Я начала охать и ахать, отвлекаясь от медитации и слезливо прося Юлу и Улу о помощи. О концентрации уже никакой речи и не шло, я снова напрягалась и перестала смотреть в одну точку.
А пока вытаскивала руки из почвы, успела услышать последние фразы:
«Что, по-твоему, должна содержать главная песнь города, которая будет жить в памяти людей вечно, Сабо?
Хм, думаю, искренность, патриотизм, любовь, семья, мудрость и… дружба. Уверена, песнь с таким содержанием зажжет огонь в сердцах тысяч людей…?»
Глава 21. Тайна аномального города
Пока Юла и Ула поднимали кряхтящую и стонущую меня на ноги, призраки и Особенные тут же отвлеклись от медитации, словно ошпаренные подбегая ко мне один за другим.
Передо мной первее всех оказался Эйдан, что-то крича и трясся меня за плечи. Волосы его встали дыбом, пот полился с висков ручьями, а глаза, казалось, вот-вот должны вылететь из орбит. Затем подключились и остальные призраки, расспрашивая меня о чем-то…
— Вы услышали кого-то, мисс Гостлен?!
— Почва нашептала что-то ужасное?!
— Вы услышали основателей?!
Но шум в ушах был настолько сильным, громким и бахающим, что голоса Силентийцев походили на отдаленное кудахтанье. Из-за адского звона все вокруг меня будто замедлилось, перед глазами плыли круги, каждое дерево двоилось, а купол словно падал, раскалываясь на несколько тысяч осколков. Я не чувствовала костлявые пальцы Юлы и Улы, не ощущала потоки холодного воздуха, что молочно-белой дымкой сновали у моего лица. Аромат благовоний исказился, стал похож на запах бензина, Призрачная брошь сделалась тяжелее кирпича, больно давя на грудную клетку.
Хоть в ушах была сплошная каша из голосов и криков, мозг сохранил одно слово, и теперь оно безостановочно крутилось в моей голове, точно юла… «Песнь».
С этого слова начинается целая загадка, рассказанная почвой. Песнь, о которой говорили Сабо и Чарлоутт, такая особенная, что осталась с Броквеном навечно; по идее её хоть немного знает каждый броквеновец, ведь песнь о необычном городе передавалась из уст в уста на протяжении трёхсот лет, она сплотила множество поколений, ее пели на каждом празднике… А ещё это оружие, которое не сотрёшь с лица земли, не утопишь и не разобьешь, потому что оно живет глубоко в горожанах, прочно засело в памяти, вцепилось мертвой хваткой за сердце…
На ум приходил только гимн Броквена. Это именно та песня, от которой в груди всегда становилось тепло, городские просторы окрашивались в яркие цвета, а мелодия приятной трелью отдавалась в ушах. Хоть Броквен — городок грешный, помнится, все с удовольствием напевали простую песню под гитару и фортепиано…
Но есть один вопрос: почему почва так закричала на словах про песнь? Гимн может помочь в спасении Броквена? Или в поисках Филсы?
— Елена, ты слышишь меня?!
Звон постепенно стихал, как и прочие шепоты почвы; дыхание восстанавливалось, глаза фокусировались на Эйдане, а уши — на его надрывном голосе.
— Да, да… Слышу, — монотонно отвечала я, приходя в себя. Призраки Силенту взволнованно оглядывали мой облик, в то время как Особенных слегка потряхивало.
Эйдан отпустил мои плечи, выдыхая холодный воздух и стряхивая ошмётки почвы с моих рук. Он что-то бурчал про проклятый призрачный Броквен и аномалии, фыркая и поджимая губы. А Юла и Ула разогнали всех Силентийцев и парили около дома Амабель, подставив руки к подбородкам. Брови их опустились, а белая кожа потемнела, стала какой-то серой.
— Расскажите, что вы слышали, Елена Гостлен, — молвили они медленно, а в их лицах отражались мои стеклянные глаза с лопнувшими капиллярами и сутулые плечи. Было ощущение, что я за эту медитацию опьянела.
Я облизнула губы, посмотрела на друзей. Тела прижала Юнка к себе, Кёртис нахмурился и скрестил руки, Мартисса все вздыхала, а Милтон неистово дрожал, все отводя взгляд. С того момента, как мы прочитали записи основателей, он стал ещё более нервным, словно узнал какую-то жуткую истину.
Я старалась сформулировать предложение, все ещё раздумывая над ролью гимна в спасении Броквена. Я привыкла говорить фразы со смысловой нагрузкой, а тут никак не получалось. Были вопросы, сомнения, непонятки. Короче, в голове не укладывалась та мысль, что песня о городе может стать вторым ключом к спасению горожан от Отца.
Что ж, надо говорить как есть!
— Понимаете, я так громко услышала… — прикусила губу, покачивая головой. — Ну, понимаете, каждый броквеновец знает одну песню, которая важна для города… Я правда не знаю, как она может сыграть в…
— Давай я попробую помочь тебе понять роль этой песни, хах.
Я осеклась, услышав голос со стороны дома Амабель; хриплый, глубокий, усмехающийся, с явными нотами мудрости, точно филин заговорил со мной. Юла и Ула обернулись к зданию, сквозь их пальцы просочился дым, что отдавал слабым никотином. Он покрыл почти весь двор дома, а там кто-то стоял. И светился осколок, ярко-ярко, окрашивая местность в естественные оттенки живого Броквена.
— Госпожа Амабель! — вскрикнули вместе Юла и Ула, давая увидеть нам небольшой дворик с покошённой травой и двумя старенькими пыльными телевизорами, воткнутыми в землю. — Госпожа Амабель, мы пока не можем вас видеть из-за…
— Да знаю я, что сейчас этот осколок мою смерть показывать будет, не паникуйте! — снова перебил голос, громко усмехаясь.
Дым все рассеивался, его запах жег ноздри. Мы замерли, лишь хлопая глазами и мимолетно шепчась.
— А эта дамочка кажется уверенной… — шепнул Эйд, беря меня за плечо.
Купол исчез, небо стало светлым, с белыми прожилками и мелкими серыми облачками. Свежий воздух заполнил легкие. Трава стала ярко-зелёной, заместо всяких киноплёнок в клумбах были живые гортензии; на них садились пчёлы, распыляя сладкий аромат пыльцы. Я немного поморщилась, но свет живого Броквена, тёплый воздух, и душистые запахи окончательно привели меня в чувства.
Из большого двухэтажного дома с бледно-голубым покрытием и темно-синей крышей вышла мадам с чашкой кофе и лаковой курительной трубкой из темного дерева и логотипом лотоса. Это была женщина лет сорока с пышной грудью и округлыми бёдрами; седые волосы с висками, окрашенными в красный цвет, были заплетены в пучок, болотно-зелёные глаза поблескивали от света неба, одета была в шелковую синюю широкую рубашку с серебристыми созвездиями и комбинезон из белой джинсы, на руках звенели кольца с фиолетовыми и белыми минералами, а уши украшали серьги с месяцами. От этой дамочки шла непонятная мистическая аура. Она походила на живой оракул: всезнающий и всевидящий, пребывающий в полном спокойствии, но одновременно и ощутивший все людские чувства от отчаяния до гнева. Она действительно походила на лотос!
— Экстравагантно… — я повела бровями, все смотря на кофе в чашке. Оно было зеленоватого оттенка, даже дымок по цвету казался похож на те зловония, что извергает аллигатор. Если это был допинг, то очень странный.
— Ами, бедная… — Милтон сглотнул, снимая очки. Он рвано вздохнул, поджимая искусанные губы. Миль знал ее?
Шаги женщины были широкими, трубку держала, чуть изогнув пальцы, а легкая ухмылка показывала ямочки на бледной заштукатуренной коже. Мадам была в хорошем расположении духа, она возбужденно глотала кофе, смотря на угловатые записи и зарисовки чёрной ручкой в нескольких блокнотах на узорчатом красном ковре.
— Все-таки у Брауни кофе лучше, чем у Ролла, — хохотнула женщина тихо, садясь на край покрывала и ставя чашку на блюдце. Затем она покосилась на вырытые ямки с зелёными светящимися корнями и тёмной землей: — Интересно, где они взяли такой обалденный мятный сироп? Из другой страны? Как сувенир с юга? Или сами сделали? Ох, сколько секретов даже у простой пекарни!
Поразговаривав с самой собой, дама оперативно села в позу лотоса, засунула руки в почву и быстренько сконцентрировалась на телевизорах. Она глубоко вздохнула и принялась смотреть в экраны, не моргая и, кажется, не дыша.
