– Да, ты разбудила меня.

– Прости, мой сладкий. Я не хотела. Ищу тут кое-что, – мама отвернулась и продолжила свои поиски.

– А что ищешь? Может я видел это, – уточнил я, привставая с кровати.

– Да, не важно. Документ один, – она развернулась ко мне. – Вставай, умывайся, зубки чисти и иди завтракать. Я бутерброды сделала тебе. Хотя, уже обед.

Я сполз со своего спального места. Мама всё время смотрела на меня. Глаза её неестественно блестели, а под ними появились два серых мешочка. Выглядела она крайне уставшей и истощенной. До сих пор не ложилась спать что ли?

– А чё ты в одежде спал?

Я дёрнулся, но решил не останавливаться и уже в дверном проёме ответил:

– Сильно спать хотел. Не успел раздеться.

В ответ услышал недоверчивый хмык.

Быстро умылся и привел себя в порядок. Всегда было интересно, почему сначала нужно чистить зубы, а потом уже кушать? Логичнее же сделать наоборот… Но в этом вопросе матушка была принципиальна. Под эти рассуждения я умылся, закинул старую одежду в барабан стиральной машины, переоделся в свежее и вышел на кухню. В последний момент я украдкой посмотрел на ванну. Свет от белого металла красиво разбегался по пространству, а в нос прокрались, дерущие его изнутри, запахи хлорки и чистящего средства. Не помню, когда я в последний раз видел такой лоск.

За столом сидела мама и отхлёбывала из кружки. Рядом на блюдце лежал откушенный бутерброд с колбасой. Я сел на стул и аккуратно отпил из стакана. Мама ответила на вопрос, появившийся в комнате вместе со мной:

– Папа на работе… Как ты уже, наверное, понял… Ладно, Игорёша, ты уже взрослый мальчик, скоро в школу пойдешь. Поэтому, с тобой уже можно говорить, как со взрослым, – воспользовавшись паузой, она откусила бутерброд. – Короче, мы с папой поругались вчера. Не волнуйся, ты тут не причем! Просто, так бывает, люди иногда ссорятся. И… Ну, в целом, это всё. Папа на работе… да…

– Хорошо, я понял. Грустно, что мы завтракаем только вдвоём, – я посмотрел маме прямо в глаза, ища там подсказки. – А вы не сильно поругались? Это из-за меня вы вчера дрались?

Её брови соединись над переносицей и рубленным движением поднялись вверх, уголки глаз, напротив, нырнули вниз.

– Нет, – она сделала отмашку правой кистью. – Ты что?! Конечно, не из-за тебя. Ты тут вообще не причем. Не волнуйся!

Интересно, она сама верит в то, что говорит сейчас?

Остаток завтрака мы просидели молча. Я активно жевал свои бутерброды, внутренне ведя ожесточенный бой с проснувшимся чувством вины за вчерашнее, которое нашёптывало мне расплакаться и упасть маме в ноги. И долго-долго просить прощение.

– А ты почему не на работе? – спросил я, закидывая последний кусок хлеба в рот.

Мама по-хозяйски собрала посуду со стола и поставила её в раковину. Затем открыла холодильник и ответила, прицениваясь к его содержимому:

– Я себя не очень хорошо чувствую. Решила больничный взять.

– М-м-м.

Передо мной появился маленький зеленый банан. Очищался он с усилием, но я смог добраться до не совсем спелой мякоти. Жевать это было не приятно.

– В школу хочешь уже? – продолжила разговор мама.

– Да, побыстрее бы. Познакомиться со всеми, – в этой череде событий я забыл о главном ближайшем событии в моей жизни. – Хотя, боюсь немного.

– Ой, не бойся! Всё хорошо будет. Школа пролетит одним днём, ещё вспоминать будешь, – попыталась подбодрить меня мама.

– А что вчера было с папой? – я доел банан и кинул шкурку в мусорное ведро под раковиной.

– В каком смысле, мой хороший? – мама хлопала ресницами под каждый слог.

– Ну, когда мы пришли, он странно лежал в ванной, – воздуха перестало хватать, горло пересохло, и я начинал заикаться. – И-и-и-и, вроде, там была кровь….

Слёзы сдержать я так и не смог. Тёпленькие малюсенькие капельки упали мне на щечки и соленными полосами потянулись вниз, раздражая крохотные ранки на моей коже. Ком в горле не давал продавить себя вниз, но и вверх не спешил идти. Ладони увлажнились холодным потом. Щеки загорелись багрянцем. Я не выдержал и отвернулся к холодильнику, ища у него защиты. Лоб приятно охладился от металлической дверцы. Я вдавил голову ещё сильнее и весь затрясся.

Тёплые тонкие руки скользнули по моим плечам и крепко обвили мой торс. Мамино тело прижалось ко мне. Мне стало хорошо. Появилось приятное чувство теплоты внутри, будто кто-то включил лампочку. Хотя скорее, зажёг спичку. Тревога незаметно стала рассасываться, как надоевший прыщ.

– Ты чего? Испугался вчера? – её голос смазал мои уши целебным бальзамом.

Я быстро закивал, от чего пару раз сильно ударился головой.

– Мой ты хороший мальчик. Не было вчера никакой крови. Тебе показалось, наверное. Папа, просто, принимал ванну и уснул. Не переживай, он сегодня вернется! – мама гладила меня по голове очень размеренными и аккуратными движениями.

Перед глазами заплавали мошки и какие-то ранее не виданные цветные шарики. Я попытался их разогнать круговыми движениями глазных яблок, но ничего не получилось. Их стало только больше.

Голос женщины уплывал куда-то вдаль, словно кораблик, пущенный по быстротечной реке. Иногда он натыкался на камни и больно бил по ушам повышенной громкостью. Затем течение разворачивало его, и её голос снова убегал от меня. А я стоял на берегу, не решаясь бежать за ним.

– Мороженное хочешь? Я схожу в магазин, – предложила мама, разворачивая меня лицом к себе.

Я обнял её и крепко сжал. Лицо приятно легко на мамин живот. Мне не хотелось, чтобы она уходила. Тем более сейчас. Я бы не справился с чувством одиночества и брошенности.

Но мороженное я тоже хотел, поэтому мелко и неуверенно закивал в знак согласия. Лицо, смоченное слезами, поцарапалось об грубую ткань маминой одежды и защипало. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения обидно кольнуло.

– Ну, всё-всё, успокаивайся давай. Вытирай слёзки, всё хорошо. А я пока в магазин схожу. Приду, и у-у-у, как натрескаемся с тобой мороженного! И ни с кем не поделимся, сами всё съедим! – улыбка осветила её уставшее лицо и всю кухню.

Истерика начала отступать, и я уже мог контролировать себя. Оторвавшись от матери, я вытер слезы правой рукой и подошёл к окну. Мама вышла из кухни, и, судя по звуку, начала собираться. Мошки исчезли, вместе с ними и цветные шарики. Но в ушах до сих пор звенело. Я подошёл к раковине и хорошенько умылся.

Ледяная вода освежала и стягивало моё лицо. Кровь убегала туда, где было потеплее. Сопли и слёзы одним массивом закручивались в воронку и утекали в неизвестность слива, освобождая место для новой партии.

Что это?

Я освежался около минуты, и под конец увидел, как уплывающая слизь поменяла свой цвет. Или мне показалось, что увидел.

Сделав ещё один круг руками по лицу, я со злостью брызнул всё в раковину. Она обагрилась.

Ещё и ещё раз. Результат тот же. Только теперь она вся была красная.

Я принялся судорожно смывать всё это, параллельно очищая лицо от крови. Я весь горел. Нет, даже пылал. Целая буря эмоций терзало моё детское тело в тот момент. И я никак не мог схватить и раздавить хотя бы одну.

Ужасно боялся того, что мама всё увидит. Кстати, где она?

Через минуту всё было кончено. Вода приобрела свою естественную текстуру. Моё отражение в дверце микроволновой печи также сообщило о том, что с моим внешним видом всё в порядке. Только, кажется, немного побледнел, но ничего.

Я вышел из кухни, чтобы проводить маму. На ней было красивое зелёное платье в белый горошек, часы на правой руке и парочка браслетов на левой. Волосы собраны в пучок на затылке, удерживаемые массивной заколкой. Слишком шикарный наряд для того, чтобы быстренько сбегать в ближайший магазин.

– Ну как? – спросила мама, кружась перед зеркалом в прихожей.

– Очень красиво.

– Мой ты маленький джентльмен! – взяв с обувницы пару босоножек, она поставила их перед собой. – Я пошла в магазин. Вернусь скоро. Не скучай тут один!