― Я оставляю тебя здесь, чтобы ты ходила на работу.

― Твоя работа ― это моя работа, верно? Моя кровь ― твоя кровь.

― Не сейчас. Ты прячешься для приманки, а интенсивные приманки начинаются на следующей неделе, вообще-то. Ты знаешь, что хочешь надеть на гала-концерт? Мы якобы собираем деньги на благотворительность.

― Звучит шикарно.

― Похоже, там будут все, кто хоть что-то значит, включая Джорджи и людей, с которыми он работает.

Кожа у основания моей шеи натянулась, словно я была животным, готовящимся к нападению. Я хотела выбраться из этого места и вернуться к работе. Хлопнула в ладоши и улыбнулась Бастиану.

― Когда я должна быть готова?

Изучая мое лицо, он не ответил. Приблизился ко мне и убрал один из моих беспорядочных локонов со стороны лица.

― Ты чертовски красива, когда улыбаешься, женщина.

Мои глаза закатились.

― Будь серьезным, Баст.

― Я серьезно. Ты похожа на одну из тех больших одичавших кошек, готовых броситься на жертву. Для такого, как я, это прекрасно.

Если бы моя кожа была чуть светлее, он бы увидел, как я покраснела.

― Ты ведешь себя хорошо, потому, что я в шортах?

― Я веду себя хорошо, потому, что этого хочу. Если ты хочешь, чтобы я был милым за это, буду счастлив просто отнести тебя в свою постель. Покажу тебе, как сильно ты на самом деле не хочешь быть милой.

Кто-то мог бы разрезать сексуальное напряжение в этой комнате чертовым ножом. Он взглянул на мой голый живот, и мурашки побежали по коже прямо там, куда он смотрел. Я смотрела на пухлые губы, которые он время от времени покусывал, как он делал в этот момент.

― Скажи мне, что в этой чертовой сумке, пока мы не усложнили нашу договоренность. ― Я закрыла глаза, пытаясь стряхнуть с себя желание наброситься на него, и указала ему за спину.

Он хрюкнул и схватил ее.

― Рамен из ресторана вниз по дороге. Сделано специально для нас.

― Кто-то забыл заплатить в этом месяце?

― Нет. Финансы их семьи ограничены, а я не занимаюсь тем, что собираю деньги с каждой территории каждый месяц. По крайней мере, не с маленьких.

Он отодвинул от массивного дубового стола стул с белой льняной обивкой и жестом предложил мне сесть. Я подошла и кивнула, скользнув на него. Он подтолкнул его под меня, как будто я была хрупкой или что-то в этом роде.

― Ты не должен жалеть маленького парня, ― сказал я. ― Ты берешь то, что принадлежит тебе, или это сделает кто-то другой.

― Кто тебя этому научил? ― спросил Бастиан, доставая наши миски с дымящимся раменом.

― Твой отец. ― Марио Арманелли безжалостно собирал деньги, и каждый уголок Чикаго знал это.

― Хорошего лидера боятся, Кэти. Великого лидера любят. А исключительный ― это тот, о ком ты никогда не думал, что он тебе нужен. Когда-нибудь этот город будет работать именно так, потому что я позабочусь о том, чтобы они могли сказать: «Смотрите, мы сделали все сами». ― Он не сел, а обогнул стойку, взял для нас два стакана и наполнил их ледяной водой.

Мы с Бастианом никогда не пили дома. Я не знала, пил ли он когда-нибудь. Парень работал, а так как он часто приходил и уходил даже посреди ночи, я не думаю, что он хотел рисковать своим психическим состоянием.

― Без их признания ты теряешь их уважение, ― сказала я.

― Или приобретаю их преданность, и они становятся сильнее, потому что верят в себя.

Я пожала плечами. Наши взгляды на лидерство никогда не совпадали. Он был философом, а я животным. Выживал сильнейший, и отсекать слабых или подталкивать их, пока они не станут сильными, казалось единственным выходом.

― Или ты потратил время впустую на слабых, когда выживает сильнейший.

― Раньше меня удивляло, как мой отец был очарован тобой в столь юном возрасте. Он даже говорил мне, что ты присутствовала на некоторых звонках, что ты давала советы. ― Он потер свою щетину. ― Ты можешь себе представить семнадцатилетнего, дающего семейный совет?

Позволила тишине просочиться вокруг нас. Большинство членов семьи не знали, почему я была мудрее своих лет, но жила с папой. Он научил меня любви и гордости. Потом меня отдали в приемную семью, где ничего этого не было.

Я не была уверена, что у кого-то из этих мужчин когда-нибудь отнимали любовь, любили ли их так, как дочь может быть любима собственным отцом.

― Ты, Кейд и Ром росли вместе? Никто из вас никогда не был на вызовах.

― Мой отец хотел, чтобы я видел бизнес, знал обязанности босса. Звонки были социальными, скорее для отвлечения внимания тех, кто прослушивал наши линии.

Я кивнула.

― Они не были настолько важны, но для меня они были важны. Я знала, что для меня это был путь внутрь. Джимми учил меня никогда не говорить ничего слишком возмутительного. Он говорил мне, что кто-то может подслушивать, готовый забрать меня у него.

Бастиан усмехнулся.

― Вряд ли кто-то придет за тобой. Но он дал тебе правильную мысль. Мой отец строго учил своего наследника этой семейной неразберихи кровавой стороне.

― И Кейда тоже?

Бастиан покачал головой.

― Кейд потерялся в мире интернета. Он свободен от ответственности. Мы с Ромом видели все, а он не видел почти ничего. ― В его голосе слышалась боль.

― По крайней мере, вы были друг у друга. ― Я попыталась дать утешение там, где, как я знала, его не было.

― У меня не было Рома. Я буду честен с тобой, потому что ты смотришь на него так, будто можешь с ним общаться. Ром никогда ни с кем не общался. Его мамы не стало в мгновение ока, когда он родился, а его отец не просто так был нашей правой рукой. Наш дядя был больным, злобным существом, которое я бы не назвал человеком. В конце концов, он отвернулся. Ром не говорит об этом, но он такой, какой есть, потому что его отец был таким, каким он был. И после всего этого времени мы все думали, что разобрались в нем. Может, Ром и ненавидел его, но он думал, что тоже его понял.

― Но он не понял? ― Я была на краю своего кресла, мое сердце билось быстро, как голодное животное, ищущее объедки. Я хотела узнать историю Рома больше, чем чего-либо в тот момент.

― Он застрелил своего отца, когда тот пытался лишить жизни моего отца, Кэти. Мой дядя хотел власти и был готов убить собственного брата ради этого.

― Что? ― прошептала я.

Он торжественно кивнул.

― Ром никому не доверяет, потому что он почти упустил это. Мы все упустили. Он спас жизнь моего отца, забрав жизнь своего собственного отца. Это поражение разума. И проклятая сила этого города сделала это со всеми нами.

Я покачала головой в неверии. Мой рот открывался и закрывался, пока пыталась сформировать слова и обдумать то, что он сказал. Ром считался монстром, но он был монстром, который спас их всех.

― Может быть, я понимаю его, потому что он знал, какой могла бы быть его жизнь, только для того, чтобы ее вырвали, как и у меня. У меня была любовь моего отца, и я жила жизнью, полной радости и заботы, пока он не умер. Все это было отнято у меня, и мне пришлось приспосабливаться. Приспосабливаться и меняться иногда бывает труднее всего. Я знала, что такое любовь, и привыкла к ней.

Он изучал меня.

― Правда. Я всегда знал эту жизнь, знал, что меня ждет. У вас обоих, похоже, был поворот на этом пути.

― Я не могу говорить за Рома, но после моего поворота мне пришлось прожить много разных жизней, и, ни одна из них не была хорошей, ― тихо сказала я.

Он пристально смотрел на меня, и я знала, что Баст ждет, когда признаюсь в чем-то еще. Он многого добивался одним лишь взглядом, и я знала, что с его помощью может сломить большинство и заставить признаться в чем угодно. Но он смотрел на меня не так. В его обычно жестких чертах была мягкость.

― Ты когда-нибудь встречался с моим папой? ― спросила я, съев немного рамена. ― Не считая того раза, когда вы все приходили ко мне домой.

― Только один раз, насколько я помню. Он подстригал кусты в брюках и рубашке с длинными рукавами. Его блестящая лысина потела во влажном летнем воздухе, но он продолжал быстро двигаться. Помню, я подумал, что его потребность доводить дело до конца была поразительной.