От голода Морока осмелела, углядев, что муж прячет дудку под пуком соломы, на котором спал, стянула ее и еще пару раз ходила в лавку, торопилась сгрести в мешок все, что лежало у купца на столе, потому что действие дудочки и впрямь становилось все более кратким, и Морока едва не попалась.

Однажды вечером, когда Морока, зевая, улеглась в своем уголке, Нежлан вдруг очнулся. Он посмотрел на жену ясным взглядом и прошептал:

– Сегодня.

– Что сегодня?

– Пора пришла.

– Чего ты муженек загадками говоришь, – еще раз зевнула Морока, стараясь укрыться под куцым одеялом, но либо ноги, либо плечи оказывались наружи. – Не пойму, о чем речь ведешь.

– Скоро. Стану князем. Всех, кто поносил меня, на площади прилюдно выпорю и из города выгоню. Лучшего коня себе выберу, шубу, соболем подбитую. Красавицы для меня плясать будут.

Морока захихикала.

–Куда тебе! Видел бы себя, пузо бы надорвал от смеха. Космы ниже плеч, глаза чуть не выскочат, рубаха дыра на дыре, а на ногах даже лаптей нет. И в князи! Они на золоте едят, мед пьют, печи топят. А тут лета ждать надо, чтобы вволю погреться.

Морока приуныла.

–Три капли крови молодого княжича, да его сердце и печень, растертые в ступке, вот и все, что мне нужно.

– Ты чего удумал? Со своей книжкой и вовсе из ума выжил. Я тебе не помощница. Я сама дитя под сердцем ношу, на злое дело не соглашусь.

Нежлан, уставившись перед собой, молчал, потом медленно заговорил.

– В полночь подойдешь к княжескому терему. Стукнешь в дверь, спросят тебя кто, ты ответишь, что по важному делу от братца княжеского прибыла. Откроет дверь служанка, дунешь в дудку и беги в светлицу княжескую. Хватай княжича и ко мне неси.

Морока схватилась за грудь.

– Ох, ох! Что ты говоришь! Зачем заставляешь Мороку плохое делать? Да я и не управлюсь. Дитя заверещит, мамки проснуться, ухватят бедную Мороку за волосы, будут таскать, по бокам бить.

– А дудка тебе зачем? Заиграешь, они и остолбенеют. Умрет дудка если трижды в день в нее дунуть, так что береги ее. А коли не будет другого выхода, пускай пропадает, ее дело мне помочь, а потом я и без нее обойдусь.

– Нежланушка, милый, тяжело мне бегать, лишний шаг сделать неохота. Нет во мне прежней прыти.

– Молчи, Морока. Делай, как я сказал.

Нежлан, смежил веки, прислонился к стене. Тень падала на восковое лицо, грудь не вздымалась, и Мороке почудилось, что муж мертв. Она испуганно ерзала по лавке, не смея дотронуться до желтой руки, но Нежлан вдруг открыл глаза, пошарил под пуком соломы, вытащил дудочку, протянул Мороке.

– Пора. Ступай. А я тебе помогу.

Морока покорно вышла из избушки. Пока добрела до княжеского терема, несколько раз упала, вымазавшись в грязи от макушки до пяток. В темноте едва угадывались очертания домов. Но вдруг ее глаза стали зорче, темнота расступилась, княжеский терем был как на ладони.

Женщина достала дудочку, стукнула в дверь.

– Спят глупые слуги, боку на бок поворачиваются. Наконец-то одна недоля завозилась, глаза трет, шлепает босиком по полу.

Дверь отворилась, из нее высунулся нос служанки.

– Чего тебе? Иль беда какая случилась?

– Ага, беда сама в терем пришла.

Морока поднесла дудку к губам, пробежала пальцами по дырочкам, раздался тоскливый крик. Служанка вскрикнула, схватилась за сердце, выронила свечу, которую тут же подхватила Морока, и рухнула на пол.

– Торопиться надо, – прошептала Морока, – пособляй мне, муженек.

Тут же ее тело, налилось силой, стало гибким, упругим. Морока втянула в себя воздух, усмехнулась:

– Много палат у князя, да меня не проведешь, чую, куда идти.

Дверь под рукой Мороки не скрипнула, когда она вошла на половину княгини. Огонек свечи светил ровно, молодая мать склонилась над колыбелькой. Такая любовь и нежность были написаны на ее лице, что Морока на мгновение залюбовалась и остановилась. Но тут, будто кто-то ударил ее в спину, поторапливая. Княгиня открыла глаза и испуганно дернулась, пытаясь прикрыть телом ребенка. Морока дунула в дудку, молодая женщина сползла на пол.

Желтые глаза Мороки с вертикальными зрачками светились. Она подскочила к колыбельке, выхватила из нее спеленатого младенца, прижала его к себе и, делая большие прыжки, ринулась вон из княжеской опочивальни. Она не заботилась о том, чтобы ступать тихо, ноги сами опускались на дощатый пол по-кошачьи мягко, неслышно. Морока вмиг долетела до двери, но не успела открыть ее, как служанка, снопом валявшаяся у порога, схватила за край юбки и завыла. Гортанный крик до смерти напуганной женщины вырывался из ее горла. Проснулись и зашумели слуги, они выбегали сонные, всклоченные. Морока, охваченная ужасом, переложила младенца на одну руку, другой поднесла дудочку к губам. Но звук получился сиплым, не громким. Слуги отшатнулись, замешкавшись на мгновение. Женщина вырвала юбку из пальцев служанки, выскочила на улицу и помчалась, не замечая ни луж, ни начавшегося густого мокрого снега.

Нежлан с нетерпением ждал жену. Горела свеча, неслыханная трата для нищих, на столе был расстелен золотоузорчатый платок Мороки.

– Долго ходила, да всех перебудила, переполошила. Но мне лишь бы успеть, а там никто не будет страшен.

Нежлан грубо и резко выхватил младенца из рук жены, развернул пленки, малыш не заплакал – крепко спал.

Нежлан поводил ножом около розовых щечек младенца. Огонек свечи плясал, дикие тени прыгали по стенам, искажали и без того неприятное лицо Нежлана. Волосы зашевелились на голове Мороки. Она заметила, что страницы гадючьей книги сами собой переворачиваются, и на них огнями вспыхивают какие-то знаки и буквы.

Нежлан трижды поднял нож, выкрикивая страшные непонятные слова, помертвевшая Морока в ужасе зажмурилась и мычала, мотая головой, горячий пот тек по ее лицу. И в тот миг, когда Нежлан был готов опустить нож, дверь дрогнула под мощным ударом, распахнулась, князь со слугами вбежали в крохотную избенку, схватили Нежлана, вывернув ему руки, отчего тот заскулил и заплакал. Он плюнул в лицо младенца и сказал непонятное. Князь швырнул колдуна слугам.

– Сынок, – он бережно поднял ребенка, и тот заплакал. От слюны кожа на лице малыша покрылась красными пятнами и пошла пузырями, как от ожога. Князь прижал сына к груди, закрыл своей одеждой.

– Вяжите колдуна, Могута, Дубыня, Усыня, и жену его тоже хватайте.

– Меня-то, меня за что? – всполошилась Морока.

– Заодно она с ним, вместе противную думу обдумывали.

– Дудка, дудка, – закричал Нежлан, выпучивая глаза.

Морока резво выхватила ее из кармана, поднесла к губам, но вырвался только шипение.

– Испортила! Меня погубила!

– Ты на дуде играть вздумала, может, еще в пляс пустишься? – Дубыня отнял дудочку, бросил на пол и раздавил сапогом.

Морока заметила, что гадючья книга, вдруг погасла, скукожилась, стала похожа на лоскут старой потертой кожи, соскользнула со стола на истоптанный пол и слилась с ним цветом. Когда Нежлана выводили из избушки, он наступил на лоскут, и тот словно прилип к подошве. Морока хотела было подивиться, но ее схватили, потащили из избенки, и женщине недосуг было размышлять о книжке, впору беспокоиться о себе.

С казнью не медлили. Возмущение жителей было так велико, что они просили князя отдать злобных колдунов им на растерзание. Нежлана решено было сжечь. Князь велел привести Мороку в свои покои и объявил ей великую милость: изгнать ее из города. Морока не оценила доброту князя, упала перед ним на колени.

– Прости меня, князь! У меня дитя будет. Где я голову преклоню, куда ребенка положу? Разреши остаться в избушке. Меня не жалей, ребенка моего помилуй. Как пес верный у дверей сяду, как кошка ластиться буду, все для тебя, князь, и для сына твоего сделаю, не гони меня. Добрые люди в Дивнограде хлебушка кусочек дадут, а большего Мороке несчастной и не надобно. Доброта сильней мести. Ведь и ты сам по сыночку своему плакал. И мне хочется, чтоб мой ребенок не под кустом на белый свет появился, а в доме своем, не по углам с нищей матерью мыкался, а пусть в бедности, но в своей избенке жил. Прояви милосердие, князь.