Знал бы он о том, что я уже давно перевёл ручку управления двигателя в самое крайнее положение. Более того, я ещё и выпустил тормозные щитки. А он, зараза!.. Имею в виду этот долбаный истребитель, который предательски нёсся к земле с повышенной скоростью. В ту минуту я, помниться, подумал о том, что самолёт мне по-своему мстил. Дескать, вот тебе, бестолочь! Будешь знать, как хулиганить в воздухе!
Пусть и с большим перелётом, но мне, с горем пополам, всё же удалось посадить самолёт на полосу. Вполне допускаю мысль о том, что со стороны моя посадка выглядела не такой уж и страшной. По крайней мере, запросив взлёт с «конвейера» (это когда, едва приземлившись, самолёт тотчас уходит на взлёт), я незамедлительно получил «добро» от руководителя полётов. При этом, доложив о переводе закрылок во взлётное положение, я увеличил обороты двигателя до максимального значения.
Доложить-то я доложил, а вот кнопку закрылков вовсе не нажал. Попросту запарился, потому и доложил на автомате. Впрочем, на тот момент каких-либо неудобств я вовсе не испытал, да и думал я тогда исключительно о новом полёте.
Разгон, отрыв.
Набираю высоту и вовсе не понимаю, отчего моя боевая машина так вяло и неохотно поднимается вверх. Понимание пришло лишь после того, как я убрал шасси, и в моих наушниках дико завыла серена.
Быть может, кому-то покажется странным, а может и вовсе неправдоподобным, тем не менее, и сорок лет назад истребители оснащались некоторой упреждающей, в том числе и звуковой сигнализацией на случай аварийных, внештатных ситуаций. Так вот, если лётчик умудрялся поставить закрылки в посадочное положение, при этом шасси (по тем или иным причинам) оказывались не выпущены – система безопасности немедленно предупреждала пилота о том, что его машина к посадке вовсе не готова. Потому и звучала в наушниках сирена. «Умной системе» было невдомёк, что какой-то дурень, наподобие меня, может затеять взлёт с закрылками, установленными в посадочном положении.
Оглушённый той самой сиреной, я не сразу сообразил в чём, собственно, дело. Осознание пришло несколько позже. Так или иначе, но мне пришлось чересчур медленно телепаться, пока самолёт не набрал необходимую высоту, для обеспечения безопасной уборку закрылков. В общем, я сильно затянул выполнение первого разворота.
Решив сократить упущенное время, я устремился по диагонали к месту второго разворота. При этом едва-едва не «встретился» с истребителем, взлетавшим сразу за мной. В отличие от меня, он набрал высоту значительно быстрее, все развороты выполнил в положенных местах. Таким образом, на второй разворот мы с ним вышли практически на одной высоте. Правда, несколько с разных направлений. Пожалуй, лишь чудо уберегло от прямого столкновения двух истребителей в воздухе. То ли интуиция, то ли какое-то иное неведомое чувство, в самый последний момент заставило меня дёрнуть ручку управления от себя. В то же самое мгновение, над моей головой пронеслось… Точнее было бы сказать, прогремела сотнями громовых раскатов гигантская металлическая конструкция с крыльями и двигателем. Впрочем, особо рассмотреть тот самолёт я вовсе не успел. Всё произошло в какие-то считанные доли секунды. Лишь спутная струя, оставленная вторым истребителем болтанула мой самолётик так, что он едва не опрокинулся в штопор. В общем, зрелище и чувства, мною пережитые, оказались вовсе не для слабонервных. Я до сих пор молча улыбаюсь, когда в том или ином художественном фильме лётчик оказывается в аналогичной ситуации, когда боевые машины расходятся в воздухе в каких-то считанных метрах друг от друга. Поверьте, увидеть что-либо, предпринять какое-либо действие просто невозможно. Здесь надежда лишь на удачу, реакцию и исключительную осмотрительность.
Дабы понапрасну не трепать читательские нервы, сразу сообщу о том, что далее мой полёт
прошёл в штатном режиме, без каких-либо эксцессов и ненужных приключений. Надо полагать, кто-то свыше, некие потусторонние силы сжалились надо мной, посчитав, что экстрима на текущий день с меня уже достаточно, потому и оставили они меня в покое.
Принято считать, будто бы, за полноценный часовой полёт лётчик-истребитель теряет до трёх килограммов веса. В тот день, о котором ранее шла речь, я потерял раза в три больше. Складывалось полное ощущение, будто бы, я провёл в воздухе не пятнадцать минут, а целые сутки. Взмокшим, зверски уставшим, и, тем не менее, бесконечно счастливым я покидал кабину истребителя.
Первым меня поздравил авиатехник, встретивший самолёт.
– Ну, вот!.. Я ведь говорил: всё у тебя получиться!
Чуть позже меня поздравили сослуживцы. А потом, откуда не возьмись, на авиа стоянке вдруг появился мой инструктор Корнейчук, на пару с командиром звена Кравцом. Как позже выяснилось, никуда они не уезжали. Всё это время командиры находились на вышке руководителя полётов, видели все мои «кренделя» во время посадки и по-своему за меня переживали.
С Владимиром Викторовичем и Николаем Ивановичем мы остались хорошими друзьями и после службы. Более того, в свою курсантскую бытность, Владимир Викторович приглашал меня на свою свадьбу. Очень хорошо она мне запомнилась: в деревне, на открытом воздухе, с богатым хлебосольным столом и хорошей компанией!.. Встречались мы с ним и позже. При этом я непременно донимал своего первого инструктора вопросом: готов ли он был списать меня летом восемьдесят пятого? Довольно долго Владимир Викторович аккуратно уходил от ответа, переводил разговор на иную тему или попросту смеялся. Но однажды, под бутылку хорошего коньяка, Корнейчук всё ж таки разоткровенничался.
– Эх, Олег!.. Инструктор в первую очередь должен быть педагогом, психологом, а уж после, лётчиком. На тех истребителях, на которых мы ныне учим курсантов, совсем недавно летали лишь асы. Лет десять тому назад эти машины считались сверхсложной техникой. Тогда как сейчас, это не более чем учебно-тренировочная модель для начинающих курсантов. Прогресс стремительно опережает время. Меж тем, молодые люди, по большей части, остаются всё теми же пацанами, что и десять, и двадцать лет тому назад.
Хорошо, когда курсант подготовлен. А если нет? Если, как и ты, прямо из школы, после десяти классов… Сам видел, как некоторые курсанты после первого тренировочного полёта поднимают лапки к верху. Мол, сложно; опасно; не для меня. Кто-то упорно молчит, а сам до последнего момента боится летать. Самостоятельно вылетают лишь злые, упёртые курсанты, жаждущие доказать (и прежде всего, самому себе), что они не из робкого десятка.
Относительно тебя, я был уверен в том, что желание и стремление у тебя есть, что всё у тебя получается. Тебе необходима была лишь некая встряска, та же самая злость. Ты наверняка в курсе того, что моим первым инструктором был Николае Ивановиче? Однажды Кравец выгнал меня прямо с аэродрома, собирать чемоданы. И ничего, как видишь – летаю!
Вот и я всеми силами пытался тебя разозлить, растормошить. Давил на самолюбие. При этом точно знал, что летать ты будешь. Вот такая, брат, сложная эта наука – педагогика!
Той самой науке, и лично Владимиру Викторовичу я благодарен и по сей день. Дай Бог, ему здоровья. Именно сейчас, спустя столько лет, я с полной уверенностью могу сказать о том, что первый самостоятельный вылет стал для меня самой серьёзной, самой важной победой в жизни. Главным тогда было не сломаться, не пасануть; невзирая на все неудачно складывающиеся обстоятельства, покорить свою первую вершину. Потом, этих самых вершин у меня будет много. Однако ту, самую первую, я буду помнить на протяжении всей своей жизни. Причём, в самых мельчайших подробностях.
Если ж вернуться в то далёкое лето восемьдесят пятого года, могу заверить читателя в том, что после своего самостоятельного вылета, я «поблагодарил» каждого из тех, кто был хоть как-то причастен к данному успеху. Имею в виду Корнейчука; Кравца; командира эскадрильи Катченко; инструктора Степурина; руководителя полётов; авиатехника, обслуживавшего шестьдесят восьмой борт. В общем, коньяка хватило всем. Праздник-то был вовсе не рядовым. Как не крути, а не каждый день обычный человек становится ЛЁТЧИКОМ!
