— Может, мама права.

— Может. А в чём?

— Если ей так хочется самой накормить Алёну, потом вымотать и уложить спать, пусть развлекается. А мы выберемся куда-нибудь или дома вдвоём побудем.

— Хочешь побыть вдвоём, — задумалась я. Почему бы и нет? Свёкры ничего плохого ребёнку не сделают, а если ещё и Вячеслава Викторовича на подхвате не будет, то Алла Олеговна завоет, увидев, что вне своей кроватки по ночам её послушная внучка даёт жару. — Ладно. Когда?

— В следующую пятницу? Надо посмотреть, нет ли какого-нибудь концерта, билеты нам возьму.

— Или можешь дома меня напоить и развести на секс, — дала я разрешение.

В пятницу Вова забронировал билеты в кино, отвёз дочку своим родителям, и мы вместе поехали в кинотеатр, намериваясь позже выпить пивка под креветки и заняться незащищённым сексом. В нашем возрасте зачатие — работа не одного дня, так что можно уже начинать, чтобы к концу осени раскачаться и при благоприятных условиях зимой-весной узнать, что второе чадо заделано.

Кино посмотрели, вернулись домой, я отварила килограмм креветок в майонезе, пока Вова мылся и брился, чтобы не тереть мне кожу в чувствительных местах щетиной во время ночи любви, когда нам не придётся прислушиваться, спит ли уже имеющийся у нас ребёнок.

Но до любви не дошло.

И не потому, что мне к морепродуктам захотелось сока, и полтора литра пива ушли в мужа. Это не та доза, чтобы он был не в состоянии выполнять супружеский долг, да и я не настолько налопалась, чтобы бояться качки и горизонтальных танцев.

Всему виной звонок встревоженных Бессоновых старших, которым показалось, что самый младший член их рода заболела.

В тот вечер они звонили нам дважды.

Приняв первый звонок, я вышла из кинозала, чтобы чего-то испугавшаяся Алёна услышала мой голос и перестала плакать.

А ответив на второй, мы отправились за дочкой.

— Она устала, плакала недавно, от этого всегда горячей кажется, — пощупав вялую дочь, сказал Вова.

— Полчаса назад температура была 37,2. Не стала сбивать, а то ещё обвинять начнёте, что я её таблетками травлю и от вас болезнь скрываю, — ответила ему мать.

— А что на ней надето? — удивилась я оранжевому комбинезону, которого раньше не видела.

— Я купила! Она наша единственная внучка, у неё должны быть свои вещи у нас в квартире!

Произносила Алла Олеговна это так, будто её в чём-то обвиняют.

— Алюся, всё нормально, — заметил её состояние свёкор.

— Вы устали, заберём Алёну домой и там разберёмся, болеет она или нет, — ответила я.

Так мы и сделали.

А уже у нас Вова заметил, что на правом рукаве наряда дочки не хватает пуговички.

— Мама с рук бы не купила. Отдал кто-то из знакомых? — показав мне торчащие нитки, предположил он.

— Не думаю. Это для меня она ещё могла ношеное взять, а для Алёны бы только новое. Может, ей скидку дали за брак?

Признаков хвори мы, к слову, у дочери не нашли.

Зато на следующий день в горшке нашлась пуговица.

Я без задней мысли показала мужу то, куда она пропала.

Это ребёнок, всякое бывает. Алёнка и под нашим присмотром, что только не засовывала себе в нос и рот.

Мы с Вовой только улыбнулись.

И я не сомневаюсь, что своей матери он в укор мою находку не поставил.

Но она восприняла это как обвинение в халатном отношении.

Тем же вечером позвонил Вячеслав Викторович и сообщил, что обнаружил жену в полубессознательном состоянии, вызвал скорую, и ей сделали укол.

Я не могу с абсолютной уверенностью утверждать, что это была постановка, и моя свекровь притворялась.

Она пожилая женщина, и давление у неё могло скакануть.

Но то, что началось далее, было спектаклем с выученным текстом.

До понедельника она отыгрывала роль тяжелобольной.

Но даже её собственный муж на мой вопрос, нужно ли прийти и побыть рядом с лежачей, сказал нам не дёргаться.

И тогда из неё полилось.

Встав на ноги, она потребовала явиться под её очи и вывалила на нас всё, что накопилось за три года.

Алла Олеговна припомнила всё:

На свадьбе мы не проявили должного уважения, не заставив всех соблюдать тишину во время её тоста.

Не оценили её помощь с квартирой.

Не слушаем советов.

Скрываем свои дела.

Запрещаем общаться с внучкой и выставляем сумасшедшей старухой, а вокруг тёщи танцуем.

И происходит всё это по одной причине: я ревную Вову к матери и специально их отдаляю друг от друга, чтобы вся власть была только в моих руках.

Суд

Нужно отдать Алле Олеговне должное. Она никак меня не обозвала. Выставила дьяволом во плоти, но именно ругательных слов, чтобы зацепиться, повернуться к Вове, сказать ему: «Вот она как меня называет», и в праведном гневе послать её, не прозвучало.

Но она допустила ошибку.

Наверное, в образе умирающей она пересмотрела дневные телепрограммы, что-то там услышала, сравнила с нашей ситуацией и сделала неверные выводы.

И всё это привело её к страшной ошибке.

В конце потока претензий к нам, мать мужа упомянула о своих правах.

Что она по закону имеет право видеться с внучкой, и если её сын ей в этом не помощник, то есть суд.

СУД, блин!

Представляете?

Вова с отцом то ли потеряли дар речи от услышанного, то ли молчали, набираясь сил для такого шага, как вызов скорой из психбольницы для любимой мамы и жены, которая сама себя накрутила и теперь несла откровенный бред.

Зато я способность говорить не потеряла и сказала ей, что раз она вспомнила о законах, то я не обязана здесь находиться или впускать её в квартиру. Пусть сначала суд выиграет. И если получится, то через адвоката договаривается со мной об удобном мне времени и месте для её встреч с внучкой.

— Лена, — схватив Алёнку и направившись в коридор, услышала я за спиной зов мужа, не дождавшегося от меня реакции и обратившегося к своей матери. — Знаешь, мама, Лена права. Хочешь общаться с внучкой, ищи подход к её матери. Либо принимаешь всю мою семью, либо сиди одна и жалуйся, какие все вокруг плохие.

Собираясь к родителям, наивный Вова рассчитывал на примирения за рюмочкой, поэтому в гости мы приехали на такси.

А когда вышли из подъезда, мне хотелось что-нибудь разбить, а не сидеть на скамеечке, ожидая машину, поэтому, прижав к себе дочь, и пошагала в сторону дома.

— Может, она сама пойдёт? Алён, хочешь к папе на ручки? Ты уже большая, маме тяжело тебя носить, — жужжал под ухо муж.

Сейчас бы прогулочная коляска не помешала, и то, что свекровь как раз выступала за то, что я рано от неё отказываюсь, не способствовало моему успокоению. Ещё и в боку закололо от быстрой ходьбы с тринадцатью килограммами живого веса на руках. Но отпустить дочку я не могла, она помогала мне сдерживаться, чтобы не сказать то, о чём потом пожалею, потому что Вове будет неприятно это слышать.

И он, зная меня, старался не отсвечивать до конца дня, подав голос лишь дважды: когда благодарил за ужин и предупреждал, что сам почитает и уложит Алёну спать.

Я смыла негатив, расслабила тело под тёплыми струями и на супружеское ложе взобралась почти умиротворённой.

А потом Вова взобрался на меня.

Не знаю, каким бывает секс после ссоры, но секс под эгидой: «мне жаль, что твоя мать дура, но сегодня она перешла границу/моя мать дура, прости и спасибо за терпение» получился страстным.

Через три дня мне позвонил Вячеслав Викторович и спросил разрешения заехать.

Позвонил около одиннадцати и заехал в обед.

Я пригласила его к столу, он вместе с Алёной откушал овощного супа на курином бульоне, поблагодарил и перешёл к тому, ради чего и вырвался в разгар рабочего дня.

— Ты не злись на нас. Алюся хотела показать, что хорошая бабушка, и вы можете нам доверять, а не получилось. Клянусь тебе, мы её одну не оставляли. Не представляю, когда она успела пуговицу проглотить.

— Подняться температура могла в любой другой день, в этом нет ничего страшного. Алёна у нас под присмотром и пластилин глотала и чуть нос себе ручкой не проткнула. На вас, Вячеслав Викторович, я никогда не злилась. Вам у нас всегда рады.