— Что, Васнецов, намочил штанишки? — хохотнул Никита. — Давай, проси хорошенько, может быть, мы тебя и простим.

— Мне не в чем извиняться, господа, — ответил я подчеркнуто вежливо. — Я убью вас с чистой совестью.

— Тогда сдохни, недоносок, — Никита повернулся к распорядителю. — Никакого примирения. Деремся.

— Остальные дуэлянты решили так же?

— Деремся! — взвизгнул Ерофеев.

— Деремся! — эхом пробубнил Костецкий.

— Бои состоятся. Согласно жеребьевке, первый поединок выпал господину Ерофееву, второй — господину Филимонову, третий, соответственно, — господину Костецкому. Прошу секундантов пройти в кабину наблюдателей.

Сашка ободряюще похлопал меня по плечу. Затем, вместе с ухмыляющимся Филимоновом и Костецким, а также самим распорядителем они удалились в небольшой аквариум из такого же бронированного стекла.

Мы остались на арене вдвоем. Я воссоздал в памяти картину, открывшуюся нам с Соней, когда мы вошли в пентхаус. Филимонов открыл нам дверь. Костецкий наливал в бокал что-то зеленое. Именно Ерофеев сидел на диване с голой девочкой на коленях. Виновен!

Мысль о Соне вызвала у меня приступ почти неконтролируемого гнева. Пришлось напомнить себе, что я решил поиграть в поддавки. Я — слабый ботан, и все мои сегодняшние победы — чистое везение новичка.

В юности я смотрел фильм с Джеки Чаном «Пьяный мастер». Забавная техника, но меня учили ее вариации, которую можно было бы назвать «Неуклюжий мастер». На самом деле довольно часто приходится притворяться неумехой. Правда, я не пробовал так играть с мечом, только ножевой и кулачный бой, но думаю, что справлюсь.

Я обнажил катану, ухватив ее нарочито неправильно. Ерофеев, призер и медалист, довольно усмехнулся, глядя на мою «неграмотную» стойку, и, держа меч по всем законам мастерства, ринулся на меня с криком. Вообразил себя, наверное, самураем.

Я побежал ему навстречу, будто мечтая напороться на его жало, но в последний момент что-то пошло не так, я споткнулся, припав на одно колено и чуть не выронив катану. Клинок Ерофеева прошел мимо, чуть-чуть задев мне правое плечо.

Когда мы только прибыли на стадион, мне предложили купить фехтовальную форму. Я был одет в обычный костюм, так что с радостью принял предложение. Мне выдали белоснежный комбинезон, вполне удобный.

Сейчас на белой ткани заалел разрез, из которого потекла струйка крови. Очень красивое зрелище, надеюсь, нас снимают.

Ерофеев хотел рубануть меня сверху, а я, пытаясь встать, подвернул ногу, и грохнулся на землю, завалившись на левый бок, снова чудом увернувшись от клинка.

Я начал неуклюже вставать, а Ерофеев, пользуясь моментом, махнул мечом горизонтально, желая отрубить мне голову. Однако, меня опять подвела нога, отчаянно размахивая руками, я попытался удержать равновесие, даже не знаю, как моя катана оказалась между ребер Ерофеева. Ну не сам же я загнал клинок точно в сердце, куда уж ботану.

На арене завозились служители, убирая тело. Я, слегка прихрамывая, направился в сторону наблюдательной кабины.

— Тебе это с рук не сойдет, — прошипел Никита.

Сашка похлопал меня по плечу.

— Молодчина.

— Вам нужен перерыв? — поинтересовался распорядитель. — Желаете промочить горло? Показаться врачу?

— Нет, — ответил я, симулируя моральное и физическое истощение. — Давайте продолжим.

Я вышел на арену, Никита выскочил вслед за мной, как пробка из бутылки.

Он раскрутил катану над головой, воображая себя грузовым вертолетом. На самом деле что он, что его покойный приятель-фальцет, были для меня слишком тормознутыми, даже не растрачивая ликвор, я смотрел на них как в замедленной съемке, этакий затянувшийся буллит-тайм.

Продолжая клоунаду, я побежал к «вертолету», размахивая катаной, и как бы случайно подставил ее под удар «лопасти». Винт остановился. Никита мгновение изумленно смотрел, как я удерживаю его меч, а потом, хмыкнув, размахнулся и ударил по катане со всей силы. Он никак не мог поверить, что я смог разжиться приличным мечом, а не той ерундой, что продавалась в «Кольчуге» у Маузера на витрине.

Его охватил настоящий шок, когда вместо того, чтобы сломать мою «недожелезку», его хваленая катана сама разлетелась на куски. Удивление было недолгим, Отброшенный его же ударом, вампирский меч срубил Никите голову.

Я направился к будке наблюдателей, все так же показательно хромая. Кровь уже текла не только по рукаву белой формы. Я весь был покрыт кровью, своей и Филимоновской.

Войдя в кабину, я ткнул катаной в сторону Костецкого.

— Идем. Твоя очередь.

Под ногами медалиста и чемпиона растеклась лужа.

Расхохотавшись, я не стал убивать последнего из троицы, позволил ему публично принести извинения. Сашка собрал трофейные клинки, так здесь было принято. Жаль, что меч Никиты не удалось сохранить, Маузер неплохо бы на него заплатил. Но не беда, на мой век денег хватит.

Я искренне поблагодарил Сашку. Он заверил, что было весело, предложил обращаться, если что. Я принял душ, переоделся, и поехал на дачу.

Мне предстояло рассказать Ольге и бабе Степе, что Соня вернется нескоро. Я и сам не знал, когда. Оставить часовую бомбу рядом с ними, да и с собой я не мог. Я посидел с семьей, выпил чаю, прилег в мансарде поспать, но не сомкнул век. Я все еще не утолил свою ярость.

Подскочив, я вышел и направился к замку цыган, перевоплотившись в Луи дю Финеса. Я начал лупить ногой по воротам, но мне почти сразу открыли. Из дома вышел барон Раду. Я приблизился к нему вплотную, схватил за грудки. Парни во дворе схватились за пистолеты, но барон жестом велел им успокоиться.

— Она зашла к вам на десять минут! На десять чертовых минут! За это время ей промыли мозги! Как? Как?

— Это сделал вампир, — ответил Раду, сохраняя видимость спокойствия. — Мы не могли ему помешать! Ты и сам это знаешь.

— А меня предупредить вы тоже не могли? Хотя бы, когда ваш пижонский вампир сбежал, заплакав, как маленькая девочка!

— Не могли! — крикнул цыганский барон с такой же яростью, что и у меня.

— Да ну, правда что ли?

— Подумай сам, бхут! Твоя подруга провела с ним десять минут, по твоим же словам! И потеряла контроль над собой. А сколько мы с ним жили мы? Представь, как он насиловал наш разум годами! Десятилетиями! Ты можешь убить нас всех, бхут, но простишь ли ты себя?

Я отпустил старика, махнул рукой, пошел к выходу.

— Эй, — окликнул меня Раду. — Вампира больше нет. Я это чувствую, и каждый здесь это чувствует! Я сказал тебе: когда ты избавишь нас от него, мы станем тебе друзьями. Так и будет, если наша дружба тебе нужна.

Я кивнул и ушел из цыганского замка.

Я почти вернулся на дачу, когда позвонил Марцевич.

— Я составил первое впечатление о том, что случилось с Софьей Павловной. Не хотелось бы обсуждать это по телефону.

— Я скоро приеду.

В палате Сони меня кроме доктора ждали САБовец Михельсон и, сюрприз-сюрприз, брюнетка, пытавшаяся взломать кроличью нору в моем поместье. Я достал ее визитку, с которой и так хотел подойти к наблюдателю. Японский иероглиф «Молчание», девушку зовут Ирина Орлова.

— Артем Давыдович, я вам благодарен за помощь, — поблагодарил я Михельсона. — Вы откликнулись на звонок посреди ночи, вытащили по моей просьбе из постели Евгения Михайловича. Спасибо!

— Не стоит благодарности, Андрей, — улыбнулся безопасник с кажущейся теплотой. — Именно в этом и заключается моя работа.

— Хотел поинтересоваться, но как-то удачного момента не выдалось. Вам что-то говорит слово «Молчание»? В контексте секретных обществ, конечно же?

Ирина Орлова страдальчески закатила глаза. В разговор вмешался Марцевич.

— Андрей Владимирович, выслушайте меня спокойно. То, что я нашел в сознании Софьи Павловны, меня совсем не радует. Мешанина блоков и инструкций, грубая, спроецированная без жалости к пациентке. Я не уверен, что традиционная психиатрия ей поможет. Что я могу предложить со своей стороны? Положить в клинику для тяжелых больных. И там долго распутывать клубок, применяя не только психотерапию, но и сильные успокоительные, что абсолютно необходимо, учитывая опасность Софьи Павловны. Не уверен, что вы хотите для своей подруги такой участи.