Смакуя вино, Йоханна закрыла глаза. Не вино, а песня!
А потом она решила сделать еще что-нибудь совершенно невозможное для Рене. Еще более невозможное, чем без всякого повода открыть бутылку, которая стоила сумасшедшие деньги, а именно пить его на балконе в пижаме! Плевать, что ее могут увидеть соседи. Да какие соседи? Супруги Венниг-Буркхард, которым за восемьдесят? Йоханна с трудом могла представить, как старички будут стоять с биноклем у мансардного окна и подсматривать за ней. И потом она ведь не делает ничего предосудительного!
А вот Рене совсем иначе оценил бы ситуацию. Он всегда уделял много внимания правильному внешнему виду. Даже по выходным он не мог позволить себе спортивные брюки, не говоря уже о пижаме. При этом вероятность того, что кто-то спонтанно придет к ним в гости, как правило, стремилась к нулю. То есть никто, кроме Йоханны, не смог бы увидеть его в простецком образе, но для Рене это не было убедительным аргументом. По его мнению, спортивные брюки уместны исключительно на тренировках. А пижаму носят только для сна.
Странно, что он был настолько щепетильным в этом вопросе. Если б он был настолько же честным…
Йоханна пригубила еще вина. Хорошо бы вообще не думать о Рене, но он снова и снова проскальзывал в ее мысли. А чему удивляться? В конце концов, они провели вместе больше тридцати лет и сначала их брак держался на взаимной любви. Было бы странно, если бы она не приняла близко к сердцу его уход.
Все было бы иначе, если бы она приняла решение расстаться с ним. За несколько лет до того, что случилось. Да хоть бы за неделю до того, как стало известно о диагнозе, но, разумеется, не в тот день, когда все вдруг изменилось.
Солнце уже зашло, и Йоханна встала, чтобы накинуть на себя теплый свитер. Возвращаясь на балкон, она захватила с собой свечу и спички. Ей нравилось наблюдать за мерцанием свечи. Успокаивающе и медитативно. Не надо думать о том, что будет завтра. Вообще ни о чем не надо думать – все мысли сгорают в маленьком огоньке.
Но Рене никогда не нравились свечи. Он считал, что в двадцать первом веке нужно пользоваться электрическим светом. Он не был романтиком. Йоханна вздохнула. Опять она позволила ему испортить чудесный момент. Не получается у нее не думать о нем. Ну хорошо, раз так, нужно просто отпустить ситуацию. Если она хочет начать свою жизнь с самого начала, нужно проанализировать ошибки, которые она допустила. А это возможно, только если она повернется лицом к Рене, к их браку. Чтобы выяснить, в какой момент она перестала мечтать об ужине при свечах. Когда перестала мечтать о верности со стороны мужа. Когда перестала задумываться об уважении к ней – как к женщине, как к партнеру, как к человеку со своими мечтами, желаниями и целями.
Свеча разгорелась ярче, а потом потухла. Йоханна чиркнула спичкой, но у нее так и не получилось поджечь фитилек – он утонул в растаявшем воске.
На короткий момент она почувствовала себя этой свечкой. Разве нет? Преждевременно потухла – потонула в топких узах будничного существования.
– Ой!
Огонек обжег пальцы, и она быстро потушила спичку. А потом рассмеялась. Не только над своей неловкостью – над собой. Вот что бывает от излишней сентиментальности. Сравнивать свою жизнь с бракованной свечкой – это и вправду глупо. Просто она слишком устала. На нее это совсем не похоже, она никогда не уносилась в мечтах в запредельные фантазийные миры и не придумывала поэтические метафоры для своего унылого бытия.
Йоханна из юности сейчас бы точно помотала головой. Что за путаница в мыслях? И она бы уж точно не назвала ее бытие унылым. Хотя… Она была убеждена в том, что ее ждет невероятное будущее.
Так, может, ее невероятное будущее должно было начаться на пару десятилетий позже, чем она рассчитывала?
Ладно! Это все вино виновато.
Но Йоханна все равно улыбалась, и на то была причина. Ведь до сих пор у нее не было четкого плана действий. Пока что она разобрала книжки, и все. Однако начало положено… Вопрос в том, начало чему положено.
Она решительно поднялась. Если эта дурацкая свечка погасла, то это еще не означает, что пора идти спать. В ящике кухонного шкафчика нашлась новая свечка. Ее хватит, наверное, на пару часов. А чтобы самой столько же продержаться, Йоханна прихватила теплый шерстяной плед, в который можно было уютно завернуться. Теперь ей не хватало только ее дневника и ручки.
Инес, а ты помнишь балкон в нашей съемной квартире? Хотя это было скорее большое окно с малюсеньким выступом и перилами. Но у нас как-то получалось сидеть там вдвоем теплыми летними ночами. Столик туда, конечно, уже не умещался, но мы и тут кое-что придумали: перевернутого пустого цветочного горшка вполне хватало, чтобы поставить на него бутылку вина из «Альди», два самых простых бокала из ИКЕА и пакетик чипсов.
И так мы часами могли болтать друг с другом. Обо всем на свете. Я как сейчас помню тебя, сидящую передо мной, с дредами, в рваных джинсах и пестрой блузке. Босиком, бокал в руке и мечтательная улыбка на лице. Ты была так спокойна, как будто складной кухонный стул был самым удобным шезлонгом, а наш крохотный балкон – палуба круизного лайнера. По радио передавали We Are The Champions группы Queen, и ты громко подпевала, как будто выиграла Олимпиаду или хотя бы в лотерею.
Тогда я не понимала, как ты можешь быть такой счастливой, не имея никакой карьерной цели. А ты просто была счастлива. Вероятно, потому что ты делала то, что тебе действительно нравилось. А мне это было настолько чуждо!
Правда! Сложно представить двух людей более разных, чем мы. И несмотря на это, мы прекрасно ладили. Наша дружба была для меня прекрасным подарком. Я уже не помню, понимала я это тогда или еще нет. Но сейчас, когда мне так не хватает лучшей подруги, с которой можно поделиться всеми своими мыслями, мне стало очевидно, насколько ценно это было.
Ты никогда не критиковала меня, никогда не пыталась изменить меня, не подвергала сомнениям мои цели. Я хоть раз сказала тебе спасибо за это? Подозреваю, что нет. Я просто принимала все как должное.
И спустя столько времени я все еще удивляюсь тому, с каким терпением ты выслушивала все мои переживания и драмы, утешала меня и подбадривала. Да, из тебя получился бы отличный психотерапевт…
Пока у тебя никого не было, да и потом, когда ты уже стала встречаться с Томом, тем столяром, я все время в кого-то влюблялась. Потом я каждый раз сомневалась в правильности своего выбора. Так я рассталась с Тило (помнишь этого банкира?), с Акселем (начинающим стоматологом) и с Генри (он учился на психолога).
А потом я повстречала его: Рене.
Наконец-то появился кто-то, кто был так же амбициозен, как и я. Кто все время хотел большего. Чего-то достичь! Кем-то стать!
Ты же жила и радовалась каждому дню. Ты вообще не думала, кем ты станешь.
«Кем-то счастливым», – всегда говорила ты, а я никак не могла представить, как можно идти по жизни настолько бесцельно. И твое спонтанное решение выйти замуж за этого столяра я не могла одобрить. Искусствовед и простой работяга – ничего хорошего не могло из этого получиться, как я думала.
Я так поняла, что вы с Томом до сих пор вместе. Ведь вы оба подписали открытку.
Я думаю, мне становится ясно, что не ты была тем самым человеком, кто выбрал ложный путь, а я! И неспроста именно ты кричала тогда: «We Are The Champions», а я лишь тихонько подпевала: «The Winner Takes It All».
Если бы жизнь была игрой, то можно было бы считать, что тебе достался счастливый билетик, а мне пустой. Если бы жизнь была шоу, то можно было бы рассчитывать и на джокер. Правда?
Черное и не черное?
Однажды Йоханна прочитала, что в Викторианскую эпоху существовали определенные правила по соблюдению траура. В зависимости от того, кого потерял человек – супруга, кого-то из родителей, тетю или, что тогда было довольно часто, ребенка, – траур носили от пары месяцев до нескольких лет. Вдовам отводили два с половиной года, и при этом в первый год надо было носить вуаль. Каждый день – в черном. И только последние полгода можно было носить не черное, а одежду темных оттенков: серую или что-то вроде того. Королева Виктория соблюдала траур еще более жестко и к тому же совершенно добровольно. После смерти принца Альберта, любимого мужа, она носила траурные наряды сорок лет, пока сама не умерла.
