С воем Морока обхватила сафьяновые сапоги Лютого, тычась мокрым носом в дорогую кожу.

– Уйди, белоглазая, – заругался старик, отталкивая женщину ногой, – все сапоги обслюнявила.

Нежлан жевал хлеб и злорадно усмехался.

Морока боязливо подошла к столу, поймала взгляд мужа, вопросительно подняла белесые брови, и отломила кусок от ковриги. От печи шло тепло, вода в котелке булькала, Мороку разморило, она сидела в уголке, сытая, довольная, глаза слипались, и обрывки разговора мужа со странным гостем доносились словно издалека.

– Не стало покоя на Руси, – говорил Лютый, – земля пятки жжет. Киевский князь Владимир велел Перунова идола сбросить в реку, киевлян креститься заставил, иначе, говорит, врагами моими будете. То много жен имел, наложниц, а теперь, по вере своей добродетельным стал. Ох, не забыть, как оттолкнула его прелестная Рогнеда. —Не стану,– сказала, – сыну рабыни ноги обмывать. Так он отца ее и братьев убил и дивную Рогнеду в жены взял. Я думал, отомстит непокорная красавица безродному, а оно вон как получилось, полюбила его Рогнеда.

– Все ты знаешь, – буркнул Нежлан, – будто сам там был.

– Я при дворе ее отца Рогволда жил. Сидел однажды в своей башне, мутное небо вдруг разъяснилось, а звезды, словно кровью налитые дрожат, упала одна звезда, вторая, третья…Суров был князь Рогволд, молчун, только мечом и разговаривал. Не посмел я ему видение рассказать.

– Ты да не посмел, – хохотнул Нежлан, – видать веский у тебя был довод, чтобы не посметь.

– Одна у меня голова, – косо глянул Лютый, – отрубишь, назад не приставишь. Так и получилось, что погибли князь с сыновьями. Зато книга теперь у меня.

– Какая книга? – встрепенулся Нежлан.

– Та самая, что чародей наш писал. Прятал ее старый Рогволд не под семью – под семьюдесятью замками. А я чуял, как просится она ко мне.

Нежлан всхрапнул и повалился на лавку, но, тут же очнулся, сел и принялся тереть сонные глаза.

– Сомлел? – усмехнулся Лютый, – ишь как тебя с дармового хлеба и тепла разморило. Ты ложись рядом со своей Морокой, спи.

– Ложился бы и ты, Лютый.

– Сон от меня бежит. Будет у меня сегодня свидание с Красой Ненаглядной. Зимние ночи долгие и до утра каждая минуточка драгоценная – моя.

Лютый дунул на лучину, в избушке стало темно, лишь угольки светились в печи.

Морока поворачивалась то на один бок, то на другой, пока не свалилась с лавки. Охнув, она раскрыла глаза и…оцепенела от страха. Было светло как днем. Чудовищный огненный змей с косматой гривой и горящими глазами едва помещался в крохотной избенке. Морока почувствовала невыносимый жар, исходящий от него, ее спина взмокла. Змей скреб мощными лапами земляной пол, морщил отвратительную морду, скалил желтые зубы. Мороке казалось, что еще мгновение, и она задохнется. Дверь сама собой распахнулась, змея обдало холодом, полетели огненные искры, змей засвистел и исчез в ночи.

Избушка, только что дышавшая жаром, выстыла, Морока была не в силах пошевелиться. На улице завывала метель, снег летел в лицо женщине, наконец, она встала и захлопнула дверь.

Утром Лютый как ни в чем не бывало спал на лавке, приоткрыв рот.

Рука старика свесилась до земли. Морока осторожно взяла его ладонь. На пальце тускло светился перстень. Морока завистливо вздохнула, но, увидев желтые загибающиеся ногти, с отвращением отбросила руку. Лютый раскрыл мутные глаза. Морока замерла. Но старик повернулся к стене и опять захрапел, седые спутанные волосы свешивались на грязный пол.

Морока, присев на корточки, едва не проткнула взглядом спину Лютого.

– Чего уставилась? – грубо окликнул ее Нежлан. С утра он был не в духе. И хотя в избе было натоплено, в печи стоял горшок с кашей, Нежлан цеплялся к жене. Краса Ненаглядная не выходила у него из головы.

– Смотрю, как у него получается, что сейчас он человек, а ночью совсем другое, – простодушно объяснила Морока.

– Вот глупая.

– Опять обижаешь меня, горемычную. А ты, муженек, спал ночью сном беспробудным и не видел, как дружок твой огненным змеем обернулся…

Храп прекратился. С ужасом поглядывая на Лютого, Нежлан зашипел на Мороку, пребольно ухватил ее за руку и выволок за дверь.

–Узнает Лютый, что ты его тайну раскрыла, и двух раз вздохнуть не успеешь. Как куренку шею тебе свернет, а то еще хуже, волком обернется и на куски разорвет, косточки обгложет.

Женщина была так напугана, что даже не чувствовала, как снег жжет босые ноги. Нежлан посмотрел на мелкие глупые глазки, синюшные губы, темное лицо и плюнул с досады:

– За что ты мне досталась, чудища.

Морока опустила голову, сморщила лицо и хлюпнула носом.

– Слушай, Морока, глазки у тебя маленькие да зоркие. Есть у Лютого тайная книга, очень она мне нужна. Приглядись, куда он ее прячет.

Время шло. Морока начала привыкать к превращениям Лютого, иной раз, услышав в избе шум, глаз не открывала и головы с лавки не поднимала. Примиряло и то, что каждый день, палец о палец не ударяя, получала денежку и шла в лавку за товаром. Старый вытертый зипун Морока стелила на лавку, а себе купила ношеный, но еще крепкий суконный, теперь носила лапти,ее щеки покруглели – хлеба ели вволю.

Зимние дни короткие, но их тоже нужно чем-то занять. Нежлан и Лютый проводили время в разговорах.

– Помнишь, как мы с тобой по городам, селеньицам ходили? – спрашивал Лютый и растягивал тонкие губы, что означало улыбку.

Нежлан усмехался.

– Ты хоть постарше был, а я совсем еще мальчишечка. Бывало ветер, дождь или снег, дядечка не разрешает в избе пересидеть, гнал нас куда-то. Ноги собьешь, в животе пусто, силенок лишний шаг сделать нет, а он плеточкой подбадривает. Каждое заклинаньице собирали, поверья в самых глухих местах искали.

– Дядечка, – повторил Лютый. – Хитрый был, свое имя так и не назвал. Боялся, что мы в неурочный час его произнесем. Бывало, приговаривал: в урочный час сказать, в неурочный помолчать. Все знания, что мы для него добывали, записывал. Помнишь, мы шли по болоту, а он увидел, как гадюки на камушке греются?

Нежлан содрогнулся от этого воспоминания.

– А помнишь, как с них кожу содрал? Ты тогда еще чувствительный был, плакал сильно. Это сейчас, как вижу, твое сердце ни слезы, ни просьбы не затронут. Ты ж не знаешь продолжения.

– Откуда мне его знать? – угрюмо спросил Нежлан, – когда вы меня в незнакомой деревне у чужих людей больного и голодного бросили.

– Эх, Нежлан, – не бросили мы тебя, а оставили у добрых хозяев, чтоб ты отдохнул от тяжелой дороги, отъелся, набрался сил. Хотели вернуться, а назад пути не нашли, очень по тебе горевали. – И Лютый захохотал. Нежлан с ненавистью смотрел на него.

– Помнишь, как дядечка от нас свои знания скрывал? Бывало, спросишь его о чем, начнет врать, выкручиваться, а сам заклинаний на целую книгу накопил.

– Я только и научился, что личину менять, – сказал Нежлан.

– У меня знаний поболе. Уж как я старался, каждый взгляд дядечки ловил и выучился кое-чему. Мы пришли в город, поселились в каком-то доме, я и печку топил, и пол мел, и похлебку варил, а дядечка только перышком скреб. Ту кожу змеиную он вымочил, высушил и ею обтянул книгу. Однажды дядечка не заметил меня, лежавшего в ворохе тряпья на полатях, и раскрыл ее. Дух мой захватило! Золотой свет лился со страниц, я вскрикнул от восторга, дядечка захлопнул книгу, и с того мгновения мое сердце было отдано ей. Ничего не мог с собой поделать, так и крутился возле старика, ночью не спал, мечтал опять увидеть чудесный свет. Однажды под утро я задремал, а когда проснулся, увидел, что старик сбежал. Книгу он унес с собой. Мир велик и казалось, она навсегда для меня потеряна. Но скоро я почувствовал, что не только я ищу ее, но и она тянется ко мне. Я и к Рогволду пришел только из-за нее.

Лютый усмехнулся. Морока поставила на стол горшок с похлебкой, старик взял новую ложку, купленную для него, и принялся неопрятно есть, прядь седых волос опустилась в похлебку.

– Кабы от тебя книга не сбежала, – сказал Нежлан.