Мне оставалось лишь слушать её рассказы о капризном сыне, слишком ранней второй беременности и непробиваемом муже и рассказывать о работе, ипотеке, ссоре с соседом и отпуске мамы и дяди Миши.
Ведь, во-первых, Таня о моих делах спрашивала только для порядка, слышала моё: «всё нормально» и сразу начинала говорить о своей жизни, а во-вторых, на фоне проблем в семейной жизни и усталости от материнства, мои дела какие-то мелкие и эгоистичные.
Как следствие, когда у меня завязалась дружба с Машей, с Таней мы уже созванивались только по праздникам, чаще она мне просто наговаривала длиннющие монологи в голосовых сообщениях, пока гуляла с детьми, и в ответ достаточно было отправить ей пару смайликов.
Таня стала человеком семейным и хранила очаг, а я барахталась одна, живя в том же городе, где родилась, и по выходным обедала у мамы и отчима.
Наши пути разошлись, и нормально, что крепкая когда-то связь постепенно угасла.
Ну или я не только злая и меркантильная коровушка, но плюс к этому ещё и не умею дружить, потому что завидую чужому семейному счастью, раз сама была тогда не пристроена?
Неважно, уж какая есть, чего теперь страдать?
Из общения с Таней я вынесла для себя, что жаловаться на свой выбор не стоит. Поэтому я никогда не обсуждала Вову с другими, и маме ничего о замашках свекрови не рассказывала.
Но носить всё в себе было сложно, поэтому я периодически рассказывала Маше о дражайшей Алле Олеговне. С её замужеством и увольнением наше общение стало только лучше. С Вовой, кстати, я познакомилась, когда поехала с ней и Николаем провести майские выходные на турбазе. И моя беременность с последующим переездом на нашу дружбу не повлияли.
Родителей взрослого супруга подруга не застала, опыта общения со свёкрами не имела, поэтому ей было очень интересно, и она искренне была на моей стороне. А это всегда приятно.
— Удивительное везение! Я думала, тебе год придётся Вову науськивать, чтобы он ключи у мамы забрал, или имитировать попытку взлома квартиры и менять замки в двери, — продолжила Маша. — Только они всё равно опять у свекров.
— Ничего страшного. Больше она не посмеет их взять. Алла Олеговна за репутацию радеет и шанса мне ещё раз обвинить её в подглядывании не даст. Понимает, что в следующий раз я могу при свидетелях ей высказать.
— Удачный месяц у тебя. Сразу две большие проблемы сами разрешились. Надо это отметить! До зимы к маме поедете, или мне Колю уломать съездить на экскурсию в ваш город?
— Рассчитываю в конце сентября приехать. Вова нас привезёт и через неделю заберёт.
— Тогда я пока ничего покупать Алёнушке не буду, ближе к приезду определюсь с подарочками, — проговорила Маша, и мы сменили тему.
Не то чтобы я не доверяла подруге и опасалась, что она поделится со своим мужем, и уже кто-то из них двоих проболтается Вове, но кое-что об истории с ключами я оставила при себе. Женщина имеет право на маленькие тайны.
А то, что я перед «удачным инцидентом» три дня проводила по два часа у окна, выглядывая Аллу Олеговну, и когда она, наконец, показалась на горизонте, последовала продуманному плану, никому знать не нужно. Ни маме, ни мужу, ни близкой подруге.
План был прост.
Дождаться её появления, раздеться до трусов, сунуть голову под струю душа, а потом положить на плечи полотенце так, чтобы было видно, что я раздета, но и не показать визитёрше, не уважающей границы частной собственности, самое интимное. И когда свекровь окажется в квартире, выйти из ванной и, выплеснув хоть часть скопившегося негодования, сцапать ключи.
Всё вышло так, как я планировала.
А ссора Вовы с матерью — это случайное стечение обстоятельств. Я тут ни при чём. Честно.
Худой мир
— Есть вести с полей?
— Папа звонил, — сразу понял, что меня интересует Вова, вымыв руки и переодевшись после работы. — Сказал, что выходные нужно посвятить клумбам, и спросил, нет ли у нас желания приехать на дачу за пирожками.
— А у нас есть желание?
— Нет.
Прошла уже почти неделя после ссоры, и свекровь на связь не выходила.
Все понимали, что это временно, и скоро мир между ней и сыном будет восстановлен. Хотя не скрою, то, что Вова держит свою позицию, было приятно. Мама мамой, но мы с Алёной тоже важны, и он взял на себя защиту нас от глупости или грубости уважаемой Аллы Олеговны.
— Тогда поедем на рынок, купим кабачков с банками и замаринуем салат.
— А помидоры? — не стал хороший муж отмазываться от предложенной мною затеи. — Мне нравились, которые зимой ели.
— Их мама консервирует, она на нас уже сделала.
Без свёкров мы в выходные не скучали, а потом началась новая неделя.
Радио молчание со стороны Аллы Олеговны продолжилось, а моё мнение об её умственных способностях подтвердилось. Сын по сути поставил ей ультиматум: либо следи за языком, фильтруя свой бред, либо ты взаправду недовольна моей семьёй, и тогда мы общаться не будем. И что она делает?
Не пытается восстановить общение. А это можно расценить, как выбор второго варианта.
Мне даже сильно стараться не придётся, чтобы подтолкнуть Вову к такому выводу, заставив разочароваться в матери.
Но, естественно, до такого я бы никогда не опустилась. Это будет низостью, а моё врожденное человеколюбие распространяется и на Вовину маму, поэтому так подлить ей я не готова, но куда важнее для меня состояние её сына. Из Вовы получился хороший муж и отец, я рассчитываю прожить с ним всю жизнь и намеренно причинять ему боль не буду.
Так о чём мы?
Вторая неделя после взрыва.
Алла Олеговна на горизонте не проявилась, но в четверг около полудня мне позвонил её супруг
Он расспросил о самочувствии Алёны, о моих делах, и наших с Вовой планах на вечер, а после о том, не против ли я принять их сегодня вечером в гости.
Конечно, свёкру я не отказала.
Пришёл он не с пустыми руками.
Дверь мы пошли открывать вдвоём с Вовой и увидели, что на левом локте у Вячеслава Викторович рука жены, а на правом висит пакет, и в ладони он держит букет из семи белых роз.
Понятно дело, мужчина взял на себя примирение семьи.
Я могла бы придраться, указав на то, что всю работу на себя взяла не виновница, а её муж. Именно он, поздоровавшись, сказал:
— Мы с Алюсей вас любим, ребята. Алёнка у нас самая лучшая, о такой внучке можно мечтать.
А когда цветы были мне вручены, дочка бабушкой и дедушкой потискана, и мы все устроились за накрытым столом, уже я взяла на себя налаживание мостов.
Аллу Олеговну я бы как-нибудь подколола, но её муж хороший дядька и не должен страдать от дурости жены.
А она продолжала гордо молчать, от горячего отказалась, кивком разрешив ухаживающему за ней Вячеславу Викторовичу положить ей на тарелку только салат, видимо, считая, что сам приход является уступкой и жестом доброй воли.
Вова посадил Алёнку себе на колено и был занят ей. Но я знала, как он умеет справляться с дочерью, и видела, что муж специально имитирует занятость.
Вот мне и пришлось спасать свёкра от того, чтобы он весь ужин вёл беседы сам с собой.
Медленно и с усилием мир был восстановлен.
Худой мир.
Звонил нам только Вячеслав Викторович и приходил с женой по выходным, чтобы забрать Алёнку на двухчасовую прогулку. Со мной и Вовой Алла Олеговна только здоровалась и спрашивала что-нибудь о внучке. Что после приходилось выслушать её мужу неизвестно.
А мне после их ухода доставался ворчливый хмык:
— Видела тихую и послушную маму? Чего сразу нельзя было нормально общаться? Теперь вот с таким лицом пусть ходит.
Так прошёл месяц.
В выходные мы пили со свёкрами чай, угощая закусками и благодаря за выпечку Аллы Олеговны, которую они приносили с собой, и разговаривали об Алёне, даче и наступающей осени.
Пока не пришла пора отправляться в поездку.
На неделю, за которую я рассчитывала повидаться с близкими, договориться о сдаче квартиры, ведь уже девять месяцев там никто не жил, а коммуналка всё равно капала и оплачивалась, и отметить свой тридцать четвёртый день рождения. Конечно, печально, что Вовы не будет, но на новом месте жительства я только его родню пригласить смогу, а у себя с девчонками соберусь, доверив на вечер дочку маме.
