И невозможно Вас вернуть.

Но невозможно Вас вернуть!!!

И хлынув, слёзы очищенья,

И состраданья, и любви

Тут принесли мне облегченье

От одиночества любви.

Потом – аллея великанов,

И парк, и Сороть, барский дом.

А от ухоженности – странно!

Ну Гейченко, ну управдом!

Да, правда, что поэт воскликнул

Здесь громко: «Ай да сукин сын!»

В глуши, от скуки он, не сникнув,

Работой победил свой сплин.

И здесь он, испытав мгновенье

Той несказанной чистоты,

По-царски передал волненье

Своей душевной доброты.

Отстав от всех, я вспоминала

Ваш путь, немыслимость конца

И почему-то ощущала,

Что наши встретились сердца.

11–13 сентября 2002 г.

Амур и Психея

Ах, чародей Державин!

Как точно удалось вам воплотить

Мой случай – да в своём стихотворенье,

Лукаво улыбаясь, оживить

Сияющее чистотой творенье!

Два-три с любовью сделанных штриха пера —

И они живы, вот уж два столетья,

И словно всё происходило лишь вчера,

А не в далекие тысячелетья.

Сквозь слёзы радости читаю наш портрет,

Тобой в открытую любуюсь снова.

Как нас по-доброму нарисовал поэт!

Как искренностью подкупает слово!

И пусть «два узника как вкопаны стоят»,

Робея и смущаясь друг пред другом,

Но души так красноречиво говорят,

Что головы от счастья идут кругом.

Сквозь слёзы радости читаю наш портрет,

Тобой в открытую любуюсь снова.

Как нас по-доброму нарисовал поэт!

Как искренностью покоряет слово!

8 сентября 2002 г.

Примчалась осень, хитрая плутовка,

Так скоро после изнуряющей жары.

В растерянности август: «Вот сноровка!

Опять летит до времени и до поры».

А та хохочет весело и звонко,

Легко срывая высохший кленовый лист.

И вторит ей в поддержку ветер громко,

Что к лету бабьему путь должен быть тернист.

23 августа 2002 г.

И снова этот долгий взгляд в упор,

Как будто ждущий от меня ответа.

Кружится голова, и нет опор,

И почему-то снова много света.

И эта бледность твоего лица,

Внезапная, что вмиг его покрыла.

Так вот она, награда из наград,

Которая бег времени затмила.

9 августа 2002 г.

Что бурь свирепость,

Что парад планет,

Затменья солнца

И землетрясенья

Пред тем,

Что делает с тобою человек,

Пред тем,

Как сносишь поношенья.

8 августа 2002 г.

По волнам судьбы

Как долго я плыла в неведомое слепо.

И правили моей ладьёй стихия и ветра,

И было многое до ужаса нелепо,

И чудилась на горизонте чёрная дыра.

И мчались годы бесконечною волною,

И так желанен был не наступавший долго штиль,

И жизнь давно звучала прозою простою,

И не тревожило уже – а сколько ещё миль.

Долг и терпение поддерживали силы,

Когда внезапно чаек стон напомнил о земле.

Так озаряет солнца луч вдруг мрак унылый,

Так снова стала рулевым я на своей ладье.

8 августа 2002 г.

Мой рыцарь, мой гордец великодушный!

Давно я время на года делю,

Но признаюсь легко и прямодушно:

«Я вас, мой друг, по-прежнему люблю».

И, как ни странно слышать, всё же смею

Сказать, что я богаче королей,

Хоть в этой жизни крохами владею

Того, что ценится среди людей.

А впрочем, можно очень многих помянуть,

Но остается в силе утвержденье:

Ведь ценно, если осиян любовью путь.

Тогда есть шанс прекрасного мгновенья.

15 июля 2002 г.

Статуя Свободы

Она глядит так жёстко, строго,

Улыбкой не смягчает взор.

Что, в сердце заползла тревога

Иль ждёшь бесстрастно приговор?

Недаром от суровой дамы

Французы сразу отреклись:

От революций прошлых шрамы

Навечно с памятью сжились.

А на брегах чужого света

Она – в цепях законных мер.

Анархиею пляшет где-то,

Но тут уж янки – не пример.

А если пристальней вглядеться…

Нет, всё же очень странный лик.

И мыслям с чувствами не спеться,

И восприятий круг велик.

Вдруг крик отчаянья несется

С Гудзона в старый милый свет?

И видно, как ей здесь неймется,

Но и назад возврата нет.

13 июля 2002 г.

Всё в этом мире относительно.

И, к счастью, «никогда и навсегда»

Вдруг оказались просто лишь слова —

В них магии не проявилось и следа.

8 июня 2002 г.

На сцене жизни

На сцене жизни я играю роль,

Ту, что когда-то получила при рожденьи,

А от несбывшихся мечтаний боль

Стараюсь прятать от любого окруженья.

Лишь в книгах нахожу своих друзей.

Узнав сюжеты героинь любимых в роли,

Отчаянно играю средь людей

Любви огромной сплав, страдания и боли.

Душа подростком выбирала их,

Их ощущая по вибрациям и ритмам,

А может, знала о путях моих

И специально провела по книжным битвам.

Они все рядом – девочка Джен Эйр,

И Пенелопа, и волшебница Медея.

Шептало в детстве сердце мне: «Не верь,

Детей коринфяне убили, не Медея».

И Кристин, доброго Лавранса дочь,

Сама безжалостно подстреленная птица,

Судьбы клубок не отшвырнула прочь

И будто бы учила – надо ли смириться.

И Таис – смотрит на меня в упор,

Неповторимостью, как идеал, пленяя,

Из будущего длит свой разговор

О городе и Неба, и земного Рая.

А вон мужчина – тоже мой герой,

И в нем моё – характер, принципы и взгляды.

Как облачается душа порой

Невероятно, в необычные наряды!

Хвала вам, Юлиан Семёнов, и покой

За «Псевдоним»[2] и поразительную точность.

Живут романы – значит, вы живой,

Не критикам определять таланта прочность.

Да, облекается душа порой

Замысловато, в необычные одежды.

Но как воображения игрой

Развеять стойкое неверие невежды?

А впрочем, вот он, мой последний штрих,

Аккорд, который завершает стих:

Натальей, той, что в поле проклинала,

Я тоже в этой жизни побывала.

2 июня 2002 г.

Я, значит, выполнила свою роль:

Я помогла вам обрести дыханье,

А вашей неуверенности боль

Вы мне отдали, друг мой, на закланье?

Уничтожать ведь не моя стезя.

Что, можно так со мною, без смущенья?

Признаться, и обидеться нельзя:

Ведь где он, тот, что пишет без сомненья?