Клима был в А., он же пускал. Болезнь, говорят, пустил на одну женщину, а она обратилась да на свою жену, эта болезнь-то. И жена умерла. Потом еще на кого-то пускал, на дите на их… Вот ему уже сорок лет, и он все в постеле лежит. Тоже он был хороший, здоровый вроде бы родился, а потом он лежит счас в постеле, и всё. И сам умер без веры[53].

И. С. Т.: Вот этот Клима-то вот, который мать-то портил-то твою (обращается к Д. О. К.). Не портил, ну, как это, чудеса-то показывал. Он как учился — 12 бань надо проходить в 12 часов ночи, в каждую баню. Ну, он, значит, он истопил баню, и это, значит, в 12 часов ночи чтобы одному идти туда. И всяки чудеса показывают — звери, такая пасть откроется, ну, допустим, пасть крокодила, или там… ну, любого зверя, или собаки. А в пасти — пламя-огонь. Вот пройдешь если это — вот, все будешь знать. А надо 12 бань. Вот тебе и пожалуйста, и научишься колдовать <…> Он вообще, он мне еще даже по родству. Он колдовал. Он сам это вот… Расскажи, как это было (обращается к Д. О. К.).

Д. О. К.: Чё? Клима-то?

И. С. Т.: Клима-то как делал <…>

Д. О. К.: Я вообще его не видала в глаза. Это мама рассказывала, как он ее напугал.

Соб.: Он ведь в А. жил?

И. С. Т.: В А., в А., в соседях у ее.

Соб.: А как, расскажите.

Д. О. К. (Смеется.)

И. С. Т.: Она с ней [с Д. О. К.] с маленькой сидела, она еще маленькая была, с тобой сидела, сидела мать-то. Значит, ее на руках дёржит, на стуле сидит, а он пришел к ней и говорит, ну, к ее матери пришел и говорит: «Дай, это, Евдокия, шубу Марье, твоей сестре». Сестра у нее сторожила трактора. «Да какая, — говорит, — сейчас шуба, лето! Зачем шуба-то тебе?» Она, вроде, не знаю, дала — не дала, а потом, значит, он напустил в избе — как вроде лягуши показались ей. И она вот так вот села на табуретке, так вот ноги подняла и сидела. И всю ночь так просидела. Полно лягуши в избе! Лягуш напустил. Вот подумай, что могут! <…>

Соб.: И он только один раз так пугал лягушками, да?

Д. О. К.: Больше она его не пустила, а тут он обманул ее, обманом она его пустила, так бы она не пустила его ночью. Тем более она спала ведь. Обманом он ее — что сестра на тракторе ночью, пахали ночью, она дежурила, трактора караулила, ночью, чтобы на поле были трактора в колхозе, она дежурила, была там в тех тракторах. Будто бы она замерзла и попросила шубу. Он и наврал ей, чтобы она его запустила в дом. Ну, она приоткрыла — думает, правда может быть, ночью холодно, летом бывают ночи холодные (смеется). Она открыла, он и зашел. Он хотел ее, конечно, видимо, для этого дела хотел ее использовать. А она взяла меня на руки… и он ее, конечно, не силой, не так чтобы нахально, а она: «Что ты, у меня свой ребенок еще на руках, еще не ходит даже, и что я, снова детей, что ли, куда их рожать еще, я с одним-то ребенком, некуда его девать, и работать надо, и воспитывать некому — одна». И вот он потом ей и сделал назло. Назло вот он ей сделал все вот это. Ну, говорит, ладно, пошел. А она до утра сидела — пока утро не рассветало, вот тогда они исчезли. А он знал, что она боится этого — лягуш этих, змей она боится страшно, ящериц, вот это, и вот он ей их наслал, ящериц да лягуш. Да, раз он знает[54].

Соб.: Мы слышали, что такие водятся в ваших местах пошибки.

Как?

Соб.: Пошибки.

Пошибки?

Соб.: Да. Что это?

Пошибки… Это вот раньше были такие люди, но их нету счас, счас нету, они изроди´лись. Просто знали каки-то молитвы. И вот молитву прочитат и просто выговорит такое слово, я даже не знаю, какие слова ето выговаривали, и там и… Был Никита Михайлович, он садил пошибки кое-кому, вот.

Соб.: А за что садят?

Дак за чё… вот осердился на кого, и всё, взял… У меня было с женой вот, етот был, Никитин сын, он у него перенял тожо… с женой провожали в армию <…> Осип вот, провожали в армию, где-то в 51-м, в 51-м его брали… И просто шли по лугам вот, ну, провожают у нас знаешь как? Деревня вся вот гулят, сёдня у меня, завтра у тебя, а тожно на проводы идут все к ему. Вот кто где, ходят, всё, собираются и докуда-то проводят. Вот до Мальковки мы ходили, всё, по лугам шли, летом, по лугам идем… А зимой дак мало кто проводит, ну, больше летом берут, весной, в армию-то. Вот и он… чё сделаешь, хватилась — чё вот… я не знаю, чё… И врачи ничё не могли сделать. Прямо жене, извините за выражение, прямо во влагалище, и всё. Всё распухло, всё. Приехали к врачу — ничё не могут. А врач-то здесь не так грамотный был, здесь медпункт. Поехали тожно к старику, в Сэпыч, он тоже ее лечил своими словами. Тоже ничё не мог сделать. Тожно Вячеслав Васильич старинный был врач, к ему тожно обратились, всё. Прижоги стал делать — всё, отпустилось.

Соб.: Прижег чем-то?

Ну, какой-то мазью смазал. Прижоги сделал.

Соб.: Это пошибка была?

Не, это просто… чё-нидь сделают. Колдовство! <…>

Соб.: Не встречали вы такой случай?

Ай, как не встречал. А у женщин часто бывает, вот у нас Артамониха, счас Зина у её дочь, была, и эта, Нюра-то Костина, и эта, Ваниха была, здесь кто вот… Киюша была, тожо ухала. Вот чё они, ничё, заругатся, заругатся, и всё… так, чё-то, найдет на них и заухат-заухат-заухат-заухат, заматерится.

Соб.: А как защититься, чтобы не попало?

А как… как ее… не знаю, как защититься.

Соб.: Нельзя?

Нет. По-моему, нельзя. Я не знаю, вот по-старинному, говорят, без молитвы никуда не ходи. Пошел на… через порог — знай, с молитвой. Тогда Богу веровали. Куда идешь, всё…

Соб.: А лечит тот же, кто посадил?

Нет. Излечивают тоже такие есть, Бог его знат… Как они лечат, я не представляю даже. У меня не было, вот я и никому… вот у жены было дак, я сразу хватился, она чё-то заревела, заревела: «Ой, больно, больно, больно!», сразу увез, всё. В медпункт пришли, я ведь ничё не понимаю, ничё не знаю, давай ее в Сэпыч, в Сэпыч там привезли, всё. А домашний лекарь был, он делал-делал, тожо отказался, ничё если не помогат. Тожно обратились, был старый врач, в больнице он был, к ему обратился он. Вот всё <…>

Соб.: А не знаете, такой обычай есть: насылают на мужиков, говорят, ребячьи муки.

Какие?

Соб.: Ребячьи муки. Слышали такое?

Дак есть! Это буват!

Соб.: А что это?

(Посмеивается.) Это буват. Я сам попал. Да. Ишол из Верещагина, в Шобурах у нас квартира, отец заезжал туды, чё, и я, мол, зайду. У их дочь стала рожать. А меня пустили на полати: «Ложись на полати спать». Переночевать мне… Шобуры — 20 километров пройти, отойдешь от Верещагино, а оттуда еще 25, в середине дороги. А я вечером вышел, сколько шел, шел, и лег спать, устал. Ну и вот, чё-то получилось со мной, и всё. Чё-то я лежал-лежал, чё, живот заболел, всё… рассказывать не могу (смеется), во… И пока не роди´ла, я всё бегал! Роди´ла робёнка — всё, меня отпустило. Я утром встал — 6 часов токо… Дай Бог… рассчитался, и бежать.

Соб.: Это родственники ваши были?

Нет. Не, просто заезжали. Вот тут лошади, на конях йиздили дак, покормить лошадь да чё дак… Знакомые, в обшем-то. Вот я тожо бувал с ём-то [с отцом] у него в доме, зашел… Там ведь, те деревни, туды вот пойдешь, ближе к Верещагино, не кажный пустит ночевать. Там попросишься — походишь, пройдешь всю деревню и не найдешь, кто бы пустил ночевать.

Соб.: А на вас никакой поясок не надевали там, на полатях?

Бог его знат, я не видел! Я уснул дак. Уснул с дороги, дак чё, я скорушший, ишо молодой был дак. Меня как раз в военкомат вызывали, призыв. Вот где-то мне 17–18. Вот я туды ушел да обратно пошел, пересчитать 50 километров надо. А 70 километров оттопал, вот и лег отдохнуть. (Смеется.) Сразу уснул, и всё. (Смеется.) Ага, отдохнул! Лег отдохнуть… Лег, да где-то… сначала-то я часа два, наверно, отдохнул, действительно… Буват это, буват это, делают всё. Раньше были здесь такие люди, но их нету счас, счас нету их, нету. Мало. И… не знаю, поди… в соколовской стороне кто-то есь там такие <…> Молитвы есть. Молитвы ведь надо знать! Молитвы, всё…[55]