Однако несмотря на все перипетии внебрачной интриги, абсурдную увлеченность любовными делами, политические маневры, характер, несмотря на все крики и бахвальство, Баттеридж – и это все знали – оставался единственным владельцем секрета работающего аэроплана, который, как ни крути, представлял собой ключ к созданию будущей мировой империи. Увы, вскоре, к великому огорчению множества людей, в том числе Берта Смоллуэйса, стало ясно, что переговоры о приобретении драгоценного секрета британским правительством, если они вообще велись, находятся на грани срыва. Первым всеобщую тревогу объявила лондонская «Дейли реквием», опубликовав интервью под зловещим заголовком «Мистер Баттеридж разоткровенничался».

Изобретатель, если он таковым действительно являлся, в очередной раз излил душу.

«Я приехал с другого конца света, – сообщал он, как бы подтверждая правдивость кейптаунской истории, – привез родине секрет, который способен сделать ее владычицей мира. И какой прием я встретил? Престарелые вельможи воротят от меня нос! А мою любимую женщину третируют как прокаженную!»

«Я гражданин Британской империи, – продолжал громыхать он, добавив эту часть интервью от руки, – но и у сердца есть предел! На свете есть страны помоложе и поживее! Страны, не храпящие, булькая горлом, в пароксизме изобилия на ложе формализма и волокиты! Страны, которые не отринут идею мировой империи ради того, чтобы насолить незнакомому человеку и оскорбить благородную женщину, на чьей обуви они недостойны расстегивать крючки. Есть страны, не закрывающие глаза перед светом науки, не отдавшие себя во власть изнеженной снобократии, дегенератов и декадентов. Короче, попомните мои слова: есть другие страны!»

Эта речь произвела на Берта Смоллуэйса глубочайшее впечатление.

– Если секрет узна2ют немцы или американцы, – многозначительно сказал он брату, – Британской империи каюк. Ка-юк. Английский флаг, как говорится, будет стоить не дороже бумаги, из которой сделан.

– Ты бы не мог нам немного помочь сегодня утром? – прервала Джессика глубокомысленную паузу. – В Бан-Хилле вдруг всем позарез понадобилась ранняя картошка. Том в одиночку не справится.

– Мы живем на вулкане, – продолжал Берт, пропустив вопрос мимо ушей. – В любой момент может грянуть война. И какая война!

Берт зловеще покачал головой.

– Том, отнеси сначала вот это, – сказала Джессика и резко повернулась к Берту. – Так ты нам поможешь или нет?

– Пожалуй. У нас в магазине с самого утра не было ни души. Вот только угроза империи очень уж меня тревожит.

– Поработаешь – голова сама собой очистится, – пообещала Джессика.

И Берт отправился в мир перемен и чудес, согнувшись под бременем картошки и патриотической тревоги за отечество. Постепенно ощущение тяжести превратилось в раздражение на неудобный груз и ярко выраженную антипатию к Джессике.

Ни Берту, ни Тому Смоллуэйсу и в голову не могло прийти, что удивительный спектакль, устроенный мистером Баттериджем в небесах, как-то повлияет на их судьбу и отделит их от миллионов соотечественников. Проследив с холма Бан-Хилл, как похожий на муху аппарат с вращающимися плоскостями, сияющий золотом на фоне заката, с жужжанием въезжает в ангар, они вернулись к лавке зеленщика, ютящейся под гигантской железной опорой монорельса линии Лондон – Брайтон, и возобновили разговор, прерванный триумфальным появлением мистера Баттериджа из лондонского смога.

Беседа протекала туго и безуспешно. Фразы приходилось выкрикивать из-за стонов и шума гироскопических автомобилей на Хай-стрит. Разговор шел по душам и на повышенных тонах. Для лавки Грабба наступили тяжелые времена, и хозяин в порыве финансового красноречия всучил половинную долю на магазин Берту, чьи отношения с работодателем уже некоторое время обходились без заработной платы и сохранялись на чисто приятельской, неформальной основе.

Берт пытался убедить Тома, что реформированное предприятие «Грабб и Смоллуэйс» открывает беспрецедентные, уникальные горизонты перед малыми инвесторами вроде него. Том проявил абсолютную невосприимчивость к бизнес-идеям, что стало для Берта некоторой неожиданностью. В конце концов, махнув рукой на финансовые перспективы, он воззвал к братской любви и сумел под честное слово одолжить у Тома соверен.

Бывшей фирме Грабба, ставшей фирмой «Грабб и Смоллуэйс», страшно не везло весь последний год, а то и дольше. Компания несколько последних лет едва сводила концы с концами, сохраняя налет романтической непредсказуемости, и занимала маленький магазин на Хай-стрит, украшенный крикливой рекламой велосипедов, выставкой звонков, брючных прищепок, масленок, насосов, сумочек для рам, футляров и прочих аксессуаров, объявлениями вроде «Прокат велосипедов», «Ремонт», «Бесплатное накачивание шин», «Бензин» и тому подобными вещами. Грабб и Берт были агентами нескольких малоизвестных велосипедных компаний, товарный запас магазина ограничивался двумя экземплярами, и время от времени им удавалось продать новый велосипед. Они также чинили проколотые шины и старались, хоть и не всегда удачно, ремонтировать все, что им принесут. Компаньоны также продавали линейку дешевых граммофонов и музыкальных шкатулок.

Однако главный стержень предприятия составлял прокат велосипедов. Это экзотическое занятие не подчинялось коммерческим или экономическим принципам, да и каким-либо принципам вообще. Для проката имелся запас женских и мужских велосипедов – неописуемый хлам, который они сдавали невзыскательным, легкомысленным клиентам, раззявам и простофилям, по номинальной ставке в один шиллинг за первый час пробега и шесть пенсов за каждый последующий час. В действительности, однако, никаких твердых цен не существовало, и мальчишки понастойчивее могли сторговать велосипед на час в комплекте с восторгом от рискованной езды за смехотворные три пенса, если только могли убедить Грабба, что это их последние деньги. Грабб кое-как регулировал седло и руль, получал от клиента, кроме тех, с кем был знаком лично, залог, капал масла и отправлял авантюриста на встречу с судьбой. Чаще всего любитель или любительница прокатиться возвращались сами, но иногда, в случае серьезной поломки, Берту или Граббу приходилось ехать и доставлять велосипед в мастерскую. Плата за прокат начислялась до возвращения инвентаря в магазин и высчитывалась из залога. Велосипеды редко покидали лавку в идеальном состоянии. Романтика подстерегала в виде болта регулятора седла со сбитой резьбой, ненадежных педалей, провисающей цепи, разболтанных креплений руля, но главным образом – тормозов и шин. Давя на педали, бесстрашный ездок извлекал из механизма постукивания, позвякивания и подозрительные ритмичные скрипы. Потом заедало звонок, или на склоне отказывали тормоза, или проваливалась стойка седла, отчего оно неожиданно для седока соскальзывало на три-четыре дюйма вниз, или разболтанную цепь заклинивало на шестерне, когда велосипед летел под гору, вызывая аварийную остановку, сопряженную с полетом водителя через руль, а иногда с громким хлопком либо с тихим шипением испускало дух колесо.

Когда клиент, превратившийся в озлобленного пешехода, возвращался в мастерскую, Грабб пропускал все жалобы мимо ушей и угрюмо осматривал велосипед.

– Кто же так ездит? – для начала говорил он, после чего мягко приводил доводы рассудка: – Вы думаете, велосипед возьмет вас на ручки и понесет сам? Надо же мозгами шевелить! Это как-никак механизм.

Подчас процесс удовлетворения жалоб требовал немалого красноречия, граничил с рукоприкладством и порядком изматывал нервы; впрочем, в те прогрессивные времена, чтобы заработать на жизнь, иногда приходилось пошуметь. Дело вообще требовало больших усилий, но все-таки прокат давал постоянный доход, пока однажды все стекла в витрине и дверях не разбили, а товар на витрине не повредили и не раскидали два чересчур критично настроенных, презревших риторику клиента. Ими оказались два дюжих, неотесанных кочегара из Грейвзенда. Одному не понравилось, что у него на ходу отвалилась левая педаль, второму – что спустила шина. И то и другое по стандартам Бан-Хилла было мелким, пустячным происшествием, вызванным исключительно грубым обращением клиентов с вверенным им деликатным имуществом. Кочегары наотрез отказывались видеть несостоятельность своих методов решения споров. Разве можно убедить хозяина проката в том, что он выдал негодный велосипед, швырянием насоса внутри мастерской или целой пригоршни звонков в ее витрину? Грабба и Берта такие методы не убедили и вызвали у них лишь раздражение и досаду. Пришла беда – отворяй ворота: неприятный инцидент привел к бурной разборке Грабба с хозяином арендованного помещения по вопросу о нравственных аспектах его поведения и юридической ответственности за восстановление выбитых стекол. В итоге Граббу и Смоллуэйсу пришлось возместить убыток и под покровом ночи предпринять стратегический отход на новые позиции.