Но эти картинки перекрывались в ее сознании другими, уже не столь светлыми воспоминаниями. Последние недели были похожи на ад и для него, и для Йоханны. Постоянно видеть, как тело все больше и больше подводит его, – вот это было куда тяжелее, чем просто уход. Хуже всего было осознавать, что она испытывает к мужу только жалость. А теперь стоит перед его могилой и совершенно ничего не чувствует.
Возможно, было бы лучше поплакать. Но у нее не было слез, только тяжелый камень где-то в груди.
В кафе практически все места были заняты. Как раз так, как она и рассчитывала, бронируя помещение на этот день: примерно тридцать человек. На столиках стояли кофейники, блюда с десертами: рулеты с разными начинками, яблочный пирог с посыпкой, сырный пирог, – а также бутерброды, выглядевшие довольно безжизненно. Йоханна поморщилась. Последние несколько дней у нее вообще не было аппетита, а сегодня и подавно.
Но у тех, кто пришел, очевидно, было другое настроение, потому что они с энтузиазмом принялись за угощение. Йоханна никак не могла понять, почему на похоронах все так по-разному себя ведут: одним кусок в горло не лезет, а другие, напротив, могут проглотить кучу еды. Как будто хотят сами себе доказать, что, слава богу, живы и обмен веществ у них прекрасно функционирует.
– Тут есть местечко для тебя!
Голубоглазая тетушка размахивала руками над головой, как сотрудник аэропорта, указывающий пилоту взлетную полосу.
Чтобы не показаться невежливой, да и потом надо было где-то присесть, Йоханна пробралась к ней. И наконец вспомнила имя: тетушка Тильда.
Пока она пыталась влить в себя кофе, Тильда без остановки рассказывала, каким сообразительным был Рене в детстве. И забавным. С румяными круглыми щечками и очаровательными кудряшками. Йоханна, слушая ее, вспомнила осунувшееся от болезни лицо, лысую после химиотерапии голову и темные круги под глазами без ресниц. Но она не стала прерывать Тильду, а только механически кивала в ответ.
Как бы ей хотелось, чтобы Аника сейчас поддержала ее. Дочки катастрофически не хватало. Но это уже совсем другая история… Отсутствие Аники имело под собой определенные причины. Йоханна понимала, что ее работа на Амазонке очень важна и что оттуда не так-то просто вырваться. Но все равно было очень горько от этого.
А Тильда уже успела поменять тему и перечисляла все случаи рака в своем окружении. У почтальона была язва желудка, переросшая в рак, у официантки из пекарни – лейкемия, а у племянника невестки ее соседки – рак голосовых связок.
– Рак голосовых связок! Я даже подумать о таком не могла! – От возмущения у Тильды затрясся второй подбородок.
– Какой кошмар! – произнесла Йоханна в ответ.
Эта женщина ее определенно раздражала. Сколько еще продлятся поминки, хотелось бы знать. И нужно ли оставаться до самого конца?
– Госпожа Ландграф, а как быть с оставшимися пирожными? Вы заберете их с собой?
Йоханна вздрогнула. Она не заметила, как подошла официантка.
– Нет, только не… я…
Она запнулась. Ей показалось, что будет невежливым сказать: она не желает видеть у себя дома остатки поминального угощения.
– Я не ем… глютен, – выкрутилась она. Деликатно солгала. Она не умела врать так же искусно, как это получалось у Рене, но запинку явно спишут на ее сегодняшнее состояние.
К счастью, официантка тут же предложила:
– Я могу разложить их по маленьким коробочкам и раздать гостям.
Отличная идея! К тому же пирожные всем, кажется, понравились. И все наверняка расценят это как знак окончания мероприятия.
– Да, будьте добры, так и сделайте! – ответила Йоханна с облегчением; хотя бы эта проблема решена.
Чуть позже стали прощаться и уходить первые гости. А за ними потянулись и остальные. Официантка еле успевала раздавать коробочки.
Йоханна чисто автоматически отвечала на рукопожатия, мимолетные объятия и подбадривающие фразочки; благодарила за то, что пришли, за венки, букеты и добрые слова. Обещая передать Анике при первой же возможности привет, она старалась оставаться внешне спокойной, а у самой внутри все разрывалось. «Почему не приехала Аника?» – этот вопрос буквально висел в воздухе, но, по счастью, никто не задал его вслух.
Наконец она осталась вдвоем с похоронным агентом. Невысокий мужчина с редкими волосами и выпирающим брюшком вел себя настолько скромно, что она не замечала его присутствия и только теперь обратила внимание.
Агент протянул ей книгу соболезнований, куда все желающие написали теплые слова, и дополнительно – папку с открытками от тех, кто не сумел прийти или же принес их с собой, следуя традиции. Затем он сообщил обо всех формальностях, которые уже успел уладить, и перечислил то, что еще оставалось сделать. Также он напомнил о компенсации издержек, сказав, что счет пришлет позже. Йоханне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что он имел в виду счет на оплату своих услуг. Вероятно, такая формулировка была для него слишком простой, хотя понятно, что никто свою работу – а уж тем более такую! – бесплатно делать не будет. Никто и не ждет от похоронного агента, что тот станет оказывать услуги исключительно из альтруизма.
Она снова кивнула, забирая протянутый листок бумаги.
Это был список дел. Там значилось: «Благодарности. Свидетельство о наследовании. Выбрать надгробный памятник…»
«Жить дальше» – там не значилось, и она не знала, как это теперь делать.
До сих пор Йоханна всем отвечала, что справится. Но теперь, сев в машину, она не была в этом так уверена. Она даже двигатель не смогла завести! Делала это как будто впервые. Не получилось. Пришлось глубоко вздохнуть и попробовать снова.
Двигатель завелся, и она поехала домой.
Почтовый ящик был переполнен. Конверты с черной полоской Йоханна сразу переложила в папку с открытками. Еще там были два счета на оплату и рекламные листовки.
Когда она зашла в просторную гостиную, по телу пробежал холодок, несмотря на теплую летнюю погоду. На какое-то время, которое показалось ей вечностью, взгляд остановился на том месте, где еще пару дней назад стояла кровать Рене. Затем она одернула себя. Надо было что-то сделать. Позаботиться о себе. Сделать что-то хорошее для себя, ведь, кроме нее, никто этим не займется. Немного тепла, музыки и спокойствия – сейчас это то, что нужно.
Йоханна включила «Флитвуд Мэк», заварила травяного чая и села на диван. Чай стоял рядом, на коленях лежала папка с открытками. Она брала конверты и открывала один за другим. Открытки не отличались разнообразием: сложенные в молитву руки, плакучие ивы, поникшие колоски, кресты, одинокие лодки на море, дороги, ведущие в никуда, и почти все это в черно-белом цвете. Трафаретом банальные слова: «Искренние соболезнования» или «Сочувствую».
Написанные от руки тексты можно было разделить на три группы. Кто-то ограничился короткими фразами или даже просто подписью. Другие списали откуда-то цитаты, добавив к ним пару строк от себя. И лишь несколько человек нашли чудесные слова, чтобы хоть как-то утешить ее. Йоханна понимала, что все хотели одного – поддержать ее, но легче ей не стало.
В большинство открыток были вложены деньги. Чаще всего купюры в двадцать евро, а порой и в пятьдесят, и лишь несколько человек вложили по десятке. Йоханну это искренне удивило, она на такое не рассчитывала. Ей даже было в некотором роде неприятно видеть эти купюры, но и возвращать их было бы неловко. В одной из открыток она прочла: «На оформление могилы». Ах вот на что… Но она собиралась положить простую гранитную плиту без изысков. Пришла мысль, что деньги можно потратить на благотворительность. Передать в Greenpeace, или Unicef, или Amnesty International… да куда угодно.
Вдруг ей показалось важным отметить, кто сколько денег положил. Она достала блокнот и ручку, составила список. Погрызла кончик ручки и сделала пометки, кто ограничился дежурными соболезнованиями, а кто написал искренние слова поддержки и утешения. Удивительно, но столь общительная тетушка Тильда оказалась в группе скупых на слова – в ее открытке было лишь «Т. Бергер» и больше ничего. Йоханна даже не сразу поняла, кто это, и, только посмотрев обратный адрес на конверте, сообразила, что это она.
