Бурый бродяга, взрыкивая и переваливаясь с лапы на лапу, приближался. Когда между нами оставалось шагов двадцать, я начал беседу:
- Здорово! С проверкой пришел, или как? Всю рыбу не отдам, а так — как попросишь, могу и поделиться!
В ответном рычании послышались какие-то старческие брюзжащие нотки про понаехавших полоумных, которые вовсе охренели и учат хозяев жить.
- Стой где стоишь! А лучше вали обратно, откуда пришел! Тут места всем хватит!
Рычание стало громче. Медведь ступал тихо, мох под его лапами проминался глубоко. Тяжелый, видно. Очень тяжелый. Между нами уже шагов двенадцать, ветер с его стороны, с горки. Воняет от него бомжами и тухлятиной какой-то. За моей спиной громко плюхнула рыбина, медведь тут же остановился и повернул башку у сторону звука. Оказывается, он, одноглазый. И почему-то именно сейчас, посмотрев в его затянутый бельмом правый глаз я понял, что день сильно не задался. Криком я его не прогоню. Зря я предположил, что он пришел делить территорию. Он пришел забрать ее себе всю. Но мне с этого понимания легче не стало ни разу. Продолжая громко сообщать мишке мое к нему отношение, я сделал пару медленных скользящих шагов вправо. Там под деревом, где начинался скат в озеро, лежала слега, по которой я затаскивал стропила на крышу. Крепкая двухметровая палка диаметром сантиметров восемь. Да с одной стороны еще слегка подтесанная — хотел под берег забить, сетку вязать к ней. Но до нее еще добраться надо было, а там метра четыре.
Медведь маневра не понял. Шагов десять оставалось между нами, когда он сморщил морду, оскалил зубы и зарычал уже серьезнее. Низкий гудящий звук раскатился над озером. Как будто разогревается, сам себя накручивает перед дракой. Хотя какая тут к черту драка — в нём тонна веса, он быстрый и опытный, когти и клыки, весь набор. Это не драка будет, а убийство. От этой мысли тоже не полегчало, но еще пару шагов в сторону спасительной оглобли я сделать успел. В памяти калейдоскопом завертелись обрывки образов: как охотились на медведей в старину, что нужно делать, когда он встанет на задние лапы, а что — если пойдет «свиньей». «Дима, соберись! Какая к чертовой матери свинья?! Эта старая замшелая сволочь сейчас тебя потрошить будет, а ты всё шедевры мировой исторической литературы в голове листаешь?!» - внутренние скептик и реалист орали хором и были убедительны как никогда.
До палки два шага. Медведь пригнулся и рванул вперед. Я схватил деревяшку и попытался упереть задний конец между камнями. Время будто замедлилось. Так бывает, если вот-вот придется помирать. Совсем рядом со мной зверь поднялся на задние лапы. Спереди он выглядел еще хуже — шерсть чуть светлее, но вся спутанная колтунами и какая-то жеванная. Разинув пасть, медведь издал такой рев, что меня чуть к земле не прижало. Но тут трясущиеся руки почувствовали, что палка во что-то уперлась и встала намертво. Я сделал полшага назад. Чудище, видимо, решило, что обед собрался удирать, и резко шагнуло ко мне, разведя лапы. Внезапно вспомнился Самвел, который так же широко раскрыл объятия, когда прощался со мной, высадив на берег. Правой рукой я задрал верхний край деревяшки на уровень, где по моему мнению у медведя должна заканчиваться грудная клетка. Ломать ему ребра в мои планы не входило. А вот всадить пусть тупое, но копье, в брюхо — это с радостью. Но что-то пошло не так.
Грубо отесанный конец палки пробил шкуру и залился красным, но казалось, что медведь не обратил на это внимания, только сильнее разозлился. Продолжая напирать и рычать своим адским инфразвуком, он начал сводить лапы. Я стоял между ними, как дурак, и точно знал, вот прямо абсолютно был уверен, что эти объятия станут последними в моей жизни. Правой рукой я вцепился в вонючую шерсть прямо под пастью, подтянулся и подпрыгнул одновременно — уперся согнутыми ногами в оглоблю, торчавшую из медведя. Уклон был градусов 45, и первой мыслью было съехать по палке вниз. Но тут мишка начал обнимашки и одновременно склонил ко мне огромную голову. Вонь из пасти была жуткая. Я внезапно вспомнил, что если собаке, которая нападает, запихнуть в рот кулак — она не сможет укусить, у нее просто пасть не закроется. Да, вспоминать идиотские истории и события не ко времени — мой талант. Второй мой талант — зачем-то пробовать их воплощать. Правую кисть я запихал между клыков, и медведь подавился рычанием. Не придумав ничего умнее, я постарался вцепиться ногтями в скользкий красный язык. Левой рукой наконец-то вытащил нож. Ошалевший от неожиданности монстр ослабил давление лап, но тут свел челюсти. Я отчетливо, хоть и несколько отстраненно, расслышал, как хрустнули лучевая и локтевая кости. Зато появилась какая-никакая, а точка опоры, и я, размахнувшись, всадил нож прямо в бельмо на правом глазу. Чуть довернув кисть, сразу же выдернул, и прямо над зажатой в медвежьей пасти рукой воткнул острие в последний глаз. Зверь заорал, но уже не страшным низким гулом, а истошно. Разжав для этого зубы, он освободил мою правую кисть, и я скатился по копью вниз, не устояв на ногах и с разгону треснувшись спиной об острые камни. Тот участок мозга, который продолжал фиксировать звуки, равнодушно сообщил, что минимум пару ребер — тоже на минус.
Медведь уже не орал а как-то судорожно икал, сползая по мокрой красной палке все ближе к земле. Из левой глазницы торчала изгвазданная кровью берестяная рукоятка ножа. Я лежал на спине, не в силах не то, что пошевелиться, а просто вдохнуть. Видел, как на спине зверя натянулась шкура, и оттуда показался совершенно неприглядного вида конец моего тупого «копья». Правая лапа скребла когтями по лишайнику на камнях, но было видно, что отделявшие их от моей левой ноги пятнадцать сантиметров ей уже не преодолеть. Бурая туша как-то странно булькнула и замерла.
Я зачем-то вытянул ногу и носком берца потыкал в когти. Поверить в то, что тонна медвежатины лежала передо мной дохлая, было очень тяжело. И, наверное, зарычи и поднимись мишка в ответ на мои опрометчивые пинки — я бы гарантированно заполучил инфаркт или инсульт. Осталось только гадать, почему они до сих пор меня миновали? Но медведь лежал именно так, как положено дохлому — предсказуемо, без сюрпризов и без попыток пошевелиться. Тогда начать шевелиться решил я. И это было решение неудачное. При попытке подняться ребра с противным скрипом сдвинулись, а я тут же замер. Проколоть ребром легкое — это вот было бы совершенно некстати. Лежа скосил глаза на правое предплечье. Надо же, я думал, будет хуже. Клыки пробили кожу сверху и снизу ближе к локтю, но удивительно, что не насквозь, и даже крупные сосуды не порвало. А коренные зубы, или как там они называются у медведей, передавили руку чуть выше запястья. Там были довольно глубокие ссадины, но крови почти не было. Рука на глазах начинала тревожно опухать и наливаться багровым.
Так, для начала надо понять, могу ли я вообще встать? Давай, оценочная реакция, нейтрализуй адреналин с кортизолом, а то негде и некого больше оценивать будет. Пошевелил левой рукой и ногами. Нашел положение, при котором смог поднять туловище вертикально. Прямо, конечно, не получилось, поэтому к своей скале шел скособочившись и медленно. Люди врут, что осторожность и внимательность приходят с опытом и тренировками. С болью они приходят, это совершенно точно. Когда знаешь, что любой неверный шаг или движение пробьют спину раскаленными гвоздями — волшебным образом понимаешь, куда не надо ставить ногу и как не стоит наклоняться. Путь до избушки занял минут двадцать. Утром — всего две. Приходилось останавливаться чтобы перевести дыхание и переждать гадкие черно-зеленые круги перед глазами. Круги «передавали» с помехами, как на старых телевизорах: черно-белые мухи завихрялись по краям картинки. Так, первая остановка у рюкзака — там обезбол. Открывать клипсы и молнии левой рукой оказалось очень неудобно, но что делать? Правая при попытке что-то взять взрывалась болью и подозрительно изгибалась в месте укуса. Смотреть на собственную руку, которая гнется не там, где это предусмотрено физиологией и анатомией — отвратительно.
