. Чем-то это даже напоминает игру. Интересные находки запечатлеваю на камеру обычного телефона. Бросив взор, случайный человек рискует не распознать в моих снимках ничего необычного и примечательного, но эти кадры могут оказаться полезными в моей работе и стать основой картины. Попробую продемонстрировать один из таких алгоритмов на примере быстро скроенного рисунка.

Как можно заметить, на данном снимке буквально ничего не происходит: он полупустой, и черный силуэт собаки, скрытый растительностью, – единственное, что хоть как-то притягивает внимание. Именно на нем я и сосредоточусь. Помимо прочего, я действительно считаю образ уже сложившимся и не требующим дополнительной проработки, поскольку вижу в нем неприкрытую навязчивую идею недосказанности и общую атмосферу противоестественности происходящего: будто бы что-то находится не на своем месте; будто мы не должны видеть то, что видим. Что делает собака, почему она настолько статична? Мы хотим понять, какая у нее морда и куда она смотрит, но лишь испытываем слегка раздражающее безызвестностью неудовлетворение.

Рассмотрев фотографию, мы обнаружим поводок, привязанный к серой ограде, и поймем, что собака всего лишь смирно ждет хозяина, и таким образом отпадает уже половина вопросов. Однако мне это неинтересно. Теперь меня волнует первоначальное чувство, я собираюсь усилить его и задаюсь вопросом: что произойдет, если поместить в текущие обстоятельства не пса, а человека? голый мужчина, стоящий на четвереньках в кустах. картина может показаться комичной. впрочем, нелепость всегда идет с ужасом рука об руку.

на данном варианте тоже можно остановиться, но я попробую вытащить что-то еще. например, приоткрыть завесу тайны: показать лицо человека, сокрытое в листве. нет, не лицо. пусть это будет собачья морда. достаточно ли противоествественно увидеть кинокефала[3] посреди улицы обыкновенным летним днем?

несмотря на открытую демонстрацию существа, хочется сохранить его вид загадочным и пугающим. поэтому сделаю морду темной, едва различимой, но с очертаниями факторов опасности: раскрытой пастью и зубами, зловеще белеющими в ее глубине. наметив общие тени, открываю монстру глаза, но отказываюсь от этой затеи по итогу – слишком много известных появляется в уравнении страха.

идея обрела четкую форму, отпечатавшись на бумаге, и тут приходит осознание: все надо было делать иначе. сосредоточившись на главном образе, я совершенно забыл о том, что делает его таковым. Возможно, в какой-либо другой работе окружающее пространство не сыграло бы роли, только не здесь. ведь чтобы воссоздать то самое чувство противоестественности и максимально ярко транслировать его зрителю в мозг, мне следовало уделить значительно больше внимания достоверности улицы, ее деталям. на контрасте с реалистичной живой зоной города таинственное создание могло выглядеть более устрашающим, поскольку осязалось бы реальным.

что ж, ошибки свойственны каждому. рано или поздно все равно найдется рецепт, близкий к идеалу. про сам идеал стоит забыть: все мы знаем, что он недостижим по определению и лучше вовремя остановиться, прежде чем стереть пальцы в кровь от безуспешных попыток реализовать невозможное. этакой заплаткой ежедневно закрываю свой болезненный перфекционизм.

кроме неуловимого, почти случайного вдохновения, тем или иным образом живущего в самых неожиданных и неприметных вещах и местах, в моем арсенале есть другие, чуть более приземленные, но оттого надежные творческие приемы. один из таких приемов – интерпретация уже существующих образов, знаковых и популярных. внимательный читатель отметит в моих словах противоречие, припоминая, как я немного ранее исключал художественную апроприацию из своих методов работы. смею заметить: суть интерпретации не заключается в присвоении авторского материала. напротив – она призвана показать его новые грани, не умаляя оригинальности первоисточника. учитывая мою страсть к тотальному искажению и переиначиванию, всем известные образы предстают фактически неузнаваемыми без знания контекста.