А если это разговор со мной,
В открытую, и жёсткий, и прямой?
Неужто спрос с меня? Вот так момент!
Тогда он для меня как комплимент.
11
Кто говорит – он мрачен, он уныл, дождлив,
Кто – слишком строг и холодно красив.
А сочетанье чуда и искусств
Пленит и вызывает гамму чувств,
Такой мажорно-радостный настрой,
Что я, посмеиваясь над собой,
Шепчу тебе признание в любви:
Уж с юных лет оно в моей крови.
12
И я в любви к тебе плыву, плыву, плыву,
О дивный город, сказка наяву!
Все дни небес шатер над головой
Манил, притягивал голубизной
И лёгкой первозданной чистотой.
И это – да с земною красотой!
О дрожь восторга! И глаза в слезах.
Нет, я не сомневаюсь в чудесах!
15 февраля – 6 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Позиция
Пером касаясь прошлого с любовью,
Боюсь неточным словом навредить,
Перемешать былого факты с новью
Иль над ещё непознанным шутить,
Скатиться к пересказу чужих сплетен,
Украсить анекдотом свой рассказ.
Пускай он будет выдумкою беден,
Но правдой покоряет каждый раз.
6 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Память
Память – враг реки забвенья
И ошибок прошлых гнёт —
Во спасенье, как виденье,
Без конца к себе влечёт.
Может вспышкой озаренья
Наградить порой иной
И избавить от сомненья
Иль мученья в час ночной;
Иль безжалостным кинжалом
Нанести опять удар,
И опять девятым валом
Остудить сердечный жар.
Может радостью наполнить
Светлых мигов и удач,
Виртуозно роль исполнить —
То ли фея, то ль палач.
6 февраля 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Ни аналогий, ни параллелей
Что за черта характера —
Терпеть…
Терпеть…
Терпеть.
Исконно русская? Ну да!
И вдруг взорваться!
Зализывая раны,
Не скулить, а сметь
За дело непосильное
спокойно браться,
На шкуре на своей вновь испытать,
Что значит одному остаться,
И вечно всепрощением
мир удивлять,
И легкомысленно с врагом брататься,
И в трудный и опасный миг
Всегда быть впереди других,
Спасая,
защищая,
помогая
И молча оставляя на потом своих.
А всем ведь хочется земного рая.
23 января 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
* * *
Незримо недовольство бродит
Не день, не два, уже года.
И в праздник майский не выводит
Пастух послушные стада.
Прозрели? Иль устали блеять?
Попали в смерч, водоворот?
Почти никто не хочет сеять,
Раз судьбоносный поворот.
Пастух узрел, что пастбищ много,
Что есть ещё леса, луга,
И о шакалах – очень строго:
Чтоб в них не чуяли врага.
Да эти овцы иль бараны,
Покорно морды опустив,
Уже забыли про тараны —
Стоят от голода без сил.
12 декабря 2002 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Ушедшим в бессмертие
Мои мужчины! Видит Бог, как я любвеобильна.
Мечусь давным-давно между столетий и трёх стран.
А обаянье, чудо личностей настолько сильно,
Что сердце полно радости, а не сердечных ран.
Теперь уж не рыдаю я над каждою судьбою —
Отплакала, отмучилась с собой наедине.
Я знаю: на земле любой идёт своей тропою,
Вы ж оказались в центре жизни, а не в стороне.
Предтеча
Я вас увидела, Сократ, впервые в Эрмитаже
Сто лет тому назад, а может раньше, но чуть-чуть.
Как лик ваш обаятелен и добродушен даже,
И нос, хитринка лёгкая не портят вас ничуть.
Тогда мы встретились и тут же разминулись с вами:
Была я нераскрывшимся зелёненьким ростком.
И лишь теперь, конечно, кое в чём прозрев с годами,
Иду к вам, но опять, увы, обычным простаком!
Лишь шепчут твердо и уверенно мои уста:
«Предтеча вы и многого, и многих, и Христа».
Глоток свободы
Всё помню, как слепой учитель[1] на уроке
Меня однажды вашим светом ослепил,
Загадку словно задал – что лежит в истоке
Высоких идеалов и орлиных крыл.
Был мир отверженных и обречённых,
Покорности, при зверствах, – беспредел,
И мёртвых дней, как будто ночи, чёрных,
И гибель на арене – ваш удел.
А вы!..
Каких три года жизни и борьбы,
Спартак,
вы вырвали из цепких рук судьбы!
И путь лежал —
сплошных сражений.
И не было ни разу поражений.
Да, вырвали
глоток свободы в три великих года
И для себя,
для армии стотысячной своей,
Закон «делить всё поровну» выковывал породу,
И бились до последнего —
раб, воин и плебей.
20 ноября 2004 г.
Один средь всех
Герой! Аристократ! Как хулиганистый мальчишка
Ведёте вы себя на Петропавловском плацу.
То гнева иль презренья к приговору была вспышка?
А позже вы – один – пришли к терновому венцу.
Стоите «баловнем судьбы» – своих вершин и бездны.
Её пройдете как никто – несломленным борцом.
Мой Лунин! Тут слова, пожалуй, просто неуместны:
Я чувствую – над Акатуем дышит ночь концом…
Титаны духа и свободы!
Как редко вас Земля рождает!
Как редко присылает Бог!
И что нас, нищих, ожидает
Среди безумия дорог?!
Как маяки, как светочи сквозь мрачные столетья
Сияете нам по сей день, никчёмным и слепым.
И буду, преклоняясь, вами восхищаться впредь я,
Пока, по благодати Божьей, сердцу быть живым.
20 ноября 2002 г.
Жизнь
Ох, жизнь, ну жёсткая ты дама:
Почти всегда – одно лишь «нет»,
А «да» – как проблеск средь тумана,
Что редко превратится в свет.
Без любопытства наблюдаю
И за собой, и за тобой,
Всегда забрало поднимаю,
Идя обрывистой тропой.
Жизнь! Не пора ль смягчить свой норов?
(Устав, я вряд ли изменюсь.)
Ведь остроты нет прошлых споров,
И за добро я поклонюсь.
А может – это курс ученья,
Тот, персональный, для меня,
Чтоб зорким стало моё зренье
Во мраке ночи и средь дня
И чтоб душе, в её исканьях,
Самой сплести спасенья нить?
Прекрасно было всё в преданьях,
Но нам не в сказках пришлось жить.
Что ж, жизнь, премудрая ты дама,
Любви твоей я не прошу:
Отыграна давно мной драма,
Чью тайну я тебе прощу.
По-прежнему в строках романа
Идти нам вместе, видит Бог.
А «да» – не проблеск средь тумана,
А благодать среди дорог.
20 ноября 2002 г.
Предчувствие
На заре на утренней, на алой,
Что рассеет сизый и густой туман,
Ох, упьюсь красою величавой