— Я вернусь непоздно, хорошо? — обойдя маму по дуге и уже застегивая ботинки, сказала она.

— Хорошо, — отозвалась мама и, как болванчик, качнула головой.

Ада взяла ключи и телефон и выскочила за дверь. Слетев по ступенькам, она вцепилась в железную подъездную дверь и позвала ту ниточку, что ещё осталась между ними. И, вдохнув аромат шалфея, толкнула дверь и вышла на улицу.

Вместо шалфея её встретил запах дыма от костра. Горела бумага, ткань и что-то ещё, что она не смогла определить.

Ада прибавила шагу и, обогнув дом, увидела Диму, который стоял у большой жестяной бочки и подбрасывал туда вещи по одной.

— Ты что творишь? — закричала она и подбежала к нему.

— Пришла, — машинально отметил он и выбросил в огонь ещё страничку. С занявшейся по краям бумаги на неё смотрело собственное лицо, нарисованное карандашом.

— Как я могла не прийти?

— Вот и узнала, что в моих блокнотах, хотела же?

— Не так хотела.

Внутри было тихо. Стычка с мамой уже забылась, осталось только острое чувство тоски, будто они прощались навсегда.

— Почему ты их жжешь?

— Не хочу, чтобы маме пришлось разбирать мои вещи после того, как Юха меня убьет.

Говорил Дима так равнодушно, как будто это уже свершилось.

— Мы что-нибудь придумаем. Скоро Олеся приедет, вместе точно придумаем, — повторила Ада, сама пытаясь в это поверить, но ощущая только, как растет внутри черная дыра.

Ещё один лист полетел в огонь, и Ада выхватила у Димы остаток блокнота. На каждой странице была она, и это вызвало целый рой мурашек по спине.

— Почему ты молчал? — разглаживая пальцами помятые страницы, спросила Ада.

— Я сказал. Только ты не так поняла.

От огня летели искры, так что Ада сделала шаг назад, потянув за собой Диму.

— И что мне с этим делать? Как дальше жить, когда ты уже собрался умирать?

В голос закрались нотки истерики, и она силой воли заглушила их. Не сейчас.

— Ты и должна жить. А таким монстрам, как я, не место на земле.

— Когда ты понял?

Дима тяжело вздохнул и наконец отвел глаза от огня. В болотных радужках будто колыхались сполохи темноты.

— Мне снились сны. Помнишь, как тогда с озером?

Ада кивнула, смутно припоминая его рассказ.

— Так это были не сны.

— Да. Я лунатил, не помнил, как возвращался домой. Только царапин и ран прибавлялось. Это уже потом я сложил дважды два, когда стало слишком поздно.

— После медбрата?

Дима пожал плечами.

— Юха накинула размышлений, а уж на лепреконе я всё окончательно понял.

— Но как?! Как ты смог? — всё-таки прорвалась истерика. — Ты же людей убил!

— Думаешь, я не знаю?! Думаешь, я хочу после такого жить? Я всё им рассказал.

— Саше? — встрепенулась Ада.

— Всем. Лиля меня отпустила. Я ведь формально нашел убийцу, только вот незадача — оказался им сам.

Ада от отчаяния только взвыла.

— И что теперь? Они за тобой придут?

— Зачем им марать руки, когда есть Юха?

И правда, ведь она сама сказала, что отсрочка небольшая.

— Должен же быть выход, — заходила вокруг бочки кругами Ада.

— Какой выход? Ты о чем? Я же должен это как-то остановить. Юха права, больше нет способа.

— Есть, — остановилась Ада. — У тебя осталось желание от химер.

Дима только хмыкнул и подбросил в огонь ещё какие-то вещи.

— Да остановись ты! — вцепилась ему в руку Ада, между делом отмечая, что у него снова сбиты костяшки. — Тебе не нужно умирать! Он может умереть!

— Он — часть меня, ты же помнишь.

— Значит, ты убьешь часть себя и наконец успокоишься, — резко сказала Ада, не отводя глаз. От зрительного контакта Дима как-то сжался и сбросил её руку.

— Адель, ты всё-таки очень прямолинейная. Разве можно говорить суициднику, что он имеет право себя убить? Ты же развязываешь мне руки.

— Только загадай себе безболезненную и мгновенную смерть, как я вытащу тебя с того света и сама убью мучительно и жестоко! — пригрозила она, ощущая, как оттаивает что-то внутри.

— Вот теперь я тебя узнаю. А то какая-то бледная тень приехала.

И сам Дима, казалось, повеселел. От одежды несло смесью гари, сигарет и немытого тела, но Ада всё равно уткнулась носом ему в грудь и обняла так крепко, как только смогла. Обнимая её в ответ, он сказал:

— А вот и друг пожаловал.

Демон, поняла Ада. Она и сама ощутила его присутствие. Будто тень укрыла, как одеяло.

— Значит, зря я всё это время от него шарахалась. Он не причинил бы мне зла.

— Потому что он создан тебя защищать.

— Всё-то у нас не как у людей, — пробормотала Ада.

— И никогда не будет иначе, представляешь?

— Почему мы не встретились в другое время?

— В другой жизни? Думаешь, там было бы проще? Или как у Нойза, «там все случилось не вопреки всему, а как надо»?

Ада отстранилась и заглянула ему в глаза. Тени из них ушли наружу, она видела демона краем глаза, он, как и всегда, маячил рядом.

— А может, вот так всё и должно было случиться?

— Ну, мы никогда не узнаем.

— Загадывай уже.

Дима кивнул и сказал вслух:

— Пусть демон исчезнет навсегда, никогда больше никого не убьет и не потревожит.

Казалось, что не сработало, а потом демон неподалеку закружился быстрее, словно втягиваясь сам в себя, как в воронку. Секунда — и он совсем исчез, на прощание полыхнув золотыми глазами.

А та черная дыра внутри Ады словно стала шире. Её накрыло такое четкое осознание, что теперь им никогда больше не быть рядом, тем более вместе, что земля из-под ног ушла. Хорошо ещё, что Дима до сих пор держал её, иначе бы точно упала.

— Ты тоже поняла? — только и спросил он.

— Да. В ту же секунду. Что будем делать?

Дима так тяжело вздохнул, что душа ушла в пятки.

— Ничего. Ты поедешь домой, я пойду собирать остатки вещей и ждать Олесю.

— Уедете? — догадалась Ада.

Он кивнул.

— В Питер. Маму как-то надо будет перевезти. С универом надо будет что-то делать.

Он уже всё решил. Мысленно уже был так далеко от неё, что сердце Ады сжалось и не сразу забилось вновь. Вот так теперь и будет всегда, непроходящая боль под ребрами.

— Жаль, что всё так получилось, — смогла выдавить она. Губы пересохли, а горло как будто наждачкой ободрало.

— У нас с самого начала не было шансов. Ты только вспомни слова песни, что уже говорить про всё остальное…

— Олеся поедет с тобой?

— Ты ещё сомневаешься? У неё целый клинический случай под рукой всегда будет, как она меня отпустит.

— Она тебя любит.

— Но не так, как ты.

Ада замолчала, не зная, что тут можно ещё сказать.

— Но это же нечестно, господи, как это нечестно! — вырвалось у неё, а потом всё-таки полились слезы.

Крепко прижав к себе, Дима дал ей выплакать всё, что ещё осталось, а потом сказал:

— Пора.

Тут же стукнули ворота, и послышался голос Олеси.

Ада разжала руки и отошла на шаг назад. Она знала, что видит его в последний раз, поэтому пыталась запомнить каждую черту так ярко, как только могла. У неё хотя бы был такой шанс, в отличие от многих других, кто не знал, что прощается навсегда. Вот такой уже родной, взъерошенный, с поблекшей красной прядью в волосах и вечно разбитыми костяшками. Всегда её, и никогда вместе и тем более рядом.

— Все живы? — воскликнула Олеся, подбегая к ним.

— И даже целы, — отозвался Дима. — Иди в дом, я тебе всё потом расскажу, только провожу Адель.

Олеся порывисто обняла её и шепнув на ухо «спасибо!» унеслась к крыльцу, даже не обратив внимания на ещё горящую бочку.

— Я сама дойду, — сказала Ада, ощущая подступающие слезы.

— Возьми, — сквозь пелену она разглядела цветок и, всхлипнув, сунула его не глядя в карман.

В молчании Ада постояла ещё минуту, а потом пошла к воротам.

— Адель! — крикнул ей вслед Дима.

Уже у ворот она обернулась.

— Я ни о чем не жалею!

Догорающий огонь освещал его со спины, и Ада попыталась сохранить этот образ на обратной стороне век, чтобы навсегда остался с ней.