Второй приказчик, Дмитрий Ефимович, — Митрей, как его обычно окликали, — был «ломовым» приказчиком: катал бочки, таскал кули с мукой, сахаром, крупой, тяжелые ящики с мылом. Изредка он занимался с покупателями, бравшими товары оптом. Митрею было лет под пятьдесят, и обладал он большой силой. Волосы подстригал в кружок, аккуратно подстригал и бороду. Рослый, сутулый, зимой и летом ходил он без шапки, только шнурком подвязывал волосы. Был трудолюбив, покорен и честен. Когда выпивал, хозяин и приказчики боялись попадаться ему на глаза.
Митрей был большим другом дворника Егора.
Обжившись, я спросил одного приказчика:
— Почему все боятся Митрея, когда он пьян?
Приказчик ответил:
— Митрей смирный. Но когда напьется, начинает «искать правду». Один раз ухватил Павла Семеновича и перегнул его в дугу, чуть хребет не сломал. «Я, — говорит, — выверну у вас с хозяином правду». Едва отняли. После этого целый месяц Павел Семенович в постели отлеживался…
Остальные четверо приказчиков были молодые: Николай и Назар — лет по двадцати, и еще двое — совсем молодые, лет по шестнадцати.
Меня хотя и учили обращению с покупателями, однако основной моей обязанностью было подметать магазин, ставить самовар и относить покупки на дом богатым клиентам.
Магазин Козырева находился на мелочном базаре. Базар назывался мелочным, потому что на нем продавали «мелочные» товары, привозимые из деревень: овощи, картофель, молочные продукты, птицу, яйца и другие. Хлебом, сеном, дровами торговали на других базарах.
По обе стороны базарного помоста располагались крестьянские возы с продуктами. По краям помоста на низеньких скамейках сидели торговки с горшками молока, простокваши, творога и другой снеди. Под вечер они скупали по дешевке у крестьян все, что к не успевали продать за день.
Крестьянские возы, придвинувшись задками к помосту, стояли плотными рядами. Отпряженные лошади, помахивая хвостами, неторопливо жевали сено. Между колесами телег дрались собаки, визгом и лаем увеличивая базарный шум.
В пять часов вечера базар закрывался. Захлопывались тяжелые двери магазинов; купцы, приказчики, бухгалтеры расходились по домам. Сторожа осматривали замки и проверяли печати. Торговые ряды принимали угрюмый вид. Разом наступала такая тишина, что было слышно, о чем разговаривали на другом конце площади. Базарный помост становился безлюдным, только по его середине важно выступала черная фигура городового.
Мои хозяева уходили в большой дом, а приказчики и я — во флигель. Умывшись, садились обедать. После обеда шли в подвалы. Выкатывали бочки с маслом, с вареньем, круги сыра, тащили зашитые в рогожи окорока. Все это грузили на подводы и увозили в магазин. Я вместе с дворником Егором убирал коровник.
Так началась моя новая жизнь.
Я помнил, что хозяин называл приказчиков ворами. Но как я ни присматривался, не замечал ничего такого, что оправдало бы слова купца. Приказчики весьма бережно относились к товарам и рьяно защищали интересы хозяина перед покупателями. Особенно строго наблюдал за приказчиками Павел Семенович. Мне казалось, что он был требовательнее, чем сам Козырев. Однако купец глядел на него холодным, пронизывающим взглядом, как будто не доверяя ему.
Дворник Егор, когда мы с ним чистили коровник, вел со мной поучительные беседы.
— Ты, малыш, не смотри, что все у нас тихо да гладко. Это до поры до времени. Все сейчас — ангелы: за хозяйское добро глотку любому покупателю перегрызут, особенно Павел Семенович. Он — змея: умен и хитер. Муры ведет с хозяйкой. Хозяин это подозревает: я знаю…
— Когда хозяин меня нанимал, он говорил, что все приказчики — воры. Верно это, дядя Егор?
— Верно. Это он хорошо знает.
— А чего он их не прогонит?
— Кого? Приказчиков-то? Ну, брат, нет, он их не прогонит… У них с хозяином круговая порука…
Как-то вечером, вычистив коровник, мы с Егором сели отдыхать на бревно. Егор стал набивать свою почерневшую трубку.
— Слушай, малыш, — сказал он. — Я заметил, что ты любишь тетку Наташу и слушаешься ее,
— Мне тетя Марьюша велела ее слушаться. Она сказала, что тетя Наташа мне вместо матери будет.
— Вот, правильно. Вместо матери.
Егор замолчал и задумался. Потом опять заговорил:
— Вот что, отрок. Скоро все у нас на время изменится. Мне приходит пора пить; следом за мной запьет и хозяин. Вот тут-то наши «ангелы» и начнут свой настоящий вид показывать. Так ты стой в сторонке. Не соблазняйся. А что будешь видеть, о том молчи. Никому не говори. Хозяин и хозяйка об этом слушать не любят. Да и не наше с тобой это дело…
Этот разговор меня напугал. Вечером я спросил Наташу:
— Почему дядя Егор меня отроком называет? Почему говорит, что скоро у нас все изменится?
— Отроком? Ах ты, господи! Значит, опять запой начинается. Перед тем как запить, он обязательно из святого писания начинает говорить.
— Он сказал мне, что скоро сам хозяин запьет.
— Это так и водится. Как только один начинает пить, так сейчас же за ним и другой, словно сговариваются.
Дня через три, когда приказчики сидели за обедом, со двора послышался рев. Все бросились к окну. Посредине двора, в одной рубашке и нижних портах, стоял Егор и пел какой-то псалом. Он поднял к небу свои огромные кулачищи и гудел, гневно встряхивая всклокоченной головой.
— Ой, батюшки! — всплеснула руками Наташа. — Уже надрызгался!
Ну, теперь гуляй, молодцы! — подмигивая приказчикам, весело проговорил Митрей. — Теперь мы под женской властью.
— Не задерживаться! В магазин! — властно приказал старший приказчик. Все быстро собрались и поспешили в магазин. А Егор все гудел. Хозяин вышел на крыльцо и долго смотрел на него. Губы его презрительно сжались.
— Что ты все один и тот же псалом поешь? Да еще перевираешь…
— A-а, Витим! Ты вот не можешь петь. Ты, как свинья, неба не видишь!
— Тьфу ты, цыганское отродье! — выругался купец и ушел в дом. Егор выкрикнул ему вслед:
— А ты, Витим, не плюй! Все равно, покель я не вытрезвлюсь, ты сиднем сидеть будешь!
В этот день за кассой стояла хозяйка. Павел Семенович руководил торговлей вместо Козырева.
Два дня крепился хозяин, а на третий день не выдержал. Вечером, когда мы вернулись из магазина и сели обедать, зазвенел хозяйский звонок. Наташа, вытирая передником руки, помчалась в дом. Скоро она вернулась.
— Петюшка! Хозяин велел тебе итти к нему. Пообедай и беги.
— Я боюсь, тетя Наташа… Я один не пойду.
— Не бойся, он тебя не тронет. Пойдем вместе, я побуду с тобой.
Как и в первый раз, когда я представлялся Козыреву, навстречу мне и Наташе выскочил с лаем пес. Но теперь мы были с ним уже друзьями. Он весело подпрыгнул и лизнул меня в подбородок.
— Это мы, Витим Софронович, — подала голос Наташа.
— Идите сюда! — сказал Козырев.
Мы вошли. Хозяин лежал на кровати, сапоги его валялись на полу.
Наташа стала подбирать разбросанные по комнате вещи. Козырев молча наблюдал за ней.
— А ну, ты, долго будешь возиться? Принеси сюда Петькину постель: он будет спать здесь, у моих дверей. Стеречь меня будет. А ты, малый, возьми вон на столе письмо и лети к Хамидулову, отдай ему. Понял?
— Понял, Витим Софронович.
Я схватил письмо и выскочил из дома. Хамидулов — торговец винами и гастрономическими товарами — жил на той же улице, через два дома. Когда я подал ему письмо, он спросил:
— Запил хозяин?
— Не знаю, — ответил я, — лежит в кровати.
— Ну, значит, запил. Иди, я все пришлю.
Я вернулся в приказчицкую, но Наташа заставила меня пойти в дом, к хозяину.
— Отдал письмо? — спросил он, когда я вошел в кабинет.
— Отдал. Хамидулов сказал, что все пришлет.
Как бы в подтверждение моих слов, зазвонил на дворе звонок. Молодой татарин передал Наташе корзину и свертки.
— Хозяин велел кланяться Витиму Софроновичу, — сняв шапку и почтительно кланяясь Наташе, проговорил посланец.
— Ладно, ужо передам, иди.
