За сим остаюсь, безмерно уважающая Вас…
Далее шла подпись и дата.
«Дядя Толя в то время уже чувствовал сбой в своем здоровье. Но почему-то возникшая было печаль и мрачная закрытость быстро исчезли. Он стал чаще улыбаться. Чаще, чем обычно. Теперь понятно почему», – подумал Александр.
Осознание собственной необходимости кому-то делает мысли и желания мудрее и чище. А это верный шаг к радости в жизни. От нее же, радости этой, появляются возвышенные мечты. И силы для их осуществления.
Еще одно письмо. Третье по счету. Не читая, сканирует и отправляет по сети Интернет Витторио, внуку Ирэн.
– Читать или не читать? – в нерешительности держит Александр исписанный лист. Согнув пополам, укладывает его в конверт.
– А все-таки интересно, что же еще может написать эта древняя женщина, вполне годящаяся в матери моему дяде? – подумал Саша. – Хотя и неудобно… Но я ведь с уважением и к ней, тем более к нему – Анатолию Ивановичу. Да и как внимательный ученик буду слушать этих мудрых учителей и постараюсь услышать, – успокоил он себя. Вновь берет тот же конверт. Вынимает из него письмо. Читает.
Анатолий Иванович, добрый мой друг.
Спасибо! Спасибо, что ответили на мое предыдущее письмо. Я плакала, когда читала. Но слезы мои – слезы радости. От того, что Господь Бог послал мне, на излете лет, такого славного собеседника. Не обладая и малой долей Вашего, досточтимый Анатолий Иванович, красноречия, могу лишь подтвердить, что письма эти дают мне силы идти дальше вперед и вверх.
Вы спрашиваете о родных мне людях… Их много и в то же время, почти никого. Этот парадокс легко объясним, если спрошу уточняюще: родных по крови, генетически, или по духу? Из последних, пожалуй, только один – мой внук Виктор.
Откуда он? О! Это своя история. Когда-то, еще во время Великой войны, принесшей так много горя обычным людям по обе стороны фронта, я участвовала в движении Résistance (Сопротивления). Да, да! Не удивляйтесь. Я была maquis – у вас говорят «маки», партизаном в Париже и его окрестностях. Лотарингский крест, символ сражающейся Франции, и поныне висит в изголовье моей кровати. Даже стреляла, защищая раненых. Была лично знакома с одним из зачинателей движения Сопротивления – Анатолием Сергеевичем Левицким. И с самой «красной княгиней» – Тамарой Алексеевной Волконской. Мы ее звали – Тереза Дюбуа. Удивительная женщина-легенда. Она часто помогала нам медикаментами и мудрым советом. Не сомневаюсь, что о ее непростой, полной лишений и угроз, но исполненной светлого духа и мужества жизни, еще будет написана достойная ее памяти книга.
Я же, через долгие годы, прожитые после того испытания, низко кланяюсь им, много сделавшим для свободной Франции. И вашему народу, породившему таких героев.
Как медицинская сестра я основала подпольный лазарет. Там и встретила своего единственного мужа. Он родился во Франции, в Марселе. Его родители, оба из старинных аристократических родов России, успели покинуть Родину до того, как там началась большевистская мясорубка. Потратив все деньги, продав фамильные драгоценности, но живые и невредимые они приютились на юге Франции. С упрямством, пройдя высшую школу лишений и тяжелого труда, они смогли подняться из нищеты. И дали своему младшему сыну Николаю хорошее образование. Он стал врачом-хирургом. А тут война. Унижение Франции – его биологической родины. Упорная героическая борьба с захватчиками в России – на его родине духовной и душевной… Конечно же, он не мог оставаться в стороне. Между нами, французами, и вами, русскими, гораздо больше общего, чем может показаться для непосвященного. Та же беспечность в обычной, рутинной жизни. То же стремление к правдоискательству и социальной справедливости – не оттого ли наши народы сотрясали кровавые революции? Но те же отвага и самопожертвование в годы лихолетья.
Вот и он, Николай, восторженный наивный мечтатель, как и я, оказались по одну сторону фронта. В одном отряде, в одном госпитале. Он – главный врач, хирург. Я – операционная сестра и распорядитель по хозяйству.
Не знаю почему, но мне всегда нравилась ваша классическая литература теперь позапрошлого, девятнадцатого века. С детства с упоением читала Достоевского, Толстого, Чехова. Какая-то особенная психологическая утонченность, сострадание к людям, поиски Бога в душе своей и всемирная боль за человечество в целом, а не только за свой народ пробудили во мне какую-то удивительную, родную музыку неба, скрытую в каждом из вас, детей своего народа. Простите меня за экзальтацию, но именно национальная принадлежность повлияла на мой выбор партнера и спутника по жизни. Я уже достаточно хорошо знала русский язык – читала любимых писателей в оригинале, без перевода и адаптации. А общение с Колей, во время нашей совместной работы (он говорил – «Служения для людей») усовершенствовало его. Открыло новые горизонты для понимания вашего народа. О! У нас была безумная, страстная любовь.
Через какое-то время я вышла за него. Зачала. Через несколько месяцев была вынуждена вернуться к родственникам в Каркасон – маленький городок, славный только тем, что там восемьсот лет назад был один из оплотов альбигойцев. Впрочем, об этом в подробностях Вы знаете лучше меня. Там и появился мой единственный сын. Я назвала его в честь отца – Николаем. Но они так и не увиделись. Предательство породило серию арестов в Париже. Гестапо работало быстро и эффективно. Мой муж был арестован и отправлен в концентрационный лагерь, куда-то в Польшу. Там и затерялись следы его жизни. Я осталась фактически одна, с младенцем на руках. Родственники мои почти все поддерживали коллаборационистский режим маршала Петена. На меня они смотрели как на носителя опасной инфекции. «Маки» для них преступники. А правительство Де Голля – еще одна коварная выдумка зловредной Англии, нашего извечного соперника и недруга. Я была в отчаянии. Без работы, без денег, с младенцем на руках, живущая у родных, только из милости…
Но чудеса все же случаются в мире. И одно из них произошло со мной. Меня разыскала мать Николая, моего мужа, Екатерина Сергеевна. Она, теперь вдова, потерявшая не только мужа – он умер еще до войны, – но и своего старшего сына – он был летчиком в армии Де Голля, – увезла меня к себе в Марсель. Там у нее был небольшой магазин дамской одежды. Она – хозяйка и директор. А я – продавец и консультант. Мы подружились. И много раз в мыслях я благодарила Господа за такую хозяйку и бабушку моего сына. Ее воля, отвага и юмор – тема отдельного разговора. Время шло… Еще до окончания войны мы бросились искать нашего Колю – моего мужа и ее младшего сына. Но поиски были тщетны. И лишь бумага «пропал без вести» поставила печальную точку в наших поисках. Вернее – многоточие.
Уже после войны окончила медицинский факультет университета. Стала врачом-терапевтом. Вернулась в Каркасон вместе с Екатериной Сергеевной, в дом моего отца. По завещанию он оставил его мне. Наверное так перед смертью пытался просить у меня прощения за несправедливость и обиды. Я простила. А что оставалось делать? В то время у многих словно пелена спала с глаз. Прозрел и мой отец. К сожалению, слишком поздно. Он так и не увидел вновь теперь подросшего внука.
Мы жили тихо и счастливо. Новым браком обзаводиться я не захотела. Не то чтобы была недотрогой, но так и не увидела мужчины, равного моему Николаю. А размениваться по мелочи не привыкла. Увы – всему приходит конец. А хорошему почему-то особенно быстро и неожиданно. Екатерина Сергеевна, уже в преклонных летах, заболела и скоро умерла. Даже в последний свой день шутила: «Я не буду тебя долго мучить…»
Похоронили ее здесь. На местном кладбище. Самой мне уже трудно туда ходить. Прошу соседей следить за ее надгробием. И подтверждать кладбищенским работникам о моем желании быть похороненной рядом. Недолго уже осталось.
А сын тем временем вырос. Чертами лица удивительно походил на своего отца. Не такой мечтательный, но практичный, он выбрал издательский бизнес. «Делание денег» стало его главным занятием. При этом неважно что издавать. Лишь бы покупали. Я пыталась вразумить. Бесполезно. Такая беспринципность не проходит бесследно. Вот и у него обнаружился порок… Не физический – тут он был великолепен, а душевный. Влюбчивость и наивность – они редко приводят к успеху в семейной жизни. Вначале одна, затем другая гражданская жена… К счастью, от них не появились дети. После уезжает в Италию. Меняет родную фамилию Ковалев на Ковалли. А имя на Никколо. Зачем? От своих корней все равно не убежишь. Там встретил еще одну женщину, гораздо моложе себя. Чтобы хоть как-то уменьшить мое недовольство, все время подчеркивает: «Но она чисто русская». Хотя и плохо говорит на своем родном языке. Вот у них-то и появился мой единственный внук. Они назвали его Витторио. Но для меня он всегда Виктор, Витя, Витенька… Он-то и есть моя радость в уходящей жизни. Но это уже отдельный разговор. В другом письме.
