Где ж свет, чистота,
Какого чертога
Люба чернота?
Разгула и блуда,
Гешефтов тропа?
Уже проходили.
И снова она?
Так чьи вы потомки,
Коль души молчат,
И разум в застое,
И очи не зрят?
Идёте смиренно
Уже третий круг.
Пора бы очнуться
И глянуть вокруг.
15 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Документальное кино
Как тяжело смотреть документальное кино —
Распахнутое настежь в ТУ ВОЙНУ окно.
Ну как месить топь, грязь бесчисленных дорог,
Когда не чувствуешь уже ни сил, ни рук, ни ног,
И как опять идти в атаку, в тот смертельный бой,
Который будет вновь играть твоей судьбой?!
И сколько жизней прожил ты за тот короткий срок,
Когда бежал под пулями иль сам спускал курок?
Вон на экране в кадре – бесконечны цепи.
И замирает сердце – вдруг кого зацепит,
Вдруг на глазах сейчас уйдёт душа живая,
Безмолвно, медленно на землю оседая.
Как в лютые морозы выживали вы?
(И часто ведь – без пищи, без тепла и без воды.)
Бросались в ледяную воду или на штыки
(А кто-то лопал в этот час в Ташкенте шашлыки),
Сгорали в танках, самолетах, на земле
(Вон в Белоруссии везде – кострище на костре),
В подлодках, как в могиле, оставались навсегда.
Зимой вам памятником были глыбы льда.
Гляжу сквозь слёзы на безжалостный экран.
Он приближает вас, все ближе, вот и первый план —
Измученные лица Тёркиных, солдат.
Для всех четыре долгих года не смолкал набат.
А ведь уничтожал вас двадцать лет подряд
Безбожный жуткий новый строй, кровавый каганат!
Тогда исчезла, затаилась где-то сила духа.
А тут, поняв – совсем земле погибель и разруха,
Воспряла и народ надеждой, верой окрылила.
В какой Россия жесточайшей схватке победила!..
Что ж нам теперь упорно так твердят про холокост?
Вся Русь была – кровавое сраженье и погост.
Простите нас, все воины, ушедшие давно.
Простите нас, отважные, кто жив ещё.
14 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Тонкой кистью
Опять берём из искушений всё подряд,
Мешаем золотой песок бездумно с пылью.
Уже давно нам по плечу шута наряд
И даже трудностей нежданных изобилье —
Ведь тянем дружно мы единой бечевой
Корабль, идущий без конца против теченья,
И очень странен, непонятен рулевой,
Хотя надеемся – прошла пора крушенья.
Пожалуй, наверху лишь учат свой урок,
Устроив семинар-круиз за счет народа.
А в тисках роскоши как не продлить всем срок?
Глядишь, и в «трудностях» проявится порода.
Но коль в учителях заморские друзья!..
Хлебаем молча, апатично пораженье,
Послушно реагируем на «цыц! нельзя!»,
А сладкий пир предательств – это их ученье.
Безропотно плывя в очередной закат,
Хотим нарисовать портрет свой тонкой кистью,
А фоном будет как всегда – цветущий сад.
И никаких опавших и пожухлых листьев.
9 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
* * *
Ах как люблю тебя, люблю я,
Ах как люблю тебя, мой друг!
Одолеваю время, даль я
И все препятствия вокруг.
И одолею зной и холод,
И одолею бури шквал.
Ты слышишь – голос души молод,
И ни к чему пока привал.
И опьяню тебя любовью
Признаний жарких и слезой,
И удивлю опять я новью —
Своей печалью неземной.
И нежно я коснусь рукою
Тебя незримо, милый мой,
И радостью упьюсь такою,
Чтоб вновь лететь нам над землей.
Ах как люблю тебя, люблю я,
Ах как люблю тебя, мой друг!
Одолеваю время, даль я
И всех невстреч коварный круг.
2 марта 2003 г.
(Из сборника «Штрихи к портрету»)
Штрихи к портрету
Июнь 1993 г.
1
Уехала я в город на Неве,
Чтобы с собой побыть наедине,
В израненную душу заглянуть,
Над юностью, прошедшей здесь, всплакнуть,
Очарованье прошлого вернуть
(Иль над наивностью своей вздохнуть?)
И вспомнить, как я счастлива была,
Хотя в чужих клоповниках жила.
2
Мне в одиночку не пришлось гулять.
Ты вызвался меня сопровождать?
Незримо всюду следовал за мной,
Оберегал от туч над головой.
И ведь, как чудо, десять дней подряд
Светило солнце – лучше нет наград.
И в остальном – везде удачи час.
Пожалуй, так бывает только раз.
3
Пусть в Alma mater не решилась я пойти
(Мне жёсткий счет к себе не обойти),
Но вновь вдохнула тех надежд озон
Как благовест умчавшихся времён.
О, скромный незабвенный мой филфак!
Как прежде облачён ты в старый фрак.
Глядишь на Зимний, правда, не в упор.
Всё чудится меж вами разговор.
4
Стояла долго над красавицей Невой,
Солила воды редкою слезой,
Любуясь серебристою волной,
И оживляла прошлого следы,
Листая памяти своей труды.
А слева, позади, невдалеке,
Воинственно, на вздыбленном коне
Кумир чужой стремил свой бег к реке.
5
Как зримы мощь, безудержность и злой напор!
И что безжалостности – взгляд в упор.
Но крикнуть хочется: «Ужо тебе!»
Что Фальконе предрёк твоей судьбе,
О Русь моя, любовь моя и боль,
Так обнажив без страха Петра роль,
Так показав без лести царя суть
И символично – твой, Россия, путь?!
6
Пожалуй, Мойка, дом двенадцать – как пароль,
Мой внутренний, невидимый контроль.
Иду я – что увидеть? Что узнать?
А мысль печальную – не передать.
Уже на выходе вдруг – Зимний – рядом!
Всё ей в угоду: и балы, наряды,
Квартира здесь – как яркий штрих любви,
Которая омоется в крови.
7
«Потешных» Марсовых полей в помине нет.
Да, кстати, их так называл Поэт.
Потешных. Зрелищных. Ну и дела!
Я просто невнимательна была!
Здесь и сейчас витает ясный свет
Парадов тех, триумфов и побед,
Но не кладбищ… И зная, что к чему,
Боль оставляю сердцу своему.
8
У замка «мрачного» кормила голубей
На солнышке, подальше от людей,
Плыла в очарованье бытия,
Восторга, красоты и лета я
И дальше шла – чрез тридцать лет назад.
Лишь диссонансом к чувствам, невпопад —
Запущен, не ухожен Летний сад.
Что ж так тебя коснулся наш распад?
9
За всю поездку не было такого дня.
Да, с камня чёрного глядели на меня
Пронзительно-осмысленно глаза.
В безлюдье, в Невской Лавре. Как гроза!
Живой взгляд с камня. Разве так бывает?
О чём же Достоевский вопрошает,
Заглядывая в тайники души
Тут, в жуткой и мистической тиши?
10
Потом в автобусе я буду размышлять,
Ответ на тот немой вопрос искать.
Вдруг нет ему покоя из-за нас,
У нас же – дурости велик запас…
