С небесной вершины взирала душа моя вниз,
Не ведая, как и зачем вознеслась в вышину,
И видела скорбную землю, в испаринах слез,
Изрытую всюду воронками, будто луна,
Похожими чем-то на оспины, струпья, лишай.
А там, через бороду ржавых колючек, молчком
Ползли рядовые личинки, сродни червячкам,
Толкая себя, превращаясь в затычки траншей,
Где, вздрогнув от боли, они затихали ничком.
Другие тянули кровавые стежки вокруг
Сплошных бородавок – могильных чужих бугорков,
И прятались в норках, подальше от мрачных тревог,
Когда над землей восходила звезда, засверкав.
И запах от норок тянулся, зловонен и прян,
Как будто от гнилостных ртов или гнилостных ран.
Я видел, как ножками бурая мелочь сучит,
Стремясь к серой мелочи с рожками на голове,
Как будто вся тварь из кишащих зеленых болот
Обильные выводки выманила на траву.
И каждый друг друга снедал, истекая слюной,
И каждый искусанной в кровь извивался спиной,
Пока не стихал, выпрямляясь дрожащей струной.
И в ужас пришел я от этих уродливых сцен,
И вдруг закружился, как легкое перышко, вниз,
И верная смерть закружилась вослед, будто стон.
И бурый червяк, скрывший кровоподтеки свои,
Поскольку уже на рожон, рассеченный, не лез,
Мне ноги свои укороченные преподнес
И усекновенную главу свою – нет, мою.
