Обед превратился в настоящее бедствие.

Кейт смотрела на бесконечный ряд вилок около тарелки, удивляясь, зачем, черт возьми, нужно столько, когда можно обойтись одной. «Видимо, богачи привыкли все усложнять», – мрачно подумала она, испытывая нервное напряжение.

Она взглянула на хозяина, сидевшего во главе стола. Он улыбнулся ей, и тепло его улыбки слегка согрело ее, как последние лучи заходящего осеннего солнца. Кейт отвернулась, опасаясь, что он заметит, что она не такая уж храбрая, какой хотела казаться. Девушка по глупости, решила, что отобедать с ним не составит для нее труда.

Ее щеки пылали огнем от смущения уже целый час. Хотя она не получила ни одного замечания от своего партнера за столом, Кейт не сомневалась, что выглядит крайне неуклюжей. Она никогда не чувствовала себя такой несведущей и неопытной за всю свою жизнь. Обычно она старалась преуспеть в том, что собиралась делать, и никогда не отступала, пока не добивалась успеха. Сейчас Кейт была сбита с толку и не знала, как вести себя и какой вилкой следует пользоваться. Она смогла лишь положить салфетку на колени и то только потому, что увидела, как это сделал первым его светлость.

Хуже всего было то, что свидетелем ее унижения стал ненавистный Холмс, который, казалось, следил за каждым ее движением. Стоило Кейт взглянуть на него, как он укоризненно приподнимал бровь или покачивал головой, оценивая ее действия. Подавая новые блюда и проходя мимо ее стула, он бормотал: «Пользуйся вилкой», – когда она пыталась взять мясо руками. Или, подливая вино в бокал его светлости, когда тот делал всего лишь пару глотков, он старался снова пройти мимо нее, чтобы проворчать что-то вроде: «Боже, неужели ты не можешь есть по-человечески?»

Кейт очень хотела, чтобы сейчас рядом с ней оказался Фалькон. Он точно знал бы, как обойтись с Холмсом без всякого расстройства. Фалькон никогда не терял присутствия духа.

Они были ближе родственников: она и Фалькон. Между ними существовала особая связь, и только смерть могла разлучить их. Для Кейт Фалькон был не просто одним из ее товарищей, а неотъемлемым дополнением ее личности. То, чего не хватало Кейт, дополнял он, и наоборот. Они были схожи во всем, кроме одной вещи, которую оба считали незначительной.

Холмс и его язвительные замечания были мгновенно забыты, когда одна из служанок поставила рядом с Алеком целую гору пышных булочек, от поджаристых корочек которых веяло жаром. Вообще Кейт не очень-то любила хлеб, поскольку обычно ей приходилось довольствоваться именно им, однако горячие мягкие булочки в корзине выглядели необычайно аппетитно. Разумеется, их нельзя было сравнить с хлебом трехдневной давности, которым она обычно питалась.

– Дяденька, – сказала Кейт, обращаясь к Алеку. Когда же он удивленно посмотрел на нее, она быстро поправилась: – Я хотела сказать – Алек.

Он усмехнулся.

– Да, Кейт?

Она хотела попросить у него булочку, но затем решила, что может взять ее сама.

– Нет, ничего.

Привстав, Кейт наклонилась над столом прямо перед ним и попыталась достать булочку из корзины. Услышав за спиной хриплый стон, она обернулась и увидела, что дворецкий готов упасть в обморок. Кейт ощутила свинцовую тяжесть внутри и села на место со своим угощением.

Что теперь будет?

Не в силах больше сдерживаться, Холмс резко сказал:

– Мисс Кейт, – при этом слово «мисс» прозвучало как «мизз», поскольку он сделал ударение на нем, – при обращении к графу вы никогда не должны называть его просто по имени.

Стараясь говорить так же надменно, как Холмс, Кейт ответила:

– В таком случае как я должна обратиться к нему, чтобы он передал мне эту чертову булочку или вон ту коричневую штуку?

– Эта коричневая штука, как вы изволили выразиться, называется соусом. И нельзя просить его светлость передавать что-либо. Для этого существуют слуги. Если вас не затруднит посмотреть вокруг, то, возможно, вы их увидите.

Кейт посмотрела и действительно увидела нескольких слуг. Неужели для двоих обедающих необходимо столько помощников? Особенно когда эти двое могут пользоваться своими руками? Однако ответ на этот вопрос не имел значения, поскольку она испытывала сейчас крайнее замешательство, вызванное этим самодовольным стариком. О, как ей хотелось ударить его! Однако она скорее заткнет себе рот салфеткой, чем выдаст то, что он действует ей на нервы.

– Значит, я должна попросить кого-то подать мне эту коричневую штуку, хотя могу сама взять ее? – дерзко спросила она. – Ты это хотел сказать?

– Вот именно, – резко ответил дворецкий.

«Вот именно», – мысленно повторила она, передразнивая его.

– Ты хочешь также сказать, что я не могу встать, – она поднялась, – дотянуться туда, – она наклонилась над столом, – взять картофель, – она сделала это, – и положить себе немного? – С блюдом в руке она плюхнулась на свой стул, надеясь, что выражение ее лица ясно говорило дворецкому о ее желании увидеть его мертвым. – Вот этого я не могу сделать?

Алек откинулся на спинку стула, едва сдерживая смех при виде сцены, разыгравшейся между Холмсом и Кейт. Эта девчонка, черт побери, явно ни в чем не уступала его непоколебимому дворецкому.

Он попытался понять, почему она так привлекает его. Вероятно, потому, что в его благовоспитанной, аристократической жизни он делал все по правилам, которых было ужасно много: начиная от того, как обращаться к людям различного социального статуса, и кончая тем, как говорить надлежащим образом, как есть, как одеваться. И разумеется, сюда входила знаменитая чопорная неподвижность верхней губы, олицетворяющая отсутствие эмоций, которые нельзя было проявлять ни при каких обстоятельствах. Да, все было подчинено этим правилам. Избави Бог, чтобы кто-нибудь проявил хотя бы каплю душевности или позволил себе какую-то вольность. Такие вещи сурово осуждались обществом.

И напрасно некоторые полагают, что богатство дает свободу, когда на самом деле человек погружается в необъятную трясину правил поведения, которыми ни в коем случае нельзя пренебрегать.

Отчетливо слышный зубовный скрежет Холмса заставил Алека снова взглянуть на него. Дворецкий аж посинел при виде вызывающего поведения гостьи. У Алека даже возникло желание встать и похлопать его по спине, поскольку тот выглядел так, словно ему что-то попало в дыхательное горло. Он почти задыхался. Затем Алек внезапно подумал, что стало бы с Холмсом, если бы его светлость повел себя так же, как Кейт. Вполне вероятно, дворецкого хватил бы удар – разумеется, без потери величественного вида, – и его пришлось бы приводить в чувство. Такая перспектива не доставляла удовольствия, и Алек решил не испытывать судьбу.