– Валяй, приятель.

– Ты говоришь, что в карманах Абрахама Рэйми были все его документы и личные вещи.

– Ну, по крайней мере, те, что нужны ему для обычной жизни. У многих бездомных часто и того нет.

– А как же его Пурпурное сердце? Он получил ранение во время боевых действий, парня должны были наградить медалью.

– Тут все просто. Парень оставил награду дочери. Подарил ей, когда она еще была маленькой. Спроси сам у своей клиентки. Но я видел медаль, девчонка ею махала у меня перед носом, когда в очередной раз приходила в участок.

– Понятно. И скрипку он тоже ей оставил?

– Скрипку?

– Рэйми играл на скрипке. Как утверждает его дочь, он никогда с ней не расставался, постоянно упражнялся, чтобы разрабатывать пальцы после травмы. В конце концов даже восстановил чувствительность настолько, чтобы извлекать что-то вроде настоящей музыки. Судя по фотографиям, скрипки при нем не было.

– Не было. Мы даже не подумали об этой чертовой скрипке. О ней никто не упоминал. Скорее всего, он оставил ее на Лорел-стрит вместе с остальными вещами.

– А старуха Браунсвик ее выбросила?

– Да черта с два. Продала наверняка, как и остальные вещи жильца, если они представляли какую-то ценность. Но что это дает?

– Понимаешь, странно получается. Рэйми где-то мотался полгода, ни разу не востребовал свои пенсионные чеки, наплевал на вещи, даже на любимую скрипку. Чем он занимался все это время?

– Не вижу особой загадки, приятель. Устроился на сезонную работу, а потом пошло-поехало. Стал мотаться по штатам. Знаешь, как это бывает с запойными: получил пару зеленых, купил бормотухи, заснул в товарняке, проснулся – уже Канзас.

Следующий мой звонок был Пиппе по номеру, который она мне оставила.

– Резиденция Роббенов, – услышал я торжественный голос в трубке.

– Могу я поговорить с мисс Роббен? Мисс Эпифани Роббен, – уточнил я.

– Как вас представить?

– Дуглас Стин.

– Могу я узнать, по какому делу вы звоните?

И так еще минут десять. Конечно, в доме, который называется «резиденцией», к телефону просто обязан подходить какой-то чопорный цербер, всеми силами стремящийся доказать, что ваш звонок является крайне нежелательным. Жаль, что со мной больше не было Лекси, наверняка она бы просто проигнорировала этого дворецкого, сказав что-то вроде «Эй, привет, позови старушку Пиппу к телефону, да поживее», я же так и не научился этой надклассовой легкости и общался с секретаршами и обслугой с подспудным чувством вины, будто действительно звонил, чтобы навязать пожизненную подписку на прошлогодние журналы.

Наконец после суровых расспросов и долгого ожидания в трубке раздался запыхавшийся голос Пиппы Роббен.

– О Боже, мистер Стин. Надеюсь, вы не сказали Перкинсу, что вы частный детектив?

– Перкинсу?

– Да, дворецкому, который взял трубку. Он совершенно ненормальный. До сих пор считает, что молодые леди не должны разговаривать по телефону, если им звонит незнакомый мужчина. Чуть было не попросил Алана ответить вместо меня, мы собирались играть в теннис.

– Я сказал, что у меня к вам дело личного характера.

– Ну теперь Перкинс доложит Виму, а дедушка начнет меня расспрашивать. А, ладно, пошлю его к черту.

– Вы же обещали, что расскажете деду о том, что наняли меня.

– Расскажу, конечно. Когда появится что-то конкретное. Вы уже раскопали что-нибудь?

– Пока не могу сказать определенно. У меня к вам пара вопросов.

– Только давайте побыстрее. А то Алан ждет.

Как я и думал, стоило Пиппе свалить расследование убийства отца на «компетентного независимого специалиста», у нее сразу же появились дела поинтереснее.

– В полиции сказали, что отец подарил вам свою Пурпурную звезду.

– Да, это правда. Еще когда я была совсем маленькой, чтобы я не забывала о нем, когда папа был в отъезде. Бабушка запрещала мне с ней играть, медаль так и хранится у меня в наградной коробке. Я хотела вернуть ее отцу, когда приехала из Швейцарии, но он сказал, что с таким лицом все равно не собирается появляться ни каких встречах сослуживцев. К тому же, я думаю… он боялся, что ее пропьет. Что-то еще?

– А скрипка? Он не отдавал вам скрипку на хранение?

– Нет, – недоуменно ответила Пиппа. – Он бы ни за что с ней не расстался. Это была одна из редких вещей, которая всегда доставляла отцу радость. Я подумала, что у отца ее украли…

– Это была какая-то ценная скрипка?

– Совсем нет. Хорошая, но ничего особенного. К тому же, не первая. Папа был самоучкой, он рассказывал мне, увлекся музыкой еще в детстве, его учил какой-то старик на ферме в Алабаме. Естественно, скрипки у него всегда были самые дешевые, а когда он начал заново пытаться играть после выписки из госпиталя, то часто рвал струны или просто разбивал корпус от злости. Последнюю скрипку я сама подарила ему на Рождество три года назад. Заказала ее в Бостоне в известной мастерской Йоргассона за триста долларов.

– Три сотни это большие деньги.

– Вы думаете, отца могли убить из-за скрипки?

– Не знаю. Но лучше если вы расскажете детективам об этом инструменте и опишете его. Вдруг скрипка всплывет в каком-то из ломбардов.

Хотя, скорее всего, сдала ее туда предприимчивая миссис Браунсвик, подумал я.

– И последний вопрос, Пиппа. Вы не могли бы устроить мне встречу с Вирджилом Гаррисоном?

– Устроить встречу? Как?

– Просто предупредите его, что я собираюсь посетить Юго-западный Комитет защиты гражданских свобод, чтобы поговорить о вашем отце. Не хочу, чтобы несколько черных крепких ребят просто вышвырнули меня из их офиса.

– О, ладно.

Я воочию представил, как вытягивается лицо девушки. Надо же, только наняла частного детектива, а он уже придумал для нее кучу заданий, которые рушат все планы на каникулы. Теперь вместо тенниса и похода по магазинам – очередной утомительный визит в полицию и разговор с активистом Гаррисоном.

– Вы вовсе не обязаны все это делать, Пиппа, – дружески сказал я. – Но все-таки будет лучше, если вы сможете связаться с мистером Гаррисоном в ближайшее время. Я бы хотел сегодня нанести ему визит.

– Я поняла, – раздраженно ответила клиентка. – Мистер Стин, вы и правда думаете, что смерть моего отца не глупая случайность, или просто имитируете расследование?

– Я и правда думаю, что дело серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

– Спасибо.

Пиппа повесила трубку.

Я сел за стол и начал набрасывать в блокноте шаги, которые мне предстояло предпринять.

Посетить Вирджила Гаррисона в его логове гражданских свобод, это первое. Дружески поболтать с миссис Браунсвик о судьбе скрипки ее постояльца. Позвонить в комитет ветеранов флота и узнать, на каком корабле служил Рэйми. Еще неплохо было бы запастись мелкими купюрами, дешевым алкоголем и храбростью и пошляться вечерком в парке Санта-Мария. Вдруг удастся разговорить кого-то из местных завсегдатаев и они расскажут нечто, о чем умолчали в полиции.

Я попытался вспомнить, что еще видел в отчете. Квитанции из тотализатора. Абрахам ставил по мелочи, вряд ли это могло дать какую-то зацепку. Адреса Армии Спасения и брошюра АА. Можно было бы обойти подобные места в городке Анахайм и расспросить, не видел ли кто там Рэйми незадолго до убийства.

Неплохо было бы попросить у Пиппы снимок отца, живого, а не из прозекторской. У дочери должно быть фото отца, хотя я сомневался, что Абрахам был из тех, кто обожал сниматься.

Надо еще раз позвонить Пиппе, если она сама не свяжется со мною в ближайший час. Пиппа, Пиппа, Пиппа. Что-то мне ее имя напомнило. Конечно же – так называлась поэма Роберта Браунинга. Я вычитал ее в книге, которую мне подарил друг Маркус Ван Ренн. Несмотря на мою в целом нелюбовь к поэзии, здесь мне понравился сюжет. Юная работница фабрики в свой единственный выходной гуляет по окрестностям и любуется пейзажем, а в это время вокруг нее кипит неведомая ей жизнь: жена с любовником только что зарезали престарелого мужа, какие-то карбонарии планируют правительственный заговор, управляющий собора убивает по приказу монсеньора. А Пиппа знай себе гуляет и поет.